Она должна бежать!

Она должна жить. Должна спастись. Должна не стать жертвой их чудовищной жестокости. Звериной жестокости. Жестокости зверей в человеческом обличье. Но есть ли еще на свете люди? Как узнать людей, если лица живущих вокруг существ не выдают своей подлинной сущности?

Бежать. Дождь хлестал ей в лицо. Бежать. Выжить. Не быть сбитой автомобилем, не умереть на этой грязной дороге, захлебываясь грязью и струями собственной крови, льющейся из разбитого лица.

Сердце отчаянно колотилось в ее груди, по лицу бежала вода. Мгновенье – и она упала, темнота обхватила ее, и она полетела куда-то вниз, переворачиваясь в воздухе и ударяясь обо что-то, с хрустом ломая свои истончившиеся кости. Мгновенье – и тут же ее обхватил дикий холод, темнота стала еще гуще, и холод этот, перемешавшись с ее собственной болью, лишил ее способности дышать. Она упала в реку.

Так больно.

Она очнулась, и тут же открыла глаза, судорожно облизывая пересохшие губы.

Где она? Что это было?

Сердце колотится. Ясно, это был сон. Это был просто ночной кошмар.

Мысли медленно ворочались в голове, все так же болезненно покалывая внутреннюю поверхность поврежденной черепной коробки.

И все же она поняла. Это правда был просто кошмар.

Кошмар. Но тьма почему-то не отступала. И на губах все еще чувствовался привкус крови, сочившейся из разбитой об камень губы. Или нет, это не кровь, это всего лишь ее собственная слюна.

Сон? Значит, она спала? Она вдруг все поняла и все вспомнила. Она в плену, они догнали ее, догнали и держат теперь в своей подпольной лаборатории, и уже вкололи ей в кровь какой-то из своих жутких препаратов. Ей надо бежать отсюда. Она хотела бежать, да. Но как тогда она могла уснуть? Сколько времени назад это было? Она опять не знает. Сколько прошло часов с тех пор, как она очнулась в прошлый раз? Часов, или, может быть, дней. Быть может, прошло даже всего лишь с десяток минут. А она не может даже этого понять. Она ничего не помнит. И, кажется, не может встать. Слишком слаба. Слишком больно. Черт, все-таки их отрава уже начала действовать, и кровь ее уже достаточно отравлена.

Впрочем, она уже открыла глаза. Значит, надо бежать. Только она почему-то ничего не видит.

Она вздохнула, снова ощутив тянущую боль в подреберье, закрыла глаза и открыла их вновь. Надо понять, что происходит. Надо понять хотя бы, где именно она находится, и что ее окружает.

Во рту пересохло. Пить хотелось так, что думать здраво казалось просто невозможным. Губы ее были покрыты коркой и практически не могли шевелиться, но при этом изо рта ее упорно сочилась слюна, вызывая чувство отвращения и унизительной беспомощности. Сделав над собой усилие, она сомкнула губы и сглотнула. Уже легче. Но почему она все-таки ничего не видит? Может быть, ее уже успели ослепить? Глаза, кажется, были на месте.

Лежать было противно. Пока она спала, слюна залила подушку, отчего та стала совсем мокрой в том месте, где она соприкасалась своей жесткой неприятной тканью с ее обветренной щекой.

Так, подушка. Значит, она лежит в постели. Это уже что-то.

Глаза ее наконец привыкли к темноте, и она стала различать окружающие ее мутно-темные силуэты незнакомых предметов. Не поднимая головы, она осторожно огляделась вокруг себя, делая движения одними лишь глазами, которые, как выяснилось, пока еще были сохранны.

Страх колотил ее изнутри так, что сердце ее билось отчаянно громко, отчего она боялась того, что стук его выдаст ее пробуждение, они услышат его и придут. На звук стука сердца. Чтобы его остановить. По этой причине она старалась не дышать громко, чтобы не создавать тем самым дополнительных звуков. Накопившаяся слюна во рту противно хлюпала, но, в отличие от стука сердца, подобные звуковые выражения она могла контролировать хотя бы частично.

