Немцев представляла сильная защита — адвокаты приехали из Бонна. Они были похожи на злых волкодавов. Когда я увидела их по телевизору, то первая мысль была, что с такими лучше на дороге не встречаться.

Итак, началось. Русская сторона выбрала для первого дела очень обожженную женщину. Факты, как говорится, были на лице и даже на руках. Все время упоминалась умершая на пресс-конференции девочка. Борьба началась жестокая. Немцы прежде всего строили свою защиту на предоставлении химических формул их продукции с отчетами о клинических испытаниях. Суть отчетов сводилась к тому, что единственное, что может сделать их крем плохого, так это не произвести никакого эффекта на коже пожилой женщины, то есть не омолодить ее.

Дальше — больше, оказывается, ядовитые тюбики на пресс-конференции были замечены и собраны нашей славной милицией, и пара экземпляров не сразу, но все же была передана немецким представителям. Поэтому немцы выложили на судейский стол отчеты об их составе (в общем, то, что Ниро уже давно сделал и предоставил немецкой стороне сразу после первых событий в летнем кафе).

Немцы, в свою очередь, собирались подать встречный иск, что на русском рынке идет фальсификация их продуктов. Делают вывод, что это мафия. Завязался жаркий спор о том, что такое мафия. Это понятие растяжимое. «Говорите конкретнее», — требует судья от немецкой стороны. Постоянно щелкают фотоаппараты, жужжат камеры — от этого в зале возрастает напряжение. Как выяснится позже, не только журналисты снимали происходящее…

Слушания шли четыре часа и были перенесены на следующий день, но сложившаяся ситуация близкой развязки не предвещала. Все эти перипетии и коллизии можно было увидеть в новостях.

Вечером я дополнила картину происходящего рассказом Аси, которую мы попросили сыграть роль пострадавшей. Адвокаты неоднократно звонили ей и предлагали, чтобы первое дело было ее. Ася даже встречалась с ними. Ей в открытую говорили, что «мордашка у тебя смазливая, тебя все пожалеют, тем более первый суд присяжных. Мнение, мол, зависит от простых людей, а не от судьи да пары народных заседателей». Ася еле отговорилась, сказав, что ей на работе достали путевку в ожоговый санаторий и что ехать надо непременно сейчас, а то потом лечение уже не поможет. Поэтому она не может в ближайшие два месяца быть в Москве. Договорились на том, что через два месяца она им сама позвонит.

У Ниро тоже были для меня новости, и очень хорошие. Ему позвонили немцы из «Милены». Извинились, сказали, что нервы сдали, что у них на западе таких ситуаций не было. Что в Москве их адвокаты говорят, что дело ужасно серьезное. И лично сам председатель совета директоров фирмы просит Ниро продолжить это дело, и если он, Ниро, согласен, то они еще просят его принять чек на оплату текущих расходов.

Все это мой любимый выслушал внимательно и ответил так: «Я дела не прекращал. Веду слежку и наблюдение за возможными подозреваемыми. Прорабатываю еще несколько версий. Я знаю точно, что это не „Милена“, но мне нужно время это доказать. Да, расходы у меня есть». Фирмач заверил, что завтра их новый представитель в Москве завезет ему чек домой. И спросил, во сколько это удобнее сделать.

Вечером Филипп доложил интересную подробность. Одна из видеокамер в зале суда была под видом журналистской, но пленку эту доставили не в редакцию телевидения, а на дом Гавриле Петровичу Самохину — старшему адвокату. Вечером он вместе с Михаилом Максимовым — младшим адвокатом разбирал очень подробно его поведение на суде. Обсуждали план следующего заседания. Они оба не ожидали такого натиска и подготовленности со стороны немцев.

Новое заседание суда началось через день. Как раз к этому моменту в доме у Ниро он, я, Филипп и Паша разработали план действий по работе с кустарями.

Но теперь это было бесполезно. Милиция нас опередила и взялась за это очень серьезно. Людей у них было несравненно больше. Меня это очень расстроило, да и Ниро тоже. Но теперь проверка этих темных личностей отпадает сама собой. Что ж, извлечем положительное из создавшейся ситуации — мы будем в курсе всех кустарных дел, не тратя на это своего времени и сил…

— Надо что-то придумать еще, — сказал мой любимый. — Еще хорошенько подумать…

В понедельник, в обеденный перерыв, за мной заехала машина.

