Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Как они пробрались через оцепление? – спросил он.

Ребята молчали. И за них ответил один из конвоиров:

– А они, товарищ командир, забрались еще спозаранку, до того, как было выставлено оцепление. А потом, когда наши разъезды кусты осматривали, так они говорят, что в погребе сидели. Я думаю, что они в четвертом блиндаже сидели. Они как раз с той стороны бежали.

– В четвертом блиндаже? – переспросил командир. И, подойдя к Нюрке, погладил ее. – В четвертом блиндаже! – повторил он, обращаясь к своему помощнику. – А мы-то как раз этот участок обстреливали. Бедные ребята!

Он провел рукой по разлохматившейся голове Нюрки и спросил ласково:

– Скажи, девочка, а зачем вы туда забрались?

– А мы деревеньку… – тихо ответила Нюрка.

– Мы хотели деревеньку посмотреть, – добавил Колька.

– Мы думали, она настоящая, а там одни доски, – вставил Васька, ободренный добрым видом командира.

Тут командир и красноармейцы заулыбались. Командир посмотрел на Ваську, который прятал что-то за спину.

– А что это у тебя в руках, мальчуган?

Васька засопел, покраснел и молча протянул командиру снарядный осколок.

– Это он не взял, это он под кустом нашел, – заступился за Ваську Колька.

– Это я под кустом, – виновато ответил Васька.

– Да зачем он тебе нужен?

Тут командир опять заулыбался, а обступившие их красноармейцы громко рассмеялись. И Васька, который никак не мог понять, над чем они смеются, ответил им, нахмурившись:

– Так ведь этакого осколка ни у кого нет, а у меня теперь есть.

– Ну, бегите, – сказал им командир. – Эх вы… малыши!

Он повернулся, посмотрел в записную книжку и закричал уже совсем другим голосом – громким и строгим:

– Стрелять третьему орудию! Прицел 6–6, трубка 6–2!

Трах-ба-бах! – грохнуло позади ребят, когда вприпрыжку, довольные тем, что легко отделались, понеслись они домой. Трах-ба-бах… Но это уже было не страшно.

В выходной день приехал с отцом Исайка. Привез он с собой ружье, которое стреляло пробками, и стал хвалиться ружьем перед Васькой. И странное дело: на этот раз Ваське нисколько не завидно было, что у Исайки есть ружье, а у него нет.

Пока Колька и Нюрка рассматривали и хвалили Исайкино ружье, Васька пошел домой, отодвинул ящик, в котором лежали: сломанный ножик, мячики – один с дыркой, большой, другой без дырки, маленький, молоток, гайки, три гвоздя и еще кое-что из его имущества. Он вынул из этого ящика бережно завернутый, найденный на военном поле осколок и понес его Исайке.

– А у меня вот что есть, Исайка, – сказал он, подавая осколок.

Но Исайка то ли глуп был, то ли он не хотел показать вида, а только он равнодушно посмотрел на осколок и сказал Ваське:

– Ну это-то что! У нас в чулане старых железин сколько хочешь.

Васька даже не обиделся. Он посмотрел на Нюрку, на Кольку; они хитро улыбнулись друг другу и вчетвером побежали на окраину, где начиналось военное поле.

Артиллеристы в тот день не приезжали. Ребята показали Исайке, где становятся пушки, объяснили ему, для чего среди поля стоят деревянные башенки. Рассказали ему, какая странная раскинулась на горе деревенька, около которой и окопы, и каменный, с железным потолком погреб, который называется «блиндаж». Они рассказали ему, как попали в блиндаж и как сидели там до тех пор, пока окончилась стрельба.

Исайка слушал с любопытством, но когда они кончили рассказ, то он сказал довольно равнодушно:

– Жалко, что меня с вами не было. А то я бы тоже полез сидеть. Пойдемте сыграем в чижа.

И опять улыбнулись Васька, Колька и Нюрка.

Глупый, глупый Исайка! Он думает, что в блиндаже сидеть так же просто, как играть в чижа.

Он не слышал еще ни разу орудийного залпа. Он не видел ни дыма, ни огня взрывающегося снаряда. Ему не приходилось закрывать тяжелую дверь блиндажа, как Кольке и Нюрке, и не приходилось бежать с тяжелым осколком в руках по изрытому воронками полю, как Ваське.

И, переглянувшись, Васька, Колька и Нюрка рассмеялись над добрым толстым Исайкой весело и снисходительно, как взрослые люди смеются над ребенком.

А когда Исайка поднял на них свои глаза, удивленные и обиженные этим непонятным смехом, то они схватили его за руки и потащили играть в чижа.

Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - i_021.png

1931 г.

Комментарии

Автобиография*

Первую автобиографию для своих читателей А. П. Гайдар написал в 1930 году.

