Я почувствовал себя десятилетним, готовым зареветь.

— Пап, — сказал я, — не могу я смотреть на них. Там же моя жена. Бога ради.

Это его слегка охладило. В пылу охоты он забыл о многом.

— Ладно, — сказал он наконец. — Я спущусь и посмотрю.

Пока он отсутствовал, я пошел в ванную, и меня вырвало. Лучше бы мне удалось заплакать. Но теперь, когда я остался один и уже не рисковал впасть перед отцом в истерику, слез не было. Я принял душ, снова оделся, смочил лицо лосьоном после бритья и вернулся на кухню. Он сидел там, совсем бледный. Весь румянец исчез. Его манжеты были влажными, и я понял, что он мыл руки в подвале под краном.

— Та, что не твоя жена… — начал он.

— Джессика, — сказал я. — Оквоуд. Лорел Оквоуд.

— Да, — сказал он. — Она самая. Ей оттяпали голову саблей. Или мачете. Одним сильным ударом. С Пэтти не так. Кто-то отпилил ей голову ножом, и очень неумело.

— Ты уверен?

— Хочешь убедиться?

— Нет.

Тем не менее я увидел это. Не знаю, то ли сработало мое воображение, то ли я действительно мельком уловил картину, запечатлевшуюся у него на сетчатке, но я увидел горло Джессики. Его перерубили одним махом, и по краю разруба тянулся сплошной синяк — таким сильным был удар.

Шею Пэтти мне не надо было и представлять. Я не мог забыть те красные лохмотья.

Отец разжал кулак. На его ладони лежал кусочек пули.

— Это из Оквоуд, — сказал он. — Чтобы достать остальное, пришлось бы запачкать тебе подвал, но кое-что я уже понял. Я и раньше видел такие — если не ошибаюсь, это от пули двадцать второго калибра с полым кончиком. Разрывается при контакте. Одна пулька может все мозги превратить в кашу. Возможно, пистолет был с глушителем.

— Стреляли в рот?

— Да, — подтвердил он. — На губах синяки, как будто ей силой разжимали зубы. Например, дулом. На нёбе вокруг входного отверстия есть пороховые ожоги. Дырочка маленькая. Как раз для двадцать второго. Выходного нет. Только вот это и удалось выудить. — Он показал на кусочек пули.

Крутые парни не танцуют. Поверьте, так он и сказал: только это и удалось выудить . У меня дрожали колени, и чтобы поднести ко рту стакан, пришлось взять его обеими руками. Я обнаружил, что не могу спросить о Пэтти.

Но он сказал и сам:

— На лице и черепе нет никаких отметин, входных отверстий или синяков. Скорее всего ей выстрелили в сердце, и она умерла быстро.

— Почему ты так решил?

— Это просто догадка. Я не знаю. Могли и ножом. По голове можно только установить личность. — Он нахмурился, словно забыл самую важную деталь. — Нет, я понял и еще кое-что. Конечно, для полной уверенности нужен эксперт, но я бы сказал, что твою жену, — теперь он тоже не мог произнести «Пэтти Ларейн», — убили позже и между двумя убийствами прошло от двадцати четырех до сорока восьми часов.

— Что ж, это выяснится, — сказал я.

— Нет, — сказал он, — точно мы этого так и не выясним.

— Почему? — спросил я.

— Тим, — сказал он, — от этих голов надо избавиться. — Он поднял руку, предупреждая мои возражения. — Я знаю все «против», — добавил он.

— Но мы же никогда не узнаем, кто это сделал, — выпалил я.

— Думаю, что узнаем. Разве что доказать не сможем. — На его лицо возвращался румянец. — Если захочешь расплатиться, надо будет искать другие пути.

Я пропустил это мимо ушей.

— Вот как я рассуждаю, — сказал он. — По-моему, убийца был не один. Тот, кто владеет мачете, не станет возиться с ножом.

— Те, кто владеет мачете, не пользуются и пистолетами двадцать второго калибра с особыми пулями и глушителем.

— Это надо обдумать, — сказал он.

Мы затихли. Я тоже пытался понять, что к чему. Мои члены сковало какое-то онемение, словно я прошел много миль по ноябрьскому лесу и только что остановился передохнуть.

— Значит, вот что получается, — сказал он. — Кто-то выбрал твой участок с марихуаной, чтобы спрятать голову Джессики. Это так на тебя подействовало, что ты даже сам себя до сих пор подозреваешь. Потом голову забирают. Почему? — Он поднял оба кулака, точно хотел взяться за баранку машины. — Потому что кто-то решил убить Пэтти. Этот человек хочет быть уверенным, что позже будут найдены сразу две головы. Он не хочет, чтобы ты или первый убийца вернулись и уничтожили доказательство. Или, допустим, ты впал в панику. Ты мог бы вызвать полицию. Итак, этот второй — он забирает голову.

