– В этом нет нужды, – заметил Грегори. – Я уже поспал, Синтия, и должен уезжать. По пути загляну в Уинтерборн-Хайд и успокою ваших родителей. А Дэккум днем проводит вас домой.

– Но они, возможно, все еще в Хилбери-Мелкум, – сказала Синтия.

– Мне нужно будет заехать и в Хилбери-Мелкум.

Видя, что Синтия все еще колеблется, Кейт добавила:

– В спальне уже горит камин, мисс, а то ведь вы совсем продрогли. С тех пор, как прибыл мистер Грегори, кровать постелена простынями из настоящего голландского полотна, на случай если кому-нибудь понадобится лечь.

Синтия бросила на нее быстрый взгляд.

– Ведь вы не ждали меня, – заметила она.

– Но так как он не приехал…

На губах девушки мелькнула улыбка. Искушение было слишком сильным. Ей так хотелось поспать у горячего камина, да еще в комнате Робина!

– Но он может приехать, когда я сплю, – попыталась она возразить. На ее щеках вновь играл румянец, но он, как и радостный блеск в глазах, был вызван отнюдь не солнечным светом.

– По-вашему, мисс, это его огорчит? – осведомилась экономка, лукаво взглянув на Синтию, после чего обе разразились смехом, к которому присоединился даже степенный мистер Грегори. – Думаете, мастер Робин рассердится, если я встречу его у сторожки и скажу ему, когда он будет слезать с лошади: «В вашей кровати спит мисс Синтия, так что, покуда вы не приведете священника, вам вряд ли удастся в нее лечь?»

Синтия снова рассмеялась и густо покраснела.

– Я останусь, Кейт, – согласилась она и протянула руку мистеру Грегори. – А что вы скажете моему отцу?

– Скажу, что Робин на пути в Англию, а вы после полудня вернетесь в Уинтерборн-Хайд. И добавлю, что ему очень повезло с дочерью и будущим зятем. Я не стану упоминать имя Карло Мануччи, и вам этого не советую, но скажу, что Робин отличный слуга – слуга нашей королевы!

Мистер Грегори отвесил церемонный поклон и направился к сторожке. Синтия вместе с Кейт пошла в дом. Ноги у нее заплетались, голова падала вниз.

– Да, здесь не хватает мастера Робина, – вздохнула экономка, окидывая взглядом холл.

– Робина – и священника, – улыбнулась Синтия, вздыхая вслед за ней. Она заснула, прежде чем Кейт успела собрать ее одежду, чтобы унести и почистить.

Около двенадцати Синтия проснулась, не сразу поняв, как она очутилась в незнакомой комнате. Вспомнив, она покраснела, улыбнулась и потрогала прекрасные простыни, которыми так гордилась Кейт. Ей нравилось, что Робин также, очевидно, неравнодушен к маленьким радостям, доставляемым комфортом. Впрочем, в Робине ей нравилось абсолютно все. Синтии ясно представилась сцена вчерашнего вечера: Стаффорд с листком бумаги перед глазами, читающий имена – Луиджи Савона, Томазо Визентини, Карло Мануччи – и она, тут же заявляющая, как последняя дура: «Это не человек, а персонаж пьесы!»

Синтия позвонила в колокольчик, и сразу же прибежала Кейт, приготовившая для нее горячую ванну и почистившая и высушившая ее одежду.

– Кейт, – робко заговорила девушка, – мистер Робин может приехать завтра, а может и через месяц. Я бы хотела приезжать сюда раз в неделю, чтобы в случае его задержки сад оставался в полном порядке. В Уинтерборн-Хайд я забочусь о саде и знаю, как ухаживать за цветами.

Экономка быстро поняла, что это всего лишь предлог для того, чтобы чаще бывать в Эбботс-Гэп и бродить по дому и розарию.

– Это будет просто великолепно! – горячо воскликнула она и начала без всяких угрызений совести ругать отличного садовника.

– Он просто ленивый старый плут! Для того, чтобы посадить герань, ему требуется целый день и больше кружек пива, чем вы в состоянии выпить за год. Ну что ж, он заслужил, чтобы леди строго следила за ним. Так что приезжайте, когда хотите, мисс.

– Я буду приезжать каждый четверг, Кейт, – сказала Синтия.

После обеда, сопровождаемая Дэккумом, который оседлал одну из лошадей Робина, она отправилась домой, в Уинтерборн-Хайд.

Мистер Грегори прибыл туда утром и, застав полковника и его супругу в сильной тревоге, быстро их успокоил. Они с изумлением выслушали рассказ об измене Бэннета и были слегка обижены скрытностью Синтии.

