Еще больше их заинтересовал лук.

«Ну, это тоже понятно, – отстраненно подумал Юрий. – Что еще может интересовать настоящего эльфа, кроме лука? Сомневаюсь, что даже самые красивые девушки эльфийки котируются сильнее. Это как у летчиков: первым делом самолеты… А тут странная конструкция, еще более странный материал изготовления, ручки по крайней мере. Тетива… Чувствую, что я сильно попал. Так что дальше уже некуда. Ну да ладно, не убивают, значит еще побарахтаемся».

Они снова стали что-то спрашивать, но Юрий Медведев только мотал головой из стороны в сторону и пожимал плечами.

– Не понимаю я…

Поразмыслив чуток, эльфы, собрав все барахло, поставили человека на ноги и повели к дороге.

А Юрий невольно стал лихорадочно размышлять над тем, что ему теперь грозит по жизни. Все естество громко вопило, что ничего хорошего.

Прочертив очередную черточку на стене у своих нар, Юрий завалился на спину и уставился в почерневший от старости деревянный потолок, наблюдая, как к своей паутине в углу с запутавшимся в ней тараканом ползет паук.

Прошел уже год с момента его поимки эльфами. Триста шестьдесят дней он находится в плену и все это время изучал местный язык. Для этого к нему в камеру подсадили еще трех человек.

Тард – светловолосый паренек лет семнадцати, худощавый, можно даже сказать, хлюпик. Очков только не хватает для полноты образа.

Лолт – невысокий плотный плешивый мужик сорока лет.

Зарлон – высокий пожилой мужчина лет пятидесяти. По местным меркам старик, что уже изрядно задержался на этом свете и в могилу пора. Но выглядел бывший солдат еще крепким.

Все они также являлись пленниками остроухих, и до того как их перевели на новое место обучать языку Юрия, работали на шахте, махая тяжеленными кирками и катая еще более тяжелые доверху груженные рудой тачки, так что для них такой перевод являлся настоящим спасением, ибо все трое, не подвернись им такого шанса, уже были бы мертвы, ибо когда Медведев увидел их впервые, они были обессилены до предела.

Тард, по причине молодости и хрупкого телосложения, не имел достаточно сил, а двое старших не могли выработать установленную норму из-за старости. Рабство ведь не курорт, много сил на пустой баланде не запасешь, а собственные резервы человеческих сил уходят быстро.

«У меня осталось всего три месяца… – подумал Юрий тоскливо. – Всего три месяца, чтобы найти чертова вундеркинда или его останки и вернуться домой, спася не только себя и этого невольного попаданца, но и сестру, а я даже не на свободе».

Но сбежать, имея кандалы на ногах, довольно проблематично. Да и куда бежать, находясь практически в центре территории остроухих? При этом не имея никаких средств и не зная дороги.

– Мужики, что-то вы мне в последнее время совсем не нравитесь, – обратился к своим учителям Юрий, собираясь поспрашивать их о возможных путях отхода в случае успешного побега, просчитать возможности, надежда ведь умирает последней, но увидел их совсем кислые лица и поникшие плечи.

Конечно, радости в рабстве мало, но раньше они как-то веселее были, особенно в самом начале.

– Чего головушки повесили?

– Так чего веселым-то быть? – откликнулся Тард. – Язык ты выучил хорошо, получше некоторых говоришь, так что не долго нам здесь осталось. Скоро обратно в шахты отправят.

– Верно малой говорит, – кивнул Лолт. – Нам изначально год дали и предупредили, что если через год ты не заговоришь на человеческом языке, нам и шахты покажутся увеселительным домом.

– Вон оно как, – понятливо кивнул Юрий.

Язык дался Медведеву неожиданно легко, хотя в школе по инязу перебивался с двойки на тройку, так что сам удивлялся. Но там, на Земле он сразу знал, что иностранный язык ему по жизни не пригодится. Потому мозг, видимо, и отказывался его воспринимать, не желая забивать ячейки памяти ненужной информацией, а здесь от языка зависела его дальнейшая жизнь. К тому же языковая среда чужая, родной речи нет, волей-неволей начнешь ее впитывать, как пересохшая губка воду.

Так что за прошедший год Юрий освоил язык аборигенов на хорошем уровне.

