Большинство улькомцев листали подготовленные мною документы. На троих были наушники, но остальные знали бешельский достаточно хорошо, чтобы меня понять. Я чувствовал себя странно оттого, что мне не нужно не-видеть этих людей в официальной улькомской одежде – мужчин в рубашках без воротников и темных пиджаках без лацканов, немногочисленных женщин в платках, окрашенных в запрещенные в Бешеле цвета. Но, с другой стороны, сейчас я находился не в Бешеле.
Надзорный комитет заседает в огромном барочном, частично отремонтированном колизее, расположенном в центре Старого города Бешеля и Старого города Уль-Комы. Это одно из немногих мест, которые называются одинаково в обоих городах – «Копула-Холл». Все потому, что он – не пересеченное здание, не одно из тех, где сплошная земля сменяется иной, один этаж или зал в Бешеле, следующий – в Уль-Коме. Нет, внешне оно находится в обоих городах, а внутренне по большей части или в обоих, или ни в одном из них. Все мы – по двадцати одному законодателю из каждого государства, их помощники и я – встретились на стыке, в промежутке, на своего рода границе, построенной над другой границей.
Я чувствовал здесь еще чье-то присутствие – присутствие тех, из-за которых мы здесь собрались. Возможно, нескольким из нас сейчас казалось, будто за нами наблюдают.
Пока они листали бумаги, я еще раз поблагодарил их за приглашение. Немного лести в политике не помешает. Заседания Надзорного комитета проходили регулярно, но мне пришлось ждать несколько дней. Несмотря на предупреждение Таскин, я попытался собрать чрезвычайное совещание, чтобы как можно быстрее передать ответственность за Махалию Джири. (Кто же хочет, чтобы ее убийца гулял на свободе? Это же идеальная возможность все исправить.) Но такое совещание, похоже, можно было организовать только по случаю эпохального кризиса, гражданской войны или катастрофы.
А может, созвать собрание в неполном составе? Нехватка нескольких людей, разумеется, не… Но нет – мне быстро сообщили, что это абсолютно неприемлемо. Таскин оказалась права. Я с каждым днем терял терпение, и тогда она вывела меня на своего лучшего агента – доверенного секретаря одного из министров, входивших в комитет. Тот объяснил, что Бешельская торговая палата в данный момент проводит одну из многочисленных торговых ярмарок с участием иностранных компаний и поэтому можно не рассчитывать на присутствие Бурича, который с успехом организует подобные мероприятия, Нисему и даже Седра. Что Катриния встречается с дипломатами. Что Хуриан, директор улькомской биржи, назначил встречу с министром здравоохранения Уль-Комы, которую нельзя перенести, и так далее. Поэтому чрезвычайного заседания не будет. Расследование убийства молодой женщины откладывается еще на несколько дней, вплоть до заседания, на котором, в промежутке между рассмотрением вопросов о диссенсе, об управлении общими ресурсами – крупными линиями энергопередач и системами канализации, а также самых запутанных случаев пересечений в зданиях, – мне дадут двадцать минут для доклада.
Возможно, кто-то и знал, как работает Надзорный комитет, но меня его махинации никогда не интересовали. Давным-давно я уже два раза представлял перед ним свои дела. Тогда, конечно, состав комитета был другим. В обоих случаях представители Бешеля и Уль-Комы едва не приходили в ярость при виде друг друга: в то время отношения между нами были хуже, чем теперь. Даже когда жители обоих городов выполняли небоевые задачи, служа противоборствующим сторонам вооруженных конфликтов – например, Второй мировой (не самый славный эпизод в летописи Уль-Комы), Надзорный комитет все равно заседал. Однако, насколько я помнил школьные уроки истории, комитет не собирался во время двух коротких и имевших катастрофические последствия войн между двумя городами. Как бы то ни было, теперь наши государства, хотя и довольно сдержанно, пытались восстанавливать какое-то подобие дружественных отношений.
