К счастью, было очевидно, что Орлу это не волнует. Ее яркие глаза быстро пробежали по комнате, все подмечая. Но, как с облегчением отметила Милли, взгляд Орлы был скорее доброжелательным, чем критическим.
В отличие от взгляда матери Милли.
— Вас уволили, — сообщила Орла, присаживаясь на ручку старого дивана «честерфилд» бутылочного цвета.
— Точнее сказать, я уволилась.
— Правда? — Похоже, Орла не слишком в это верила. — Сегодня днем я была там еще раз, и эта женщина — владелица агентства — заявила, что они вас уволили.
— Я точно уволилась сама, — заверила ее Милли.
— Ладно, хорошо. Положим, что так. — Орла замолчала, несколько секунд она мучилась сомнением, потом решилась: — Ладно, но вы должны быть со мной откровенны. Это как-то связано с моим приходом?
— Нет! — воскликнула Милли с таким драматическим пылом, что любому стало бы ясно, что это не так. Если хочешь врать убедительно, вспомнила она — как всегда, слишком поздно, — нужно говорить обычным тоном, с невозмутимым видом. И никогда не переигрывать.
Она, разумеется, все делала наоборот.
— К вам это не имеет никакого отношения. — Милли спешила все объяснить. — Честное слово. Просто каким-то образом ваше вмешательство все довершило.
— Так я и знала. — Орла была расстроена. — Это все та жуткая женщина с огромной бородавкой на носу. Она очень странно вела себя со мной.
Милли нахмурилась:
— Сильвия? Но у нее нет на носу бородавки.
— Она противная, похожа на старую ведьму, — нетерпеливо заявила Орла. — И выглядит так, как будто у нее на носу бородавка. Мне пришлось буквально выкручивать ей руки, чтобы получить ваш адрес. Расскажите, почему вы все-таки ушли?
Орла уже пересела с потертой ручки «честерфилда» на подушки и теперь устраивалась там поудобнее, а Милли принесла с кухни бутылку красного вина, достала два бокала и предложила выпить.
— И вы можете курить, — добавила она, определив по некоторым сигналам вроде яростного встряхивания браслетами, что Орла испытывает никотиновый голод.
— Вы уверены? Я могу выйти и покурить в саду.
Сейчас во дворе досушивалась кое-какая одежда, а это означало, что для Орлы просто не хватило бы места. Боже, а эта каменная статуя будет там так же кстати, как топ-модель Ясмин Лебон в конторе тотализатора.
Милли великодушно произнесла:
— Там идет дождь. И потом, я же не против. Можете стряхивать пепел вон в тот цветочный горшок у вас за спиной.
Вопрос был решен. Орла сбросила серебряные сандалии на низком каблуке и зажгла сигарету. Милли заметила, что, когда Орла затянулась, пальцы на ее ногах сжались от удовольствия.
— Значит, старая ведьма решила, что вы положили глаз на ее мужа. — Орла пришла в восторг, когда услышала всю печальную историю. — Наверное, она из тех ужасных ревнивиц, которые воображают, что все женские особи до восьмидесяти лет только и мечтают что добраться до ее благоверного. Надеюсь, вы сказали, что скорее переспите с пугалом. Вообще-то ей бы послужило уроком, если бы вы действительно завели интрижку с ее жутким муженьком. Боже, а еще лучше, если бы я закрутила с ним роман! Ха, ей было бы поделом, верно?
Ничего себе, подумала Милли, округляя глаза от удивления, неужели все писательницы такие? Стоит возникнуть крохотной идее, они хватаются за нее, как за эстафетную палочку, и бегут все дальше, увлекаясь все больше?
Если учесть, что сама идея была не слишком увлекательной...
— Тим никогда ни с кем не заведет интрижку, — мрачно сообщила она Орле. — Они с Сильвией все делают вместе. Вероятно, он даже в туалет ее провожает, когда она просыпается посреди ночи и идет по нужде.
— Не переношу этих супругов-неразлучников! — воскликнула Орла со страстью.
— Они носят похожие свитера.
— С ума сойти!
— И вместе ходят на фитнес.
— Как трогательно. От таких людей, — объявила Орла, — меня просто тошнит.
— Все равно они всегда меня недолюбливали, поэтому от такой работы не было особой радости. — Милли старалась успокоить Орлу. — В общем, я рада, что ушла.
