Не было никаких оснований надеяться, что он когда-либо в каком-либо смысле ассоциировал ее с портретом, но она видела, как видел ее отец, что у нее такой же, как у ангела, овал лица, такое же выражение глаз, так же складывались в улыбке ее губы.
«Если этот образ и напомнит ему обо мне, — печально подумалось ей, — он или сразу же прогонит эту мысль, или даже избавится от картины. Для него я не ангел, а падшая женщина, — говорила она себе. — И некому будет ему сказать, как он ошибается».
Она положила картины на стол, чтобы снять со стены поддельную «Мадонну в храме».
При лунном свете было отчетливо видно, как холст крепится к раме. Лорд Юстас даже закрепил гвоздики в том же положении, как они были. Поэтому оказалось нетрудно их вынуть, но чтобы сделать это, ей пришлось положить картину лицом на стол.
Только один гвоздик не поддался усилию ее пальцев, так что пришлось воспользоваться золотым ножом для бумаги, лежавшим рядом с бюваром.
Вынуть полотно с подделкой из рамы и поместить туда оригинал оказалось легко.
Она воткнула на место гвоздики, понимая, что они держались бы крепче, если бы она могла по ним постучать, но было необходимо избегать малейшего шума. Поэтому она только с силой прижала их пальцами, надеясь, что полотно удержится в раме, по крайней мере, пока лорд Юстас не покинет замок.
Закончив с этим, она взяла картину со стола и поднесла к ее месту на стене. Только на миг она задержала на ней взгляд, сразу же почувствовав, что картина говорит с ней, как и прежде.
Лунный свет, лившийся сквозь готические окна, сверкал на драгоценных камнях, украшавших венец Мадонны и, казалось, сулил Темпере надежду, но она понимала, что это всего лишь иллюзия.
Для нее нет никакой надежды, никакого просвета в окружавшей ее тьме, и картина будет говорить теперь только с герцогом.
— Спаси и сохрани его, — повторила она свою молитву.
Подняв картину, чтобы повесить на место, она услышала, как в дальнем конце комнаты открылась дверь. Темпера обернулась.
Кто-то вошел, но так как лунный свет не распространялся так далеко в глубь комнаты, она не могла разглядеть, кто это.
Когда вошедший подошел ближе, она поняла, что это лорд Юстас Сердце у нее замерло.
— Так вот это кто вмешивается в мои дела! — произнес он.
В его голосе прозвучала такая злоба, что Темпера инстинктивно отступила на шаг, прижимая к себе картину.
— Кто вы и какого черта вы здесь делаете?
Он почти прорычал эти слова, и, к своему удивлению, Темпера вдруг обрела голос, гнев преодолел в ней страх.
— А вы думали, что ваши проделки могут обмануть того, кто разбирается в искусстве? — спросила она.
— Как вы узнали, что это подделки?
— У меня есть глаза, но я и представить не могла, что человек вашего звания и положения может пойти на такое гнусное преступление.
— Вы так это называете?
Лорд Юстас подошел еще ближе, но как ни странно, она уже не так боялась его, как когда он только появился.
— Я уже вернула одну картину на место, — сказала она, — и теперь намерена вернуть и остальные. Можете забрать ваши подделки и спрятать их в шляпную коробку!
— И вы думаете, что я позволю вам довести дело до конца?
Он был еще в вечернем костюме, в котором выезжал. По какой-то причине он, видимо, озаботился картинами и захотел взглянуть на них, прежде чем лечь. И тут-то и обнаружилось их отсутствие.
— А как вы можете мне помешать? — возразила она. — Если вам взбредет в голову сделать скандал по поводу моего поступка, вам придется объяснить и ваш собственный.
— Это верно, — сказал лорд Юстас — Вы поставили меня в затруднительное положение, мнимая горничная!
— Надеюсь, я дала вам хороший урок. Ваши подделки не так уж хороши, чтобы обмануть настоящего ценителя.
С этими словами она посмотрела ему прямо в лицо и увидела на нем странное выражение, не поддающееся описанию.
Это не было просто разочарование и досада, что его уличили в неблаговидном поступке, и, уж конечно, не смущение.