Из всех моих дел, требовавших вмешательства Пролома, это оказалось самым срочным. Первое дело, как и большинство рассматриваемых, было связано с действиями контрабандистов: одна банда из западной части Бешеля начала продавать наркотики, выделенные из улькомских лекарств. Контрабандисты подбирали коробки рядом с пригородами, там, где заканчивается ведущая с запада на восток железнодорожная ветка – одна из двух, которые делят Уль-Кому на четыре сектора. Их контакт в Уль-Коме сбрасывал коробки с поездов. На севере Бешеля есть небольшой участок, где сами железнодорожные пути пересечены и служат путями также и в Уль-Коме. Длинные участки путей, идущих на север из обоих городов-государств, тоже общие – они связывают нас с северными соседями, ведут через горное ущелье к нашим границам, где становятся единой линией не только в экзистенциальной легальности, но и простым фактом, куском металла. Вплоть до национальных границ эти рельсы представляют собой две отдельные железные дороги, у каждой из которых своя юрисдикция. В некоторых случаях коробки с медикаментами были выброшены в Уль-Коме и остались лежать там, у заброшенных путей, среди кустов. Но в Бешеле их подбирали, и это был пролом.
Мы ни разу не видели, как преступники брали коробки с лекарствами, но когда мы представили наши доказательства, комитет согласился с нами и обратился с прошением к Пролому. После этого торговля наркотиками прекратилась: поставщики исчезли с улиц.
Во втором случае человек убил свою жену, а когда мы вышли на его след, он в тупом ужасе совершил пролом – зашел в бешельский магазин, переоделся и вышел в Уль-Коме. Из-за этого перехода ни мы, ни наши улькомские коллеги не могли его тронуть, хотя нам с ними было известно, что он прячется в одном из жилых домов в Уль-Коме. Пролом забрал его, и он тоже исчез.
Я впервые за долгое время снова предстал перед комитетом. Я предъявил доказательства. Я обратился – вежливо – и к членам комитета из Уль-Комы, и к бешельцам, и к невидимой силе, которая, несомненно, наблюдала за нами.
– Она жительница Уль-Комы, не Бешеля. Мы нашли ее, как только это узнали. То есть Корви ее нашла. Она была там более двух лет. Она аспирантка.
– Что она изучала? – спросил Бурич.
– Археологию. Древнюю историю. Она работала на раскопках. Все это указано в представленных вам документах. – Члены комитета зашуршали бумагами. – Именно так она и попала сюда, несмотря на блокаду.
В законах были лазейки и исключения, связанные с образованием и культурными связями.
В Уль-Коме постоянно идут раскопки, исследовательские проекты; ее почва гораздо более богата на невероятные артефакты, созданные еще до Раскола. Авторы книг и докладчики на конференциях спорят о том, является ли это превосходство совпадением или доказательством какого-то особого качества Уль-Комы (улькомские националисты, разумеется, настаивают на втором варианте). Махалия Джири участвовала в раскопках в Бол-Йе-ане в западной части Уль-Комы: это место так же важно, как Теночтитлан и Саттон-Ху, и работы там ведутся уже почти сто лет, с момента его обнаружения.
Моим соотечественникам-историкам было бы приятно, если бы в этом месте оказалось пересечение, но, хотя парк рядом с раскопками действительно был пересеченным, и пересечение подходило довольно близко к участку тщательно вспаханной земли, полной сокровищ, и тонкая полоска бешельской тверди даже разделяла части Уль-Комы в пределах этого района, в самом месте раскопок пересечений не было. Кое-кто в Бешеле утверждает, что перекос – это хорошо, что будь у нас хотя бы половина такой богатой историческими обломками жилы, как в Уль-Коме – столько же артефактов (которые, по слухам, вели себя очень странно и обладали неправдоподобными эффектами) – частей заводных механизмов, фрагментов мозаики, древних топоров и таинственных обрывков пергамента, – то мы бы просто все это продали. Уль-Кома, по крайней мере, со своим приторным ханжеством по отношению к истории (очевидная компенсация за недавние стремительные перемены, за грубую энергию недавнего развития), со своими государственными архивистами и ограничениями на экспорт, хотя бы отчасти защищала свое прошлое.