– Она могла бы обо всем сообщить нам, – заметила миссис Норрис. – Но в наш неспокойный век молодые люди такие своевольные, что мы едва осмеливаемся спросить у них, куда они идут. – И она с тоской вздохнула о добрых старых временах, когда девушки были послушными и не скакали прочь среди ночи.

– Я знал, что с Синтией что-то происходит, – сказал полковник Норрис, который в действительности ни о чем не догадывался, но не желал выглядеть тупицей. – Только деликатность вынуждала меня молчать.

– А государственная необходимость вынуждала молчать вашу дочь, – промолвил мистер Грегори.

Слова «государственная необходимость» прозвучали весьма внушительно и, пользуясь произведенным ими впечатлением, мистер Грегори поспешно удалился. Он поскакал в Хилбери-Мелкум куда с большей радостью, чем в Уинтерборн-Хайд. Там, во всяком случае, не требовалось никакой дипломатии. Передав поводья конюху, Грегори направился в большой холл и громко потребовал видеть сэра Роберта Бэннета.

Дрожащий от волнения мистер Стаффорд, появившись в дверях, льстиво улыбнулся.

– Сэр Роберт примет вас в библиотеке, мистер Грегори, – сказал он.

Но Грегори не сдвинулся с места.

– Он примет меня здесь.

Мистер Стаффорд жестом отпустил лакея.

– Не понимаю, – начал он.

– Оставайтесь на месте и все поймете, – прервал его мистер Грегори.

Из библиотеки вышел сэр Роберт Бэннет. За ночь он не только сильно постарел, но, казалось, уменьшился в росте и объеме.

– Да? – нетвердым голосом осведомился он, в то время как за его спиной появилась мрачная физиономия Хамфри. – Чем могу служить вам, мистер Грегори?

– Ничем. Быть может, вам удастся послужить самому себе, но, видит Бог, вам придется для этого как следует потрудиться.

Хамфри Бэннет шагнул вперед, уперев руку в бок.

– Да неужели? – спросил он с презрительной усмешкой.

– Можете не сомневаться, – ответил мистер Грегори.

– Ну, и каким же образом, по-вашему, нам удастся послужить себе, мистер Грегори?

– Моля Господа денно и нощно, чтобы Робин Обри вернулся в Эбботс-Гэп таким же целым и невредимым, каким он его оставил, – заявил Грегори. – Ибо, если этого не произойдет, для всех вас было бы лучше и вовсе никогда не рождаться на свет.

С этими словами он нахлобучил шляпу и удалился, оставив на сей раз впечатление о себе как о весьма заметной личности.

Мистер Грегори из Лайма сильно ошибся в своих расчетах. Только в тот день, когда он сидел с Синтией в саду дома Робина, граф Джованни Фильяцци, закончив перевод итальянских кораблей к удовлетворению своего герцога и свободного города Генуи, отбыл из Лиссабона выполнять еще более трудное поручение – вести переговоры о предоставлении займа Филиппу банкирами Ломбардии.[141] Он пересек на пароме Тежу и заночевал в Сетубале, где некий итальянский дворянин, совершающий путешествие, попросил разрешения присоединиться к нему. Граф Фильяцци ехал в Сопровождении целой свиты дворян, пажей и слуг, а также с огромным количеством багажа, соответствующим важности его миссии. Робин сразу же затерялся в этой компании, а суета и затруднения с поисками помещения для такого множества людей не оставляли времени для приставаний к нему с вопросами, когда путешествие было прервано наступлением ночи.

Они ехали по красноватой почве, окружающий пейзаж оживляли зеленеющая молодая пшеница, оранжевые плоды на апельсиновых деревьях, рощи пробкового дуба и тени стволов гигантских эвкалиптов. Проезжая аккуратные деревеньки с белыми домиками, украшенными голубыми лентами, они останавливались перекусить и выпить бокал вина в трактирах – тускло освещенных и с низкими потолками. Но Робин почти не замечал красот природы и кипевшей вокруг жизни. Он путешествовал словно во сне, в котором надежда сменялась страхом. Ему казалось, что он поднимается по лестнице, абсолютно пустой и де имеющей конца, пробирается сквозь молчаливую толпу бродяг и нищих, вглядываясь в их лица, но не находя того, которое стремился увидеть. Лиссабон, Санта-Крус, с трудом волочащий ноги по коридору, ночь, когда он, измученный головокружением, вцепившись в решетку балкона, видел внизу, на расстоянии ста пятидесяти футов, волны, разбивающиеся о скалы, Непобедимая армада – все это ушло в прошлое, став нереальным, как образы сновидений. Если юноша иногда вспоминал об этих событиях, то лишь удивляясь, что они оставили столь незначительную страницу в книге его жизни.