Этим он и отличается от храмовых построек шумерского царя Гудеа из Лагаша (ок. 215 до н. э.). Во сне ему дается божественное указание построить храм богу Нингирсу. Нингирсу сообщает спящему царю точный план строительства, по которому должен быть построен храм. После этого царь сообщает своим придворным о намерении построить храм по божественному плану. Берутся на работу строители, привозят из Ливана кедр, золото и серебро для оформления внутри и снаружи.

С Соломоном все иначе. У него тоже было видение — на Гаваоне, однако Господь не поручал ему строить храм. Это значит, что идея строительства не была инспирирована свыше, ее можно объяснить человеческим желанием и стремлением. Таким образом, строительство храма Соломоном — «человеческое детище».

Это впечатление усилится, если в нашем поле зрения будет находиться удивительная предыстория. Согласно ей, еще Давид вынашивал мысль построить храм для Господа. Однако придворный пророк Нафан категорически ему это запретил. Его устами говорит Господь: «Ты ли построишь Мне дом для Моего обитания… где Я ни ходил со всеми сынами Израиля, говорил ли… «почему не построите Мне кедрового дома?» (2 Царств 7.5). Это значит: как покровитель кочевников Господь не нуждается напрямую в особом возведении храма, призванном прославлять его явление. Вследствие запрета на строительство Давиду надлежало уяснить, что он более чем заблуждается, полагая, что таким образом возвысит и придаст вес в религиозном смысле царскому городу Иерусалиму.

В отличие от древневосточных традиций своих соседей древние израильтяне не считали строительство храма непременным условием: Богу кочевников не пристало сидеть в храме — вот суть запрета.

Разумеется, библейское предание пытается, представив пророчество таким образом, перебросить мостик к Соломонову строительству храма: что запрещено Давиду, позволено его сыну Соломону. И после окончания строительства Соломон в большой речи по случаю освящения храма подчеркивает эту связь: «У Давида, отца моего, было на сердце построить храм имени Господа Бога Израилева; но Господь сказал Давиду, отцу моему: «у тебя есть на сердце построить храм имени Моему; хорошо, что это у тебя лежит на сердце; однако не ты построишь храм, а сын твой, исшедший из чресл твоих, он построит храм имени Моему» (3 Царств 8.17).

Это высказывание Соломона наверняка можно отнести на счет библейских авторов, ведь в распоряжении, доведенном Давиду, нет ни слова о том, что Господь одобрил в принципе идею Давида. Речь Нафана содержит не только непоколебимое «нет» строительству Давидом храма, но идет еще дальше: «И Господь возвещает тебе, что Он устроит тебе дом. Когда же исполнятся дни твои, и ты почиешь с отцами твоими, то Я восставлю после тебя семя твое, которое произойдет из чресл твоих, и упрочу царство его» (2 Царств 7.11).

Не Давид будет строить «дом» Господу, а Господь — Давиду. Но под этим подразумевается не храм, а Давидова династия. Эта «враждебная храму» речь Нафана была дополнена библейскими редакторами указанием на строительство храма Соломоном. В противоположность библейскому представлению, которое хотело бы установить связь между Давидовой и Соломоновой моделями храма, надо уяснить, что Соломон велел возвести храм по собственной инициативе. Об этом же отчет о строительстве храма: и речи нет о божественном поручении и якобы пророческом разрешении. Нет, строительство храма Соломоном было исключительно «человеческим детищем».

Итак, мы опять вернулись к вопросу, в чем особенность, присущая лишь храму Соломона. Что отличает храм в Иерусалиме от всех остальных древневосточных храмов? Отсутствие какого бы то ни было изображения Бога! В святилище не было установлено никаких статуй богов, никаких идолов, никакого золотого тельца — воплощений божественной сути.

Храм в Иерусалиме был сохранившим верность древнеизраильской заповеди о том, что Бога нельзя изображать. Можно бы этим удовлетвориться и принять к сведению отсутствие именно того, что в древневосточном смысле как раз и делало храм храмом.

Но все не так просто. Как мы знаем, хотя в Святая Святых и не было установлено изображения Бога, все-таки что-то указывало на его присутствие — ковчег, тот загадочный ящик (’агоп), о значение которого постоянно и с переменным успехом ломали головы. Может быть, именно ковчег в Святая Святых храма укажет на «самое главное» Соломонова храма? Мы отвечаем «да», но исходим из того, что до сегодняшнего дня не выявлено, какова же истинная роль ковчега в храме. Библейские авторы не в большей степени приблизились к истинному смыслу ковчега в Святая Святых. Чтобы понять, следует вспомнить предысторию древнеизраильской святыни.

Впервые мы встречаемся с ковчегом, когда войско Моисея оставило Синай. В ковчеге, деревянном ящике, они перевозили Бога:

«И отправились они от горы Господней на три дня пути, и ковчег завета Господня шел пред ними три дня пути, чтоб усмотреть им место, где остановиться. Когда поднимался ковчег в путь, Моисей говорил: восстань, Господи, и рассыплются враги Твои, и побегут от лица Твоего ненавидящие Тебя! А когда останавливался ковчег, он говорил: возвратись, Господи, к тысячам и тьмам Израилевым!» (Числа 11.33).

В этом древнем рассказе объясняется то, чем вначале являлся ковчег: военный палладий, его возили с собой кочевники Моисея, место нахождения воинственного Господа, которого просили о могущественном вмешательстве. Ковчег был военным символом, постоянно доказывал свое могущество: при переходе через Иордан (Иисус Навин 3) и при «взятии» Иерихона (Иисус Навин 6). Он олицетворял военный захватнический характер, когда его возили за собой к провинившимся сынам Вениаминовым в Гиву, город, который был изобличен в разврате (Судьи 20.26).

После того как израильские племена стали оседлыми, ковчег появляется то тут, то там, пока не получает постоянной прописки в ефремском городе Сил оме. Для него была создана храмовая служба, проводились паломничества, перед ним приносили клятвы, давали обеты (1 Царств 1).

Ковчег сохранил и в Силоме свою воинственную функцию. Это можно понять по имени Господа, ведь в Силоме Бога Израиля называли «Бог Саваоф», «Господь великого воинства», причем имелось ли в виду небесное войско или человеческое, играло второстепенную роль. Одна интересная теория исходит из того, что под множеством войск Господа следует понимать сводные войска с севера и юга Израиля. Решающим остается, что имени «Саваоф» особо созвучен воинственный характер Бога.

Это подтверждается, когда филистимляне поднялись против Израиля и одержали победу в битве у Афека. Побежденные израильтяне вспомнили о «военном могуществе» ковчега, который был срочно доставлен из Силома. Но на этот раз он не помог. Израильтяне бежали, ковчег попал в руки филистимлян и был установлен в храме Дагона в филистимлянском городе Азоте.

Однако воинственный характер ковчега продолжает проявляться магическо-разрушительным образом: в храме Дагона обрушивается истукан, голова и руки враждебного бога лежат разломанные перед ковчегом. Жителей Азота поражает загадочная болезнь, смерть нависла над городом. Злосчастный ящик приносят в Экрон, где жители города не желают его размещения. Им страшно от жуткого разрушительного действия святыни. Ковчег устанавливают на колесницу, запряженную двумя коровами, предоставляя им свободу действий. Колесница начинает свой путь, пока не останавливается в Вефсалисе. Жители ставят ковчег на священный камень, приносят жертвы, но болезни и смерть продолжают распространяться. Наконец ящик находит прибежище в Кириаф-Иариме, где его освящают и окружают заботой (1 Царств 4–7).

В последующее время ковчег, кажется, почти забывают, пока о бывшей военной святыне не напоминает царь Давид. Он распоряжается перевезти ковчег в Иерусалим, добыть для царского города древнеизраильскую святыню, идея, которую впоследствии стоило назвать гениальной, так как Иерусалим смог возвыситься до культового центра всех израильских племен.