В первой половине дня у меня было совещание, где я должна была дать добро на отправку в печать сразу четырех книг. Совещание, естественно, затянулось (я еще не видела в своей жизни совещания, которое бы закончилось вовремя), и я не успела не только пообедать, но и чашки кофе выпить. Но…

Машина сигналила уже в третий раз, и мне пришлось поспешить. Закончить с четвертой книгой я поручила Елизавете и скрылась из кабинета.

Я села в свою машину и направилась через Крымский мост в Центральный выставочный зал, где в данный момент свои работы демонстрировали русские художники-авангардисты. За мной следовала машина с двумя ребятами, которым было дано задание беречь меня как зеницу ока. Такие формулировки всегда приятны, тем более когда исходят из уст любимого.

…Итак, я должна была предпринять еще одну попытку познакомиться с Гилиемом Жаккардье. Благодаря Филиппу, который переключился на слежение за ним, я окажусь сейчас на одной с мсье Жаккардье художественной выставке, куда француза пригласила принимающая его сторона. На выставке я конечно же совершенно случайно должна попасться ему на глаза, ну, скажем, раза три, четыре или восемнадцать? Сколько нужно, чтобы меня, красивую, заметили?

Оказалось, это совсем не сложно. Мсье явно скучал, и по сторонам ему было смотреть куда приятней, чем на огромные полотна абракадабры. Я же, напротив, была полностью поглощена изображаемым. Протиснувшись к картине вплотную, я стала ее рассматривать вдоль и поперек. И чисто случайно ударилась о кого-то. Надо же! Этим кто-то оказался мсье Гилием Жаккардье. Я мило извинилась и продолжила придирчивый осмотр шедевра. Второй раз, уже в другом зале, мы прошли навстречу друг другу. Он, узнав меня, улыбнулся, я ему ответила.

Последующие встречи происходили примерно по тому же сценарию. Между третьей и четвертой я вдруг почувствовала легкое головокружение. Удивившись такому явлению, я не сразу поняла, что это от голода. И в эту же секунду я так сильно захотела есть, что согласна была бы даже на студенческую столовку. Сохраняя дежурную улыбку, я мужественно провела четвертую случайную встречу и удалилась в сторону выхода.

— Все, не могу!

— Что с тобою? — Меня окружили мои рыцари.

— Есть хочу! — Они, видимо, ожидали что-то посерьезнее, поэтому не сразу поняли мое заявление.

— А-а… — наконец догадался один из них. — Батончик могу предложить.

— Давай, — без всякого стеснения сказала я и тут же принялась за него.

Только на улице, выбросив в урну обертку, я поблагодарила его:

— Спасибо. Не успела сегодня поесть.

— Бывает, — ответил мой рыцарь, поделившийся со мной батончиком.

Я сказала ребятам, что со своим заданием справилась, они, улыбнувшись, подтвердили это. Мы попрощались до вечера и разошлись по машинам. Я попросила не провожать меня. Сидя в машине, я представляла, что первое, что я сделаю, добравшись до работы, — это закажу обед из ресторана прямо в кабинет. Конечно, лучшей наградой за мои старания был бы обед, приготовленный моим любимым, но…

Вечером будет продолжение моего спектакля, его второе отделение. А перед этим, после работы, у меня была заказана парикмахерская. Вот такая я деловая! И кто меня пожалеет…

Вечером сделали так, что переводчица не смогла поужинать с Гилиемом. Мсье ужинал в одиночестве в ресторане своего «Палас-отеля». Через два столика от него, также в одиночестве, ужинала я. (А еще через два столика сидели два мальчика, которые страховали меня от непредвиденных событий.)

Томные перегляды сделали свое дело. Закончив ужин, два одиночества встретились у стойки бара. Он начал словами, что узнал меня, что я — это единственное, что он приятного запомнил на выставке. Я невинно удивилась, сказав, что мне выставка тоже понравилась, и добавила, мол, какое совпадение, что мы сейчас опять встретились. В моих словах звучал намек, уж не следил ли он за мною? Он, улыбнувшись, заверил меня, что просто здесь живет. Таким образом я избавила себя от лишнего вопроса.