- Заходи.

   Он зашёл со всеми в камеру. Надо бы одежду просушить. Оделся-то он прямо на мокрое тело, и его уже начала бить дрожь, а сушиться... только движением. Место, где лежал маньяк, похоже, тоже считается очищенным, там как раз мальцы в чёт-нечёт дуются, так что если он рядом встанет...

   - Рыжий, а сейчас ты чего?

   - Одеж...ду... су...шу... - раздельно ответил он между отжиманиями.

   - Надо же, удумал.

   - А чо, мы в поле так же, прихватит дожжом в пахоту аль на покосе, ну и пока допашешь, то и просохнешь.

   - Рыжий, ты ж не поселковый, отколь знаешь?

   - В армии на марше сохнут, - ответил, отходя от стены, Гаор. - Бегом греемся, штыком бреемся.

   Старое присловье выскочило само собой, он, только сказав, сообразил, что к бритью здесь отношение особое. Но спросили его о другом.

   - А штык - это чего?

   Что есть не видавшие слонов, Гаор мог поверить, но чтоб штыка не знали?! Он растерялся, и ответил за него Чалый.

   - Ну, ты и чуня, Малец! Это нож такой у винтовки.

   Дальше последовало абсолютно неуставное, но от этого не менее точное описание.

   - А чуня это что? - рискнул спросить Гаор, вспомнив своё намерение учить язык.

   - Нуу, - Чалый полез всей пятернёй к себе в затылок, взъерошив и без того спутанные волосы, - ну, поселковых так зовут, кто акромя хлева с полем и не знает ни хрена.

   - Сам ты чуня, - обиделся Малец, - ты без них зимой проживи. В бахилах одних зябко, в раз ноги поморозишь.

   Гаор кивнул, обрадованный таким поворотом разговора. И прозвище узнал, и что это обувь. Значит, бахилы и чуни. Зимой без них ноги поморозишь. Запомним. А ноги как раз растереть надо, а то находился по мокрому. Он сел на нары и стал растирать ступни.

   - Ну, так как, Рыжий? - негромко спросил его Седой, - может, хватит темнить?

   Гаор удивлённо вскинул на него глаза. Седой улыбался, но глаза его были серьёзны и даже настороженны.

   - Так как ты на тот суд попал?

   Гаор сообразил, что Седой может посчитать его за осведомителя или ещё кого из того же ведомства, а это грозило вполне серьёзными неприятностями. Но и полностью раскрываться тоже не хотелось. Стукачей нигде не любят, а журналистов... ему с разным приходилось сталкиваться, и часто выручала ветеранская форма, а здесь...

   - Судебное заседание было открытым, - осторожно ответил он. - Любой мог зайти.

   - Вот так шёл и зашёл?

   Гаор кивнул.

   - И всё так запомнил?

   Здесь он мог ответить честно.

   - У меня память хорошая. Да и такое услышишь, так не забудешь.

   - Допустим. А про тихушника откуда узнал?

   - Пока слушал, догадался.

   - И больше тебе нечем заняться было, как в суде сидеть и слушать?

   ...Про суд ему сказал Жук. Что будут судить маньяка, о котором уже писали и шумели все газеты, и обещал провести по своей адвокатской карточке как помощника. Он кинулся к Кервину, взял, на всякий случай, карточку разового поручения от газеты и еле успел забежать домой переодеться в штатское, здраво рассудив, что в помощника-ветерана никто не поверит. Он успел, проблем на входе не возникло. Зал был почти пуст, хотя процесс не имел грифа закрытости. Потом он заметил нескольких мужчин в неприметных костюмах и с незапоминающейся внешностью, и в то же время очень схожих между собой. "Как, скажи, штампуют их", - шепнул он Жуку. Тот кивнул, будто склонился к бумагам. Журналистов не было. Он уже покрутился по разным местам, и многих знал в лицо. Пойманный маньяк - сенсация! И ни одного журналюги. Это была третья странность. И невнятица в выяснении обстоятельств поимки. Получалось, что маньяка долго прикрывали, а потом прикрывать перестали, и тот сразу вляпался, попался на горячем, потому что... потому что был уверен в безнаказанности. И произошло это... когда в число его жертв попали чистокровные, и убитых мальчиков стало больше, чем девочек. Но всё это он сообразил потом, а тогда только сидел рядом с Жуком, задыхаясь от бешенства. И писал так же...

