Оплатив похороны отца и рассчитавшись с его долгами, Темпера попыталась объяснить мачехе, как мало у них осталось. Элейн тупо смотрела на цифры и наконец проговорила:

— Нам придется выйти замуж.

— Замуж? — уставилась на нее в изумлении падчерица.

Ей казалось, что говорить об этом сразу после смерти отца как-то неприлично.

— Другого выхода нет, — развела руками леди Ротли. — Нам обеим нужны мужья, которые бы нас обеспечили. А к тому же с чего бы нам с тобой оставаться в одиночестве?

Впоследствии Темпере пришло в голову, что это была единственная разумная вещь, которую произнесла леди Ротли. Но Темпера первой сообразила, какие трудности их ждут.

Женщины посмотрели в глаза друг другу.

— Тебе надо выйти замуж первой, матушка, а потом ты и мне сможешь помочь.

— Разумеется, я тебе помогу, дорогая, — отвечала Элейн Ротли. — Ты права. Так как я старше, мне надо искать себе нового мужа — и побыстрее! — Самодовольно улыбнувшись, она добавила: — Это не составит труда.

— Ну конечно нет, — согласилась Темпера.

У нее хватило ума понять, что красавица-вдова без гроша за душой может, конечно, привлечь самых разных мужчин, но мало кто из них, подобно ее отцу, будет готов предложить ей руку.

Сама Темпера в светской жизни участия не принимала, да это было бы и невозможно для девушки, которую никогда официально не «вывозили в свет».

Но, пока был жив отец, она встречала много известных и даже выдающихся людей, которым нужен был его совет по вопросам искусства, и они иногда приезжали к нему, вместо того чтобы вызывать к себе.

Во время болезни матери и после ее смерти отец много говорил с ней о них, рассказывал, кто они такие и обычно больше всего об их ценных картинах.

Но иногда со своим неподражаемым остроумием он давал ей краткие зарисовки их жизни и интересов.

Темпера была умна и отличалась хорошей памятью. Она помнила все, что рассказывал ей отец об этих известных людях, так же как и истории из жизни великих художников прошлого.

Мачеху интересовала исключительно светская жизнь сегодняшнего дня.

Она знала, кого сейчас домогается король, кто принес свое сердце к ногам прекрасной герцогини Ратлендской, кто влюблен в розово-бело-золотистые прелести леди Керзон.

Этот завораживающий мир роскоши и блеска был так же нереален для Темперы, как зимний пейзаж внутри стеклянного шарика.

Но именно она, с ее практическим умом и здравым смыслом, ставила и режиссировала спектакли с ее красавицей-мачехой в главной роли.

Именно она следила за тем, чтобы Элейн Ротли оказывалась всегда в нужное время в нужном месте, чтобы получать столь важные для нее приглашения. Леди Ротли можно было видеть везде — на скачках в Эскоте, на Хенлейской регате, в клубе Рэнели, на актовом дне в Итоне, — всегда неотразимо привлекательную, с улыбкой на пухлых губах и сверкающими голубыми глазами, не оставлявшими равнодушными большинство мужчин.

Гораздо строже, чем любая амбициозная мамаша, Темпера сортировала поклонников, преследующих это прекрасное видение, но с целями весьма отличными от тех, которые имели в виду она сама и леди Ротли.

— Я встретила вчера обворожительного человека, — сказала леди Ротли два дня назад, когда Темпера подала ей завтрак в постель. — Он просто не отставал от меня. Когда он поцеловал мне руку на прощание, мое сердце затрепетало — правда, правда, Темпера!

— А как его имя? — осведомилась Темпера.

— Лорд Лемсфорд. Ты о нем слышала?

— Не уверена, — отвечала Темпера. — Я поищу его в «Дебретте».

Она поставила поднос у кровати, и леди Ротли приподнялась, чтобы налить себе кофе, и с любопытством приподняла крышку с блюда.

— Как, Темпера, всего одно яйцо? — воскликнула она с упреком.

— Ты же знаешь, матушка, я уже была вынуждена распустить талию на твоих платьях, по меньшей мере, на дюйм.

— Но мне хочется есть, — жалобно возразила леди Ротли, — я постоянно голодна.

