– Что ты сейчас делаешь? Какие еще молодые петушки?! Срочно приезжай! Ты мне нужен! Какого черта ты делаешь в Линчёпинге? Заткнись, голубятня, и тащи сюда свою задницу! Завтра? Я тебя жду.

В полдень следующего дня, когда вороны за окном чересчур раскаркались по случаю чрезвычайной солнечной активности, Ганди слушал подругу, развалившись в одном из глубоких декадентских кресел в гостиной, с ручками в виде поднятых кверху ладоней.

– Да я уверена, что до этого места никто вообще не досматривал! Ни наша полиция, ни русская! Как только он входил в клуб, все переключались с внешней камеры на внутреннюю. Даже если бы и досмотрели, они бы все равно ничего не поняли! – Раскрасневшаяся Кристина бегала вокруг кресла, размахивая руками, как одна из тех галдящих ворон за окном крыльями.

– Успокойся, милая, – слишком высоким для мужчины, но не лишенным приятности голосом попросил ее Ганди. – Не бегай так быстро, ты похудеешь, а мне дороги твои формы. Хочешь, налью тебе виски?

– Нет!

– Тогда ты мне налей! Заодно передохнешь.

– Не перебивай меня, телка! – Кристина, тем не менее, подошла к мини-бару и начала смешивать напитки. – То, что внешняя камера показала через двенадцать минут после того, как Ларсен зашел в клуб, мог заметить только человек, хорошо знавший отца. Через двенадцать минут мимо парковки проехал кабриолет «бентли» шестьдесят третьего года выпуска! Видел такие?

– Только в кино про Бонда.

– Отец обожает антикварные автомобили. Особенно кабриолеты. Я почти уверена, что он приехал в клуб на этом «бентли». Только почему-то – мы еще выясним почему! – оставил его на подъезде к клубу. А водитель почему-то – почему? – решил сменить место стоянки, пока отец был в клубе. Понимаешь?

– Я понимаю, пышечка, что у тебя горе, и ты понемногу сходишь с ума… Любой на твоем месте слетел бы с катушек. Конечно, твой папаша, как и еще несколько миллионов мужчин на земном шаре, любит антикварные кабриолеты. Но делать вывод, что автомобиль, случайно проехавший мимо клуба двенадцать минут спустя после появления там твоего отца, был именно тем автомобилем, который он арендовал и на котором приехал?! Бедняжка! Я готов, как преданная сиделка, дежурить у твоей кровати, кормить тебя с ложечки, менять… что там нужно менять, когда человек сходит с ума? Пеленки? Памперсы? Надеюсь, ты недостаточно сбрендила, чтобы пришлось подносить тебе утку?

– Ах ты, мопед разноцветный! – С этими словами Кристина запустила в Ганди пепельницей. Ему удалось увернуться. Вдогонку полетели плед, рюмки, журналы и букет, который Ганди принес с собой. Из-за кресла, за которое он благоразумно спрятался, раздавались короткие выкрики:

– Зато педики – лучшие друзья девушек!

– Бриллианты только на втором месте.

– Я надеялся на вялотекущий диагноз!

– Я готов к переговорам!

– Я сдаюсь! Ты уже нарушаешь Женевскую конвенцию!

Когда в пределах досягаемости закончились все предметы, Кристина строгим голосом приказала:

– