— Как вы думаете, Нина, — мечтательно спросил однажды Лысенко, — можно ли наш плуг считать другом человека? Вдумайтесь хорошенько, не спешите с ответом.

— Странный вопрос! Железный плуг заложил основы человеческой культуры. Кто, как не он, так высоко поднял урожайность земли?

— Предупреждаю, не торопитесь, подумайте лучше.

Это значило, что ученый придает разговору большое значение. Аспирантка засмеялась. Впервые задают ей подобный вопрос. Кто его знает, что Лысенко этим хочет сказать.

— Я где-то читал, — продолжал он, — что все пушки Круппа не принесли столько зла человеку, сколько сельскохозяйственный плуг. Есть такая книга — «Безумие пахаря», в ней автор рассказывает о трагедии человечества, разрушающего почву, которая кормит его.

Аспирантка не удивлялась. Она знала склонность ученого размышлять вслух и с нетерпением ждала его объяснений.

— Ну как же, — улыбался Лысенко, — согласны вы с тем, что главные наши беды связаны с пахотой?

Главные беды! Нет, с этим она согласиться не может. Она знает, конечно, что почва выпахивается и с годами перестает приносить урожай. В прежние времена такую землю бросали на долгие годы. Известно также, что плуг разрушает строение почвы, земля распыляется и становится плотной без достаточного содержания воздуха и воды. Но ведь этой беде нетрудно помочь: всякий знает, что навоз и посевы многолетних растений возвращают земле ее прежнюю силу.

— Неужели главные беды? — не соглашается она. — Ведь бывают недороды по самым различным причинам.

— По разным, не спорю, — не стал он возражать, — но главным образом они сводятся все к одному. Вы знаете, конечно, что основная причина плодородия полей заключается в своеобразном строении почвы, которое, будучи нарушенным, воссоздается не скоро. Целина состоит из мелких комочков, от чечевицы до горошины величиной, точно из бус, скрепленных корнями трав. Прилегая друг к другу лишь частью поверхности, они не сливаются, определяя, таким образом, рыхлость земли. В такую почву свободно проникает вода и образует в ней прочные запасы: между комочками всегда содержится воздух, содействующий жизни микроорганизмов — кормильцев и поильцев растения. Эта структура создавалась не плугом, но разрушается именно им. Железный лемех дробит и ломает комочки, частицы пыли заполняют все промежутки, вытесняя воздух и влагу; исчезают запасы воды, земля покрывается губительной коркой. Нет прежней структуры, и растения то мерзнут, то захлебываются в воде, умирают от голода и жажды.

— Я это знаю, — робко вставила помощница, терпеливо прослушав затянувшийся экскурс в агротехнику, — но ведь время возвращает земле ее силу.

— Кто это вам сказал? — рассердился Лысенко. — Ничто почве не вернет ее прежнего строения. И тридцать, и сорок, и пятьдесят лет спустя она не будет такой, как на целине… Но не в этом все зло. Плуг открывает дорогу сорным растениям и так прочно их насаждает, что пользоваться землей становится все труднее. Вы знаете, конечно, что сорняки произрастают только на пашнях. На целине нет ни пырея, ни овсюга, ни вообще сорных трав. Взгляните на новь, ее покрывают степные растения. Вспахали эту новь — и нет прежних трав. На вспаханной почве они погибают. Зато через год являются сорные травы, еще через год их будет больше, на пятый и шестой — от них некуда деться, а на седьмой — хоть землю бросай. Так и делали в старину. Ныне с сорняками по-другому воюют: вспашут и снова перепахивают, чтобы уничтожить их в самом начале. Теперь подумайте хорошенько, к чему я речь веду. Поля культурных хозяйств, где плуг успел поработать, служат лучшей средой для сорных растений, на нетронутой почве условий этих нет, и сорные травы там не произрастают. К чему, спрашивается, мы должны стремиться?

Помощница недоумевала. Она не ждала такого оборота. Что он этим хочет сказать?

— Надо, конечно, стремиться, — набралась храбрости аспирантка, — уничтожить самые условия для жизни сорняков… Но ведь это совершенно невозможно… Не можем же мы отказаться от пахоты?

— Разве не можем? — перебил он ее. — А о посевах по стерне забыли? Там земля нам родит без помощи плуга.

— Что говорить об исключениях, ведь такие посевы возможны только в Сибири.

— Вы думаете? — загадочно усмехнулся ученый. — Впрочем, конечно, пока это так..

О Трофиме Денисовиче Лысенко порой можно услышать самые разнородные суждения.

— Он отрицает достижения современной науки, — скажут одни, — ему практический успех милей всех теорий мира.

Многие считают его отчаянным новатором, другие, наоборот, неисправимым консерватором, приверженцем отживших принципов в науке. Ему приписывают легкомыслие, суровую нетерпимость к взглядам других и непростительную склонность к поспешным заключениям.

Нельзя факел правды пронести через толпу, не опалив никому бороды. Лысенко отлично это знает и сносит подчас незаслуженные обиды.

Ни в чем предосудительном противники не могут его заподозрить. Безукоризненно честный в своих отношениях к науке и к людям, он сурово осудит все, что может вызвать подозрения и кривотолки. Когда Колесник однажды заявил на заседании представителям печати, что чеканка хлопчатника повышает урожай до шести — восьми центнеров на гектаре, Лысенко резко оборвал его:

— Зачем вы так говорите? Шесть — восемь центнеров были получены лишь в отдельных колхозах. Что подумают газеты о нас? Честно скажите, сколько центнеров в среднем прибавлял гектар чеканного поля? Ведь не больше двух центнеров, так ведь?

Никто не знает, с каким трудом дается ему каждое решение, как мучителен и сложен его труд. Увлеченный новой идеей, он становится ее пленником. Она вырывает его из круга повседневных интересов, вытесняет из его сердца все, чем он жил. Вчерашние помощники, эксперименты, планы, которыми он дорожил, теперь ему безразличны. Его занимает сейчас другая идея, и ничто больше его не интересует.

Решения ученого приходят не сразу, ни тени поспешности в них. У каждой идеи свои этапы, всему свой черед и пора. Увлекшись мыслью сеять хлеб по стерне, он раньше изучает влияние мороза на семена, исследует источники влаги, степень прохождения воздуха в почву и в самом конце — меры борьбы с сорняками. После первого удачного урожая он ставит себе следующую цель: повысить плодородие почвы…

— Мы не можем похвастать большими рекордами, — говорит Лысенко друзьям, — но ведь никто еще на свете не ставил себе цели получать на стерне какой бы то ни было урожай.

Раз поверив в результаты своих исследований, он никому не позволит усомниться в них. «Некоторым не нравится, — иронизирует он, — что посев по стерне, по невспаханной почве, мы называем наукой. А все-таки это так: мы сделали научное открытие. Впервые посеяли — вышло неплохо, во второй раз — получилось значительно лучше, теперь у нас будет превосходно. Из маленьких пакетиков привезенных семян выросли мешки полновесной пшеницы. Раньше происходило наоборот: ее привозили из России мешками, а оставались пакетики семян…»

На вопрос, не собирается ли он сеять по необработанной стерне пять лет без перерыва, он пожимает плечами: «Почему только пять, а не двадцать? Будем сеять так до тех пор, пока нам практика не скажет — сколько лет на стерне урожаи нарастают и когда они начинают спадать. Ничего от этих опытов мы не теряем: взращивать на невспаханной земле всегда выгоднее, чем на пашне».

Мысль о пользе, о практическом приложении научной идеи не оставляет его в пору самых отвлеченных исканий. Теория, лишенная полезного приложения, никогда его не увлечет. Даже качество метода, пригодность его для науки определяется тем, в какой мере он прост и доступен для всех.

— Ошибаются те, кто думает, что я неосторожен в советах, — говорит своим сотрудникам Лысенко. — Одно дело — эксперимент на делянке, а другое — интересы народного хозяйства. Наука может давать лишь самые проверенные рекомендации. Мы никому не советовали сеять на заведомо засоренных полях, засевать один и тот же невспаханный участок два года подряд, а ведь у себя мы убедились, что это возможно. Убедившись на практике, что по стерне можно сеять три года без перерыва, получая все более высокий урожай, почему не посоветовать сеять по стерне один только раз? Установив на делянках, что сорта яровой и южной озимой пшеницы вызревают в степных районах Сибири, много ли надо храбрости, чтобы посоветовать практикам сеять одни лишь морозостойкие сорта?