— О, но я все равно чувствую себя ужасно виноватой. — Выкурив свою сигарету с поразительной скоростью, Орла повернулась и загасила окурок в горшке с азалией, которую Эстер совсем забросила. — Кстати, утром я забыла спросить, как повел себя ваш приятель после того, как уехал на прошлой неделе. — Она спрашивала с надеждой. — Он простил вас за то, что вы выскочили из его машины и спасли мне жизнь?
— Вообще-то... нет. Но это неважно, — торопливо продолжила Милли. — Я уже говорила, я даже не собиралась оставаться с ним. Правда, все это к лучшему.
— О боже, какой кошмар, — простонала Орла. — Я просто ходячее несчастье. А вы — милая, добрая девушка, которая никому не причиняет вреда. И вот теперь вы остались и без работы, и без мужчины — невероятно, так или иначе, я умудрилась в одночасье разрушить вашу жизнь.
— Прекратите! — Брови Милли поднялись от возмущения. — Вы опять за свое. Слишком уж вы увлекаетесь, делаете из мухи слона. Во-первых, Нил не был любовью всей моей жизни. Во-вторых, я могу найти другую работу.
— Но...
— И я не всегда милая, добрая девушка, — заверила ее Милли. — Иногда я могу быть жуткой стервой.
— Вы меня простите, но я в это ни за что не поверю. Я хочу сказать, что достаточно взглянуть на вас, — объявила Орла, протягивая руки. — Вы, с вашими волнистыми светлыми волосами и этими прекрасными огромными глазами... вы просто ангел! Да, вот на кого вы похожи — на ангела...
Милли всегда мечтала быть высокой и угловатой с выпирающими скулами, абсолютно прямыми черными волосами и высокомерными манерами. Ее женским идеалом была Лили Манстер[1]. Стараясь разубедить Орлу, она заявила:
— Но это еще не делает меня хорошим человеком!
— Вы такая и есть. — Все было бесполезно, Орла уже все для себя решила. — Уверена, вы никогда в жизни не совершали бездумных или дурных поступков.
У Милли появилось искушение доказать обратное. Конечно без упоминая имени она рассказала вкратце историю про Хью Эмерсона и его бумажник, про телефонный звонок и тот душераздирающий момент, когда она поняла, какой промах совершила.
— Вот видите, — заявила Милли через пять минут с долей торжества, — я тоже бываю ужасной.
— Вы же не имели понятия, что жена того парня умерла. Простите, — говорила Орла оживленно, — но это совсем не считается. К тому же, — продолжала она, — вы вся залились краской, рассказывая об этом, что еще раз доказывает, какая вы прелесть.
Это было безнадежно. На какую-то долю секунды Милли захотелось объявить Орле, что одно из ее любимых занятий — отрывать бабочкам крылья и что в свободное время ей нравится топить котят.
Но она ведь была такая прелесть, поэтому сделать этого не смогла.
Меняя тему разговора, Милли спросила:
— А как у вас дела с мужем?
И стала молиться, чтобы Орла не разразилась рыданиями и не бросилась в ванную, чтобы выпить там весь отбеливатель.
Она этого не сделала. Ух.
— Джайлс? О, у нас все хорошо, просто прекрасно, это было безумное, безумное недоразумение. — Зажигая новую сигарету и бросая в сумку тяжелую серебряную зажигалку, Орла одарила Милли ослепительной улыбкой. — Я так рада, что вы были там на скале и не дали мне убить себя.
— Вы бы себя не убили, — заверила Милли. — Уверена.
— Я сама себя об этом спрашивала, много раз спрашивала. Ведь я была в отчаянии. — Она остановилась, а потом добавила со слабой улыбкой. — Все же я рада, что вы там оказались.
— А что за безумное недоразумение?
Милли сама была поражена, что осмелилась задавать такие чрезвычайно личные вопросы, но ей нужно было знать. Как бы там ни было, Орла и так уже много выложила о своей интимной жизни, и еще одна небольшая порция сплетен никому не повредит.
— Далее глупо об этом рассказывать! Я решила, что Джайлс поселил здесь Мартину... а он даже не подозревал, что она приехала в Корнуолл! Во всем виновата только она, — объясняла Орла, выдыхая дым во все стороны. — Джайлс бросил ее, но она отказывалась с этим смириться. Типичное поведение брошенной любовницы — она продолжала ему звонить, умоляла разрешить ей вернуться, но Джайлс был превосходен, он все время отвечал «нет». В конце концов, глупая девица совсем отчаялась, приехала в Корнуолл и на собственные средства сняла маленький коттедж. А Джайлс не имел к этому никакого отношения. Он был абсолютно ошеломлен, когда я потребовала объяснений!