   - Так тебе это интересно было? - насмешливо спросил Седой.

   Гаор вздохнул. Темнить действительно не имеет смысла.

   - Нет, конечно, у меня было поручение. От газеты.

   Седой удивлённо негромко присвистнул.

   - Однако, новость. С тобой, Рыжий, не соскучишься. Так кто ты, Рыжий?

   И тут он сорвался.

   - Раб, обращённый раб, вот я кто!

   Он сразу пожалел о своей вспышке, но тут к решётке подошёл надзиратель и указал на него дубинкой. Гаор слез с нар и пошёл к решётке.

   Надзиратель выпустил его и погнал по коридору к выходу. Опять лестницы, тамбуры, коридоры. Когда его водили к врачу, он от вспыхнувшей вдруг дикой сумасшедшей надежды как-то даже не замечал, что вокруг так же проводят навстречу и на обгон по одному и группами рабов, а сейчас обратил внимание и опять подумал про конвейер, какая это огромная машина - рабство. И как мало он знал об этом, и не думал, и читать не приходилось. И это то самое - все знают, и никто не говорит.

   Опять тамбур, где он разделся, бросив одежду у стены в ряду таких же кучек.

   - Заводи.

   - Вперёд.

   Гаор перешагнул порог и оказался в большом безоконном зале, наполненном людьми, голыми, в форме, штатском и белых халатах, тут же катались столики на колёсах с бумагами, раздавались какие-то звонки, мешались команды и разговоры. Конвейер работал на полную мощность.

   - Встань сюда.

   Это уже ему.

   - Этих куда?

   - Третья категория на утилизацию.

   - Все четверо?

   - Да, оформляй.

   Утилизация? Кого-то... четверых на утилизацию. Третья категория, что это?

   - Ну-ка, что тут у нас?

   Молодой, видно только-только аттестовали, румяный гладко выбритый лейтенант с зелёными петлицами, посвистывая, оглядывает его.

   - Обращённый?

   - Да, - Гаор успел добавить, - господин, - до того как лейтенантский кулак коснулся его губ.

   - Статья?

   Его ответ вызвал уже знакомое удивление.

   - Что-что? Эй, кто взял справочник?

   - Возьми, зануда!

   По воздуху перелетает и шлёпается прямо в руки лейтенанта пухлая затрёпанная книжка. Лейтенант быстро пролистывает её, находит нужное место и удивлённо свистит.

   - Покажи клеймо.

   Гаор осторожно одной рукой - оставив другую предусмотрительно за спиной, чтобы не схлопотать новой оплеухи - приподнял волосы надо лбом.

   - Так я, значит, зануда?! А ну, вы, знатоки, кто из вас пять лучей видел?

   Гаора сразу окружила целая толпа. Чужие руки крутили и ощупывали его. Зажав волосы надо лбом, ему смотрели клеймо. Дёргая, проверяли номер на ошейнике.

   - И что здесь? - прозвучал начальственный голос.

   Гаора сразу отпустили, и он невольно вместе с этими лейтенантами встал по стойке "смирно".

   - Пять лучей, капитан.

   - Вот как? Интересно.

   Капитан был немолод и обстоятелен. Снова осмотр клейма и номера на ошейнике.

   - Где его карта? А вы продолжайте, - толпа рассеялась. - Ну, давайте, лейтенант.

   - По здоровью первая категория, капитан.

   - Проверим.

   Снова его ощупывают, трогают шрамы.

   - Что это у тебя?

   - Осколочное, господин.

   - Воевал?

   - Да, господин.

   - В карте отмечено? Посмотрите, лейтенант.

   - Так точно, капитан.

   - Ну что ж, а это?

   - Пулевое, господин.

   Как бы не сбиться, не назвать капитана по-другому, как он понимает, другое обращение ему не положено, пока, во всяком случае, он угадывает.

   - Все свои отметины знаешь, ну-ну. - Капитан отступил на шаг. - Упал, отжался. Десять раз.

   Гаор молча качнулся вперёд, выполняя приказ. А здорово, что он успел разогреться в камере. И вчера, и сегодня. Как скажи, угадал.

   - Хорошо, встань. Руки за голову. Полный оборот корпусом.

   Проверяют суставы - сообразил Гаор. Ладно, как там говорил Чалый, могём? Могём.