– Мой господин! – торжественно произнес Эшши-бай. – Созвездие Гончих Псов уже догорело, но оно своим жаром воспламенило наши сердца! Две тысячи лучших джигитов ждут ваших повелений. Тысячи сынов Туркестана готовы подхватить ваш священный клич.

Хан откинул в сторону легкую каракулевую дубленку, сел, подобрав под себя ноги, обутые в мягкие ичиги. Увидев сидящего рядом перса, поздоровался с ним за руку, удивился, но не подал виду. «Прислали своего надсмотрщика, – мелькнуло в голове Джунаид-хана, – не верят… Или так опекают, заботятся? Боятся, что и я переметнусь к большевикам?» Он повел рукой, приглашая всех сесть на ковер. Стоявшие стали чинно рассаживаться. Только Эшши выбежал в дверь, чтобы отдать какие-то распоряжения, да Нуры подбросил в очаг саксаулины. Войлочные стены озарились кровавым отблеском огня. В юрте воцарилась тишина.

Первым нарушил молчание хан. Он справился, как Гуламхайдар добрался до Пишке, спокойно ли на границе, не учуяли ли большевики о готовящемся вооруженном восстании. Тот успокоил хана: пограничники дремлют. И в свою очередь поинтересовался драгоценным здоровьем хана.

Дверь с шумом распахнулась – вернулся Эшши-бай, молча сел рядом с отцом. В юрте снова воцарилась тишина. Джунаид-хан из-под нависших густых бровей оглядел сидевших. Он заговорил о предстоявшем мятеже. Ишан Ханоу сидел, опустив голову, уткнувшись носом в кончики ичигов, не поймешь – слушает, или улыбается, или думает о чем-то другом? Кто смотрит всегда в землю, того боится сама земля… Прохвост! Бойся мужчины, говорящего с улыбкой…

Когда все уселись на ковре, когда наступила торжественная минута для речи хана, он в обычной своей манере, не отрывая локтя от подушек, заговорил:

– Завтра утром… с рассветом мы выступаем. – Голос его сперва был спокоен, не выдавал волнения. – Этот день войдет в историю нашего народа! У меня две тысячи джигитов! В одну ночь мы разобьем красноармейский гарнизон под аулом Акдепе и в Ильялы… Красных аскеров там нет и сотни. Но нам нужна эта маленькая победа, чтобы собрать джигитов со всей округи. К стенам Ташауза я приведу уже десять тысяч всадников, и мы опрокинем кавалерийскую бригаду. Там моя армия вырастет до пятнадцати тысяч… Оттуда мы ринемся на Хиву, Хорезм… Повсюду мои люди готовят джигитов, которые встанут под мое знамя… Тридцать тысяч… Они будут у меня через десять, пятнадцать дней… С этой силой я заставлю трепетать всех мусульман, и перед нами падут Мерв, Чарджуй, Ашхабад… Если англичане пришлют своих солдат, я овладею Красноводском, объявлю Туркмению самостоятельным ханством, а со временем султанатом… Вы, мои верные юзбаши, давно знаете о моих планах и целях борьбы… Ваши сабли должны рубить головы большевикам, где бы их ни встречали, разгоняя все организации, которые наплодила советская власть… Отмена земельно-водной реформы, возвращение земли, арыков, каналов, отар тем, кто ими владел прежде… Всех, кто продался Советам, я запрягу в плуги вместо ишаков и лошадей. Мое ханство будет называться Туркменским, оно установит дружеские отношения со всеми государствами, исповедующими ислам… Вы, близкие мои сподвижники, войдете в мое правительство, я наделю вас правами моих советников… Я надеюсь, что почтенный Гуламхайдар будет первым человеком, который засвидетельствует правительству Англии мои самые искренние чувства преданности… Мы будем счастливы, если вся Туркмения, от Амударьи до Каспия, окажется под протекторатом Великобритании…

Перс вежливо кивнул хану, потупил взор, как бы давая понять Джунаиду, что он все понял, что непременно передаст заявление хана кому следует… Польщенные приближенные юзбаши, которых хан пообещал превратить в членов правительства, боялись шелохнуться, замерли в ожидании дальнейших слов повелителя.

– Наступает решающий час, – заключил хан громко. – Мы победим или погибнем…

Ишан на мгновение поднял голову. Джунаид-хану показалось, что в глазах Ханоу мелькнула усмешка. Старая лиса смеялась над ханом. Колючка считает себя садом, уксус – медом. Ишан не верит ему, Джунаиду?! Хан внутренне кипел злобой, но проговорил ясно:

– На рассвете!.. Мы верим в победу!

Ишан оглядел всех собравшихся, чуть кивая каждому головой, словно благословляя их, воздел руки к небу, готовясь к молитве.

– Сражайся же на пути Аллаха! – воскликнул он. – Вменяется это только тебе. И побуждай верующих. Может быть, Аллах удержит ярость неверующих: ведь Аллах сильнее в ярости и сильнее в наказании! Пусть же сражаются на пути Аллаха те, которые покупают за ближайшую жизнь будущую! И если кто сражается на пути Аллаха и будет убит или победит, мы дадим ему великую награду… Омин!

– Омин! – повторили все и подобострастно воззрились на своего повелителя. Кровь горячей волной прилила к голове Джунаид-хана: верят ли все они в победу? Верят ли ему? Сам он почти не верил ни в себя, ни в успех предстоящих сражений.

На рассвете из Пишке и соседних колодцев двинулись колонны всадников. Над их головами реяли зеленые знамена. Еще издали, завидев клубы пыли, с дороги торопливо сворачивали караваны, отары, пугливо шарахались люди. Ничего доброго не сулила честному человеку встреча с нукерами хана. Воинство Джунаида двигалось на север, к селению Акдепе, оставляя за собой пожарища, истерзанные поля. Защитники ислама сеяли смерть и разорение, они предавали огню и мечу непокорные кочевья.

Впереди на светлом в яблоках жеребце скакал Джунаид-хан, по правую и левую руку стремя в стремя шли кони Гуламхайдара, ишана Ханоу. Следом за ними ехали ханские сыновья.

Басмаческий предводитель рассказывал о предсказаниях проницательного, известного во всем Туркестане гадальщика. Вещун сулил победу.

– Всемогущий Аллах справедлив, – передавал Джунаид-хан слова прорицателя. – Нынче все напасти на большевистские головы. И зима суровая, невиданная доселе. Сады, виноградники вымерзли. И землетрясение – гнев всевышнего – дало о себе знать… В самом Ашхабаде, говорят, дома безбожников рухнули, а банк, в который большевики свезли золото ханов, баев, родовых вождей, дал трещину… Вот-вот развалится. Шайтан не скроет от всевидящего ока Аллаха своих постылых проделок… Родовые вожди, их дайхане, кочевники поддержат нас. С нами Аллах – с нами победа!

Так начался мятеж Джунаид-хана осенью 1927 года. Двухтысячное войско хана мчалось от урочища Пишке в направлении селения Акдепе, откуда конница должна была ударить по крепости Ильялы.

Хан до последнего дня колебался в своем выступлении. Предсказания гадальщика как-то все-таки успокаивали его. По словам прорицателя, год этот, проходящий под знаком Зайца, не сулил большевикам ничего хорошего, обещая победу войску хана. Беда была только в том, что в гостях у вещуна, который жил в богатом доме узбекского бая Абдуллы Тогалака, часто ночевал перс Гуламхайдар, а этот хитрый заграничный торговец щедро платил гадальщику за нужное толкование небесных происшествий.