Осторожно сглотнув, она снова оглянулась по сторонам, ощупывая окружающие ее предметы взглядом уже более внимательно. Наконец она поняла, что находится в достаточно просторном неосвещенном помещении, где находится много кроватей, вроде той, на какой лежала она. Кроватей было десять, или, может, двенадцать, сейчас она все же не могла сосчитать точно. На кроватях лежали сгорбленные человеческие силуэты, искривленные, съежившиеся под полотнами тонких одеял. Она с трудом удержалась от тяжкого вздоха, осознав, что эти люди – тоже жертвы опытов, такие, как она. В комнате было совсем тихо, люди, казалось, спали. Или притворялись спящими, как она. Или тихо умирали, покорившись своей участи – осознанно, обессилевшие от истощивших их мучений, или неосознанно, будучи равнодушными к своей судьбе по причине атрофии мозговых клеток, случившейся вследствие действия отравленных препаратов.

Зачем они так издеваются над людьми, зачем? Что они хотят выяснить своими опытами? Что они хотят узнать – то, как быстро умрут все эти люди, и какова будет их предсмертная агония? С глаза ее медленно отделилась крупная капля и сползла вниз, оставив след на шершавой коже щеки. Надо же, она еще умеет плакать. Значит, она все еще жива?

Слеза тут же высохла, впитав в кожу так же и остатки влажной дорожки на щеке, и слез больше не было. Однако одна слеза – это тоже все-таки уже хорошо. Значит, она однозначно еще жива.

Вглядываясь в темноту, она стала искать глазами выход из комнаты. Если она как-то очутилась здесь – значит, в этой комнате должен быть какой-нибудь выход. Вряд ли ее здесь замуровали. Конечно, это не исключено, но все-таки маловероятно. Слишком много мороки постоянно разгребать проход и потом заделывать его обратно. Надо же им как-то заходить в комнату ежедневно, чтобы делать свое черное дело и пичкать экспериментальной отравой своих подопытных. Зачем им создавать себе дополнительные трудности и отнимать у себя свое драгоценное время, тем более что их жертвы и так беспомощны и не могут даже пошевелиться. Если, конечно, в их планы не входит довести людей до смерти в закрытом помещении, лишив их еды и воды. Если она будет и дальше тут лежать, то, вероятно, скоро действительно умрет от жажды. Хотя, возможно, она умрет и так, ведь препарат уже явно начал действовать и уже наверняка затронул свои черным действием внутренние органы. Интересно, сколько ей осталось жить? Этого она не могла предположить. Но, впрочем, даже если жить ей осталось действительно очень мало, она не могла позволить им насладиться лицезрением своей медленной смерти. Даже на пороге гибели она не покорится им. И, возможно, перед смертью она еще успеет отомстить кому-нибудь из своих обидчиков. Если ей удастся убить кого-нибудь из них, то этим она хотя бы сможет хоть чем-то помочь их жертвам.

А для этого надо найти выход.

Вот он. Она только что заметила, что в стене, почти у самого угла комнаты, находится дверной проем, из которого льется тусклая струйка света из помещения, смежного с комнатой. Приглядевшись, она обнаружила, что в этом дверном проеме находится небольшой темный силуэт. Судя по очертаниям, это был человек женского пола, сидевший на стуле. Силуэт не шевелился, и можно было предположить, что в данную минуту он дремал. Судя по тому, что он, в отличие от других, находился не в кровати, это был кто-то из них, вероятно, поставленной здесь с целью следить за пленниками. То, что этот человек сейчас спал, было ей сейчас на руку. По крайней мере, у нее было время до того, как он проснется. Кроме этого, силуэт, к счастью, находился у дальнего относительно нее угла комнаты, а значит, была достаточно высока вероятность оставить пока незамеченным ее пробуждение.

Интересно, а может, здесь есть еще какие-нибудь выходы? Все-таки помещение большое, нужно тщательным образом изучить все детали сложившихся обстоятельств, прежде чем начать действовать. Слишком велика была сейчас цена ее ошибки.

Окна. Точно, в помещении были еще окна. Вот только за окнами было совсем темно – наверное, сейчас стояла глубокая ночь. В них совсем ничего не было видно, а потом она не могла понять ни какое сейчас на дворе время года, ни на каком этаже она, собственно, находится. Как же в таком случае можно оценить перспективу побега через окно? С некоторым удивлением она обнаружила, что сама сейчас находится около окна. Кровать ее стояла в самом углу комнаты, и окно было совсем рядом, она даже чувствовала, как из щели слегка сквозило. Ранее она не замечала этого, но сейчас ее вниманию открывалось все больше и больше деталей, бывших недоступными для нее до этого. Наверно, она окончательно пришла в себя. Может, она еще поживет немного?