— Ты слишком сытно ешь в гостях, — твердо отрезала Темпера. — Дома ты должна придерживаться диеты… и притом так будет экономнее.

Леди Ротли промолчала.

Она с жадностью поглощала яйцо, рассчитывая густо намазать маслом пару тостов, что ей принесла Темпера, и добавить к ним еще и несколько ложек джема.

Она любила поесть и в то же время хотела сохранить талию — одно из наиболее привлекательных свойств ее внешности.

Но это было трудно, слишком трудно, когда все было так вкусно, ведь на ужинах, куда ее приглашали, меню всегда было превосходно.

Ни одна хозяйка дома не могла позволить себе в этом отношении уступить другой.

Через несколько минут Темпера вернулась из отцовского кабинета, где хранились справочники.

Большинство из них были по искусству, но среди них был и «Дебретт», так как, когда Темпера адресовала письма к представителям высшей аристократии, искавшим совета у ее отца, было важно не ошибиться в употреблении их титулов и званий.

— Ну и что? — нетерпеливо обратилась к ней леди Ротли, как только она вернулась.

— Ему тридцать девять лет, — сообщила Темпера, — у него дом в Лондоне и еще один в Сомерсете, он состоит членом во всех модных клубах и… — Темпера выдержала паузу для пущего эффекта. — И у него жена и пятеро детей!

Леди Ротли не могла скрыть возмущения.

— Всякий женатый мужчина должен иметь либо клеймо на лбу, либо цепь на руке, — сказала она.

Темпера рассмеялась.

— Ничего, матушка. Быть может, он уговорит жену пригласить тебя на небольшой прием, где ты сможешь познакомиться с подходящими холостяками.

— Но он был так мил, — надула губки леди Ротли. — Но все же я должна была бы догадаться, что тут что-то не так.

— Как с тем, с которым ты познакомилась на прошлой неделе и который оказался банкротом, — сказала Темпера. — У меня сразу же возникли подозрения, как только я увидела, что он состоит членом только одного клуба и при этом не очень важного.

В омнибусе по дороге в Национальную галерею Темпера старалась не думать о том, что последнюю память об отце кладут жертвой на алтарь моды.

Она хранила рисунок Дюрера не только потому, что он ей нравился, но и потому, что нужно же было что-то приберечь, как она говорила, «на черный день».

Она имела в виду, что она сама или мачеха могут заболеть, или надо будет чинить крышу, или, хуже чего и вообразить нельзя, от них уйдет Агнес.

Темпера прекрасно знала, что другую прислугу им так дешево не найти.

К тому же Агнес была при ее матери до самой ее смерти, и Темпера любила старуху и не могла представить себе домик на Керзон-стрит без нее.

Но Агнес было уже семьдесят семь, и близился день, когда она уже не сможет убирать комнаты и готовить их нехитрую еду.

Темпера готовила сама, когда требовалось что-нибудь более изысканное, но ей так много приходилось делать для мачехи, что ни на что другое у нее не оставалось времени.

Хотя большую часть туалетов леди Ротли, сняв траур, заказывала у модисток, Темпера сама искусно отделывала ее великолепные шляпы, что обходилось куда дешевле.

Она же и гладила, чистила и штопала платья, и, умело используя то новую ленту, то цветы, то оборки, придавала старым вещам вид новых.

Когда она вернулась домой, шел уже седьмой час, и все магазины были закрыты. Поэтому она не удивилась, увидев мачеху лежащей в гостиной на софе.

Глаза ее были закрыты, и она походила на отдыхающую Венеру. Но как только открылась дверь, она подняла голову и быстро спросила:

— Сколько ты получила?

— Семьдесят пять фунтов, — ответила Темпера.

— Семьдесят пять фунтов! Это чудесно! — в восторге воскликнула леди Ротли, садясь.

— Но нельзя тратить все это, матушка… никак нельзя, — рискнула Темпера охладить ее восторг. Заметив выражение лица мачехи, она добавила: — Я думала, что двадцать пять фунтов мы отложим на непредвиденные расходы, а все остальное пойдет тебе.

— Ну что же, пятьдесят фунтов лучше, чем ничего, — ворчливо заметила леди Ротли.