В то время выходила «Роман-газета для ребят» – издание большого формата, похожее на журнал. Шрифт в «Роман-газете для ребят» был мелкий, бумага простая, газетная. Текст печатался на одной странице в две колонки. И пока в издательстве новую книгу готовили к печати, ее можно было быстро, дешево и большим тиражом напечатать в таком упрощенном виде.

Так было и с повестью А. Гайдара – «Школа». Пока Государственное издательство (тогда еще не было специального издательства детской литературы) готовило книгу к печати, повесть опубликовали в «Роман-газете для ребят» под названием «Обыкновенная биография».

На оборотной стороне обложки этого издания помещен почти во весь рост портрет молодого Гайдара-Голикова в гимнастерке и в папахе, при оружии. Под портретом подпись: «Арк. Гайдар, 16 лет, командир 4-й роты 303-го полка 34-й Кубанской дивизии. 1920 год. Кавказский фронт». Посередине страницы – портрет, а в два столбца – автобиография под заглавием «Командир отдельного полка».

Эта первая автобиография сильно отличается от той, которую обычно теперь помещают в книгах Гайдара, хотя обе они обращены к читателю-школьнику и схожи по своему содержанию. Отличается же первая автобиография тем, что больше всего места в ней занимает описание фактов из жизни автора, которые послужили материалом для «Школы».

Прочитав повесть и автобиографию, каждый понимал, откуда автор черпал наблюдения для книги. В конце рассказа о себе Гайдар перечислил произведения, опубликованные им к тому времени.

Все другие издания «Школы», выходившие при жизни Гайдара и после его смерти, печатались без автобиографии.

В 1934 году А. Гайдар вновь печатает автобиографию в журнале «Пионер» под заглавием: «Обыкновенная биография в необыкновенное время» («Пионер», 1934, № 5-С, стр. 6–7). Публикация рассказов о себе писателей – сотрудников «Пионера» – была предпринята в связи с десятилетним юбилеем журнала.

Автобиография, напечатанная в журнале, дополнена А. Гайдаром новыми сведениями. В ней рассказано о его участии в «Пионере», о новых произведениях, о творческих планах (в тот год писатель работал над повестью «Военная тайна») и названы книги, которые Гайдар считал лучшими: «Р.В.С.», «Дальние страны», «Четвертый блиндаж», «Школа». Текст этой автобиографии уже ближе к общеизвестному. «Обыкновенная биография в необыкновенное время» печатается в 4-м томе этого издания.

В 1937 году автобиография Гайдара публикуется в критическом журнале «Детская литература» под заглавием «Аркадий Петрович Гайдар». Помещена она в отделе «Трибуна работника детской книги», под общим заголовком «Писатели о себе» («Детская литература», 1937, № 22, стр. 38–39).

Автобиография иллюстрирована двумя портретами: фотографией молодого Гайдара (1920 год) и фотографией 30-х годов.

После смерти А. Гайдара эту автобиографию стали помещать в собраниях сочинений и однотомниках писателя. Публикуется она и здесь без изменений.

Известна автобиография Гайдара, датированная 1 января 1941 года, которая, по-видимому, предназначалась для военкомата. Впервые опубликована в сборнике «Жизнь к творчество А. П. Гайдара» (М.-Л., Детгиз, 1951, стр. 216–218).

Имеется еще одна автобиография писателя, найденная в Государственном архиве Красноярского края (опубликована в газете «Московский комсомолец» в 1966 году, 11 августа, и перепечатана в том же году в журнале «Наш современник», в № 12).

вернуться

Автобиография*

Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - i_003.png

В августе 1914 года, когда мне стукнуло десять лет, отца взяли в солдаты и послами на германский фронт.

Забежал он из казармы прощаться. Зритая голова, серая папаха, тяжелые, кованные железом сапоги.

Не узнала его наша рыжая собачонка Каштанка, зарычала, залаяла. Самая младшая сестренка, Катюш-ка, так до конца и не поняла, в чем дело. Все таращила глаза, за шинель трогала, за погоны тянула и смеялась:

– Солдат папа! Папа солдат!

Когда пришла минута прощанья – все заплакали. Поняла Катюшка, что дело не до смеха, и подняла такой рев, как будто бы ее кипятком ошпарили. Я крепился.

За окном трещали барабаны, гремела военная музыка, и с маршевой ротой ушел на вокзал мой отец.

Помню – вечерело. Крепко пахло на вокзале нефтью, карболкой и антоновскими яблоками, которых уродилась в тот год неисчислимая сила.

И как раз помню, когда уже отошел поезд, остановился я на мостике через овраг.

Удивительным цветом горело в тот вечер небо.