Взгляд у него был оценивающий, и ей показалось, что он намеревается подкупить ее, чтобы она не предала случившееся гласности.
Внезапно он подошел к окну и распахнул его. В комнате было жарко, и Темпере показалось, что прохладный воздух не только освежил ее, но и снизил владевшее ею напряжение.
— Я заменю сейчас две оставшиеся картины, — сказала она, — а поскольку я не желаю быть замешанной в этой скверной истории, я ничего не скажу герцогу о вашем поступке. Пусть это останется на вашей совести.
— Вы очень храбры, — издевательски усмехнулся лорд Юстас — А что, если я подниму тревогу и объявлю, что застал вас за подменой картин?
У Темперы был наготове ответ.
— Мне будет легко доказать, что у меня не нашлось бы денег на то, чтобы заказать подделки, — сказала она спокойно. — Любое обвинение в мой адрес потребовало бы тщательного расследования, и вы отлично это понимаете. И можно будет легко доказать, в чем я вполне уверена, что деньги нужны мне не так, как вам.
— Вы думаете, что у вас есть ответы на все вопросы, — сказал лорд Юстас — Жаль, что у меня нет времени узнать вашу биографию. Было бы очень интересно.
Тон, которым он это произнес, заставил Темперу бросить на него подозрительный взгляд. Протянув руку, он взял у нее картину.
— Там, куда вам предстоит отправиться, она вам не понадобится, — сказал он.
И положил картину на стул.
А потом, прежде чем она успела опомниться, попытаться оказать сопротивление или броситься бежать, он одной рукой зажал ей рот и, обхватив другой, поднял ее на воздух.
— Покойники не умеют рассказывать, — воскликнул он. В голосе его звучала злобная насмешка — А мертвая камеристка ни у кого не вызовет ни малейшего интереса!
Тут только Темпера поняла, что он собирается сделать.
Она начала отчаянно бороться с ним, пытаясь в то же время закричать, но это было невозможно.
Он был очень силен, и рука, зажавшая ей рот, вывернула ей шею так, что сделала всякое сопротивление невозможным.
Она била его кулаками по груди и плечам, но это не произвело на него никакого впечатления. А он тем временем неумолимо тащил ее к открытому окну.
— Это должно научить вас не совать нос в чужие дела, — сказал он насмешливо.
Темпера почувствовала, что тело ее тесно прижато к подоконнику, на котором она лежит лицом вниз.
Перед глазами мелькнула пропасть внизу, куда ей предстояло рухнуть — прямо на скалы.
Это конец. Это смерть.
Она стала судорожно цепляться за раму. Лорд Юстас отнял руку от ее рта, чтобы оторвать ее руки от рамы, и она почувствовала себя слабой и беспомощной куклой в его руках. С тем, что должно было стать для нее последним вздохом, она испустила крик, оказавшийся на самом деле не более чем едва слышным, призрачным стоном.
И вдруг, когда он уже почти протолкнул ее в открытое окно, она услышала голоса. Когда падение казалось уже неминуемым и она почти ощущала боль, которую ей предстояло испытать, чьи-то руки, обхватив за талию, оттащили ее от окна.
Голова у нее закружилась, сердце как будто остановилось. Она была в чьих-то объятиях и знала, как бы это ни казалось невероятно, кто спас ее в последний миг.
Но она была слишком потрясена и испугана, чтобы сознавать что-либо, кроме того, что она не умрет и скалы внизу уже не грозят ей гибелью.
Темперу била дрожь, глаза ее были закрыты, она уткнулась лицом в плечо герцога, державшего ее на руках.
Он перенес ее в гостиную и хотел положить на диван, но она не отпускала его. Просто не могла отпустить, она все еще была не уверена, что не разобьется о скалы на дне пропасти.
— Все хорошо, — донеслись до нее его слова. — Все в порядке, вы в безопасности.
И тогда, ощутив невероятное облегчение от того, что ей не суждено умереть, она расплакалась.
Темпера почувствовала, как его объятия стали крепче.
— Вы в безопасности, дорогая, вы в безопасности. Никто никогда вас больше не тронет.