Хотя он подозревал, что его память, точнее восприимчивость к новым знаниям, немного форсировали.

Когда Юрий попался, его вместе с другими пленниками отвели к острогу, что стоял при горной шахте. Там в пыточной избе ему, зачем-то надев кожаный ошейник, учинили жестокий допрос. Били, прижигали тело раскаленными предметами, пронзали тело спицами, резали кожу, посыпая раны солью, выкручивали руки и пальцы. Но у остроухого с посохом ничего не вышло. Юрий при всем желании поделиться с истязателем своей историей не мог из-за незнания языка.

Когда остроухий наконец убедился в том, что Медведев не симулирует и действительно не понимает, произошло странное…

Мужик что-то прошептал, набалдашник из янтаря в его посохе засветился, словно внутри загорелась лампочка, и прикоснулся своим лбом ко лбу Юрия.

Медведеву показалось, что он оказался в невесомости, в глазах замутилось, и он почувствовал невероятную боль. Потом в голове словно сверкнула сверхновая, и мужик отшатнулся, зажмурив глаза. Остроухий с посохом едва устоял на ногах, и если бы не его помощник, поддержавший за плечи старшего товарища, то может даже и упал бы.

Эти двое о чем-то поговорили, и на следующий день Юрия, посадив в железную клетку, отправили на новое место, находящееся в трех днях пути от шахты. Здесь шахт не было, но острог стоял.

Это было что-то вроде «центрального офиса» всех шахт в округе. Юрий до сих пор не понимал, почему его держат здесь, а не в какой-нибудь более надежной тюрьме рядом с каким-нибудь городом.

Имелось, правда, несколько предположений на этот счет, начиная с того, что тюрем у остроухих вообще нет. А может, какая-то психологическая подоплека, ведь посади его остроухие в каменную камеру, вряд ли он стал с таким усердием изучать язык, ибо от камня веет безнадегой. А тут кругом лес, горы, какая-то надежда сбежать все равно наличествует…

Уже в «центральном офисе», в переделанном под тюрьму хранилище с ним провели какую-то новую манипуляцию, еще один чудик в зеленых длиннополых одеждах и жезлом с белесым янтарем поводил над головой Юрия, так что появилась легкая тошнота и в то же время прояснилась память. Теперь Медведев при желании мог вспомнить любое стихотворение, что заучивал в школе, просто слышал.

Потом привели трех учителей, и началось обучение. Юрий, чувствуя, что все очень непросто, это еще мягко говоря, размышлял, стоит ли ему вообще при таком отношении к себе изучать язык. Но потом решил, что хуже не будет, в любом случае нужно найти точки соприкосновения и поговорить со своими пленителями. Объяснить, что да как, авось чего и выйдет путное.

При изучении языка сложнее всего, конечно, обстояло с абстрактными понятиями, такими как любовь, честь, красота… Одно дело в школе, когда тебе говорят иностранное слово и его перевод, и совсем другое, когда самому приходится давать развернутое описание и получить определение.

Тем не менее и эту проблему удалось благополучно решить.

– Так, – сокрушенно кивнул уже Лолт.

– И что, у вас совершенно нет никаких возможностей выбраться отсюда и вернуться домой?

– Теоретически нас могут обменять на других пленников или даже выкупить, – сказал Зарлон. – Но сам понимаешь, кому нужны простые солдаты? Тем более ополченцы вроде них?

– Да уж, паршиво… – посочувствовал Юрий.

– Особенно когда мы проиграли, и на обмен у герцогства в принципе ничего нет, да еще дань выплачивать придется. Мы все закончим свои дни в отвалах пустой породы. Нас даже не похоронят по-человечески…

«А что сделают со мной, когда листоухие разберутся, кто я, откуда и зачем пришел? – подумал Медведев. – Отпустят? Помогут?»

Все же робко мелькнула мысль надежды, что раз уж он теперь может хорошо изъясняться, то стоит откровенно поговорить с пленителями и наконец расставить все точки над «ё»? Дескать, ошибочка вышла, господа эльфы, я не имею против вас ничего плохого, к Летийской империи не имею никакого отношения, я вообще не местный, и даже компенсацию за физический и моральный ущерб требовать не буду. Отпустите только богов ради, у меня времени с гулькин нос осталось…