Меж стремительных, но тяжело-угрюмых туч над горизонтом блистали величаво-багровые зарева. И казалось, что где-то там, куда скрылся эшелон, за деревней Морозовкой, загоралась иная жизнь. Уже отцеловались, отплакались, звякнули, загудели, тронулись и поехали. «Прощайте, солдаты, прощайте!» Уезжали под плач, с громом, свистом и с песнями. С чем-то назад вернетесь?

И они вернулись назад через четыре года.

Те, кто не были искалечены, отравлены, засыпаны землей и убиты на полях Галиции, на Карпатах, под Трапезундом и под Ригой, – те вернулись назад на помощь рабочим Москвы и Петрограда, которые уже бились на баррикадах за лучшую долю, за счастье, за братство народов, за советскую власть.

Мне было всего четырнадцать лет, когда я ушел в Красную Армию. Но я был высокий, широкоплечий и, конечно, соврал, что мне уже шестнадцать.

Я был на фронтах: петлюровском, польском, кавказском, внутреннем, на антоновщине и, наконец, близ границы Монголии. Что я видел, где мы наступали, где отступали, скоро всего не перескажешь. Но самое главное, что я запомнил, – это то, с каким бешеным упорством, с какой ненавистью к врагу, безграничной и беспредельной, сражалась Красная Армия одна против всего белогвардейского мира.

Под Киевом, возле Боярки, умирал и бредил мой друг, курсант Яша Оксюз. Уже розоватая пена дымилась на его запекшихся губах, и он говорил уже что-то не совсем складное и для других непонятное. «Если бы, – бормотал он, – на заре переменить позицию. Да краем по Днепру, да прямо за Волгу. А там письмо бросьте. Бомбы бросайте осторожнее! И никогда, никогда… Вот и все! Нет… не все. Нет – все, товарищи!» И что бы он там ни бормотал, лежа меж истоптанных огуречных и морковных грядок, мотал головой, шептал, хмурил брови, я знал и понимал, что он хочет и торопится сказать, чтобы били мы белых и сегодня, и завтра, и до самой смерти, проверяли на заре полевые караулы, что Петлюра убежит с Днепра, что Колчака прогнали уже за Волгу, что наш часовой не вовремя бросил бомбу, и от этого нехорошо так сегодня получилось, что письмо к жене-девчонке у него лежит, да я и сам его вижу – торчит из кармана потертого защитного френча. И в том письме, конечно, все те же ей слова: прощай, мол, помни! Но нет силы, которая сломала бы советскую власть ни сегодня, ни завтра. И это все.

Кто знает под Киевом, где-то возле Боярки, деревеньку Кожуховку? Какие-то, интересно, там сейчас и как называются колхозы? «Заря революции», «Октябрь», «Пламя», «Вперед», «Победа» или просто какой-нибудь тихий и скромный «Рассвет», – вот там и схоронили мы Яшу. А потом хоронили еще и десять, и двадцать, и сто, и тысячу. Но советская власть жила, живет, и никто с ней, товарищи, ничего не сделает.

В Красной Армии я пробыл шесть лет. Пятнадцати лет я окончил Киевские командные курсы и тут же, в августе 1919 года, был назначен командиром шестой роты второго полка бригады курсантов.

Потом я был командиром батальона, командиром сводного отряда, командиром 23-го полка в Воронеже и, наконец, командиром 58-го отдельного полка по борьбе с бандитизмом.

Я был тогда очень молод, командовал, конечно, не как Чапаев. И то у меня не так, и это не эдак. Иной раз, бывало, закрутишься, посмотришь в окошко и подумаешь: а хорошо бы отстегнуть саблю, сдать маузер и пойти с ребятишками играть в лапту!

Частенько я оступался, срывался, бывало даже своевольничал, и тогда меня жестоко за это свои же обрывали и одергивали, но все это пошло мне только на пользу.

Я любил Красную Армию и думал остаться в ней на всю жизнь. Но в 23-м году из-за старой контузии в правую половину головы я вдруг крепко заболел. Все что-то шумело в висках, гудело, и губы неприятно дергались. Долго меня лечили, и наконец в апреле 1924 года, как раз когда мне исполнилось двадцать лет, я был зачислен по должности командира полка – в запас.

С тех пор я стал писать. Вероятно, потому, что в армии я был еще мальчишкой, мне захотелось рассказать новым мальчишкам и девчонкам, какая она была, жизнь, как оно все начиналось да как продолжалось, потому что повидать я успел все же немало.

Какие книги я написал – вы знаете. Если выкинуть первые, совсем еще слабые, то останутся: «Р.В.С», «Школа», «Дальние страны», «Четвертый блиндаж», «Военная тайна» и «Голубая чашка».

Сейчас я заканчиваю повесть «Судьба барабанщика». Эта книга не о войне, но о делах суровых и опасных – не меньше, чем сама война.

Собрание сочинений в четырех томах. Том 1 - i_004.png

1937 г.

63
{"b":"194801","o":1}