Он так и не уснул за эти два часа, которые оставались до утра. Выехали они рано. Но дети чабана уже встали. У Кахармана не хватило мужества оглянуться на них – два уродца возились в глубине двора, издавая какие-то странные, прихлюпывающие звуки. Он быстро отвел глаза, полные слез, и поторопился в машину.

– О чем задумался, Кахарман! – отвлекла его от мыслей Айтуган.

– Помнишь, я тебе рассказывал о том чабане, с Чингизтау? – ответил Кахарман. – Снова он мне вспомнился…

Однако Айтуган понимала, что мучает Кахармана не только это. Она была терпелива, не лезла к нему в душу с расспросами – полагала, что муж сам поделится с ней в ту минуту, которую сочтет нужной.

В дверь постучали. Вошел Якубовский, и маленькая комната, вместившая в себя тучного, неуклюжего человека, стала еще меньше.

– Ждал тебя к концу рабочего дня – как видишь, не дождался. – Он пожал, руку Кахарману и приветливо кивнул Айтуган, потом присел, и к нему тотчас же прилипли дети.

– Дядя Ваня, а Вовка вернулся из лагеря? – спросил младший малыш.

– Будет в пятницу как штык! А в субботу всех вас повезу на рыбалку, так что готовьте удочки!

– Удочки давно готовы! – загалдели ребята. Айтуган стала их выпроваживать на улицу, потом принялась возиться с чаем. Якубовский приостановил ее:

– Айтуган, я буквально на минутку, у меня еще масса дел. Привез письмо от Саята. Почему-то он отправил его на мой адрес. – Он протянул Кахарману конверт. Кахарман углубился в чтение, а Якубовский с сожалением развел руками: – Айтуган, милая! Никак у меня не получается с квартирой: тянут и тянут, черти! Горсовет в этом году не выделяет пароходству ни одной. Ей-богу, не знаю, куда глаза от вас прятать…

– Ничего, Иван, подождем, – стала успокаивать его Айтуган. – Одно плохо: далековата казахская школа, а все остальное можно перетерпеть…

– Да уж конечно, – виновато улыбнулся Якубовский, – ничего другого не остается… – Он вдруг хлопнул себя по лбу. – Ребята, совсем забыл! Ведь рядом с этой школой есть у нас барак – там освобождается три комнаты. Хотите, перебирайтесь туда? Комнатки, правда, не ахти какие, такие же маленькие, но все-таки их три.

– Это же здорово! – Айтуган даже покраснела от волнения. – Конечно, переедем, какие тут могут быть вопросы!

Кахарман вложил прочитанное письмо в конверт.

– Те три комнаты получает мой помощник Саша Ладов, ты что – забыл? – спросил он.

– А он пускай въедет сюда!

– Нет, Ваня, так некрасиво получается. У него тоже двое детей…

– Для Ладова это даже удобнее. Ближе к работе, детский сад через дорогу…

– А ты говорил с Сашей?

– Меня только что осенило! Я с ним поговорю, ты не волнуйся…

– Ты просто не в курсе. Он собирался перевезти сюда тещу из-под Рязани. В деревеньке шесть старушек и один старик. Ей там совсем худо. Раньше он заботился о них – недавно помер.

Айтуган отвернулась. Кахарман осторожно положил ей руку на плечо:

– Давай не будем карабкаться по спинам других. Так ведь любое счастье бедой обернется. Я работаю в пароходстве всего два года, а он ждет восемь лет. И ты, Ваня, не разменивайся на пустяки. Мы же видим, что не все в мире зависит oт тебя. – И он сменил тему, чтобы сгладить неловкость, воцарившуюся между тремя взрослыми людьми: – Привет тебе от Саята, и тебе, Айтуган, поклон. Наш Саят теперь в должности – начальник большой плавбазы. Зовет к себе на Каспий. – Он сделал жест Якубовскому, предлагая выйти на улицу. Шофер синей «Волги», дожидавшийся своего начальника, включил зажигание.

– Подожди, еще не скоро, – Якубовский махнул шоферу рукой и обратился к Кахарману: – Нам увеличили со следующего года план по гальке до 18 миллионов. В связи с этим разрешают открыть собственную плавбазу. Есть мысль назначить тебя начальником. Так что пиши отказ Саяту – пусть не задирает нос!

– И ты думаешь, что я соглашусь? Ты что, не знаешь, как я отношусь к этому грабежу средь бела дня?!

– Никогда не слышал этого от тебя!

– А потому, что никогда не спрашивал! Мы на грани того, что погубим эту реку! Конечно, не надо никакого напряжения мысли, чтобы так варварски пользоваться ее богатствами – ни расчетов тебе, ни проблем; бери да черпай миллионами! А что будет завтра? Завтра мы будем тратить миллионы на то, чтобы все сделать как было! Да и то, если это будет хоть в какой-то степени возможно. А если окажется, что не осталось у нас ни единого шанса?

– Да разве я не понимаю этого? – расстроился Якубовский.

– Ты перед начальством стоишь руки по швам – не верю я, что ты понимаешь!

– Между прочим, – обиженно возразил Якубовский, – наше пароходство заработало на гальке сотни миллионов рублей!

– Заткнись ты об этих миллионах, слышать не могу – тошно! Это все бумажки, а не деньги. Но если ты так свято веришь в них, ответь мне, какая польза от этого хотя бы пароходству?

– Никакой. Все практически уходит в госбюджет.

– Конечно! Чиновники в министерствах тоже хотят жрать – и не ту вонючую колбасу за два двадцать, которую мы видим с тобой раз в месяц, а совсем другую, хотя и за ту же цену. А не разумнее ли было бы: половину этих денег использовать на восстановление реки? Кто же будет возвращать ей долги – ты посмотри, какая она разграбленная, нищая!

Якубовский снова помрачнел и заметил:

– Кстати, ты знаешь, что эта галька добывается без какого-либо предварительного проектирования вообще? Просто однажды было сказано: давай, ребята, чем больше – тем лучше…

Кахарман опешил.

– Чему ты удивляешься? И так по всему побережью Иртыша – и в Омске, и в Томске, и дальше! Грабят кто как может…

– А ты не грабь, товарищ Якубовский! – тихо проговорил – Кахарман, задыхаясь от гнева.

– Если не я – то другой будет грабить. Не я граблю – система грабит!

Они сели на скамейку, отвернувшись, друг от друга, и долго молчали.

– Поеду я, – вяло проговорил Якубовский. – У меня вечерняя планерка…

– Подожди, Ваня, – придержал Якубовского Кахарман. – Я принял, решение. Здесь оставаться я больше не могу. У тебя отличный участок, ребята тоже хорошие, и город неплохой – но так жить я больше не могу. Я, в конце концов, не безмозглая скотина, чтобы не думать о том, чем я здесь занимаюсь!

– И куда ты собрался? На Каспий?

– Пока не знаю. Когда решу, сообщу.

Якубовский уехал, Кахарман остался сидеть на скамейке. Он прислонился спиной к стенке барака, еще не утратившей дневного тепла, устало прикрыл глаза. Мальчишки, не обращая на него внимания, лихо гоняли мяч, звонкие их голоса весело улетали в небо и словно бы растворялись там. К нему подсела Айтуган.

– До школы три дня, а от Бериша нет и нет вестей. Я уже начинаю волноваться…

– Будет тебе Бериш… – Кахарман вдруг впервые за сегодняшний день улыбнулся тепло и приветливо. – Я дважды уронил нож – верная примета, скоро он будет, – И он обнял жену.

Стало прохладнее – заметно сгущались сумерки.

– Зови мальчишек ужинать.

Айтуган встала и ушла в дом.

– Папа, смотри, кто идет! – вдруг вскрикнул младший и стремительно рванулся навстречу.

К бараку быстрыми, энергичными шагами приближался Бериш. За его плечами был рюкзак.

– Коке! Здравствуйте! – сказал Бериш.

– Сынок! Бериш! – растроганный Кахарман обнял сына, на него дохнуло родным запахом Синеморья. Младшие липли к Беришу, перекрикивая друг друга. Айтуган выскочила из дому и тоже бросилась к Беришу.

– Мам, ты приготовь чего-нибудь, – наконец выговорил Бериш, освобождаясь от поцелуев и объятий. – А я пока пойду окунусь… По Иртышу соскучился…

Младшие увязались вслед за ним. Айтуган энергично принялась собирать на стол.

– «Приготовь чего-нибудь», – повторяла она слова сына сквозь радостные слезы. – Совсем взрослый стал, боже мой. – Далекая туманная улыбка блуждала на ее лице. – Подумать только, таким это басом говорит: «Приготовь чего-нибудь»…

Вскоре снова сели ужинать. Бериш на каждый вопрос отца о родителях, о море, о жизни в Караое и Шумгене отвечал рассудительно, обстоятельно, что слегка смешило Кахармана. Зато Айтуган смотрела на сына почти что набожно; немой восторг был написан на лице матери – впрочем, тоже забавный.