— Или она, — сказал я.

— Или она, — согласился отец, — хоть я и не знаю, что ты имеешь в виду. — Когда я промолчал — моя реплика вырвалась непроизвольно, — он сказал: — Да, я считаю, что преступников было двое. Один убил Джессику, другой собирался убить Пэтти. Первый кладет в тайник голову, чтобы подставить тебя. Второй вынимает ее, чтобы потом положить туда обе. Причем в это время, или чуть позже, ты должен принять на себя вину за оба преступления.

— Уж больно это хитро, — сказал я.

— Когда люди делают такие вещи, — сказал отец, — им кажется, что они ясно видят всю картину, хотя по сути они только добавляют в суп что-нибудь одно.

— И кто повар? — спросил я.

— Похоже, Уодли. Наверно, когда вы с ним разговаривали, он уже знал, что Пэтти мертва. Возможно, он убил ее сам, а тебя хотел использовать.

— Но как?

— Он невысоко тебя ставит. Я его не виню. Может, он слышал, что где-то есть голова Джессики, и предположил, что ты знаешь где. Поэтому он решил заказать тебе голову Пэтти. Понадеялся, что ты выдашь за нее голову Джессики и он получит то, что хотел, — обе головы.

— Пожалуйста, перестань повторять это слово.

— «Головы»?

— Я больше не могу его слышать.

— Чем же я его заменю?

— Просто называй их по именам.

— Пока мы не нашли тела, это будет только путать.

— Называй их по именам, — повторил я.

— Эй, — сказал он, — да ты, я гляжу, с причудами, как твоя мать.

— Пускай мои предки хоть всю жизнь резали торф в вонючих ирландских болотах, чихал я на это; да, я с причудами, как моя мать.

— Хо-хо, — откликнулся он, — очко в ее пользу. Упокой, Господи, ее душу. — Он рыгнул. Бурбон, пиво и болезнь действовали на него сообща. — Передай бутылку, — сказал он.

— Чересчур много предположений, — сказал я. — Почему бы Уодли и не знать, где находится Джессика? Раз это знал Ридженси, то должен был знать и Уодли. Паук. — их связной.

— Вряд ли они до конца откровенны друг с другом. В таких ситуациях никогда не угадаешь, что кому известно. — Он постучал по столу костяшками пальцев. — Говорю тебе, Уодли не знал, где Джессика, и хотел, чтобы ты ее ему принес.

— А я думаю, что Уодли и положил их обе в тайник. Держись фактов. Паук и Студи следили за мной. Не затем ли, чтобы поймать момент, когда я вернусь к тайнику? И схватить как раз в тот миг, когда обе головы окажутся у меня в руках? Это был бы беспрецедентный случай: двое таких подонков в роли слуг правосудия.

Отец нахмурился, и я понял, что мои слова произвели на него впечатление.

— Звучит правдоподобно, — сказал он. — Они думают, что ты едешь к тайнику, но маячок говорит им, что ты остановил машину. Неудивительно, что они озверели, когда ты вернулся.

— По-моему, против Уодли достаточно улик, — сказал я.

— Если говорить о Пэтти, пожалуй. Но кто убил Джессику?

— Возможно, тоже Уодли.

— Да, пистолет с глушителем — это ему подходит. Но можешь ли ты представить себе мистера Хилби с мачете?

— Как насчет Студи?

— Не исключено.

— А по-твоему, кто? — спросил я.

Сколько раз, беседуя с клиентами в своем баре, отец заменял им частного детектива, исполнял роль адвоката по уголовным делам или судьи, рассматривающего апелляцию? Он поднес руку к уголку рта, точно собираясь содрать с губ правду, как пластырь. Потом убрал руку.

— Не нравится мне этот Ридженси, — сказал он. — Во всяком случае, с твоих слов. Может, это он и есть.

— Ты считаешь, что Джессику убил он?

— Он вполне мог использовать мощный пистолет двадцать второго калибра вместе с мачете. Никто, кроме него, до такого не додумался бы. Ты рассказывал мне о его доме. Он сдвинулся на оружии. У него в подвале запросто могут лежать огнеметы. Он способен замыслить убийство смазанной ядом бамбуковой стрелой — подкинет ее врагу, чтобы тот поцарапался. Я встречал таких. «Ах, оружие! — говорят они. — Я знаю про него все! Я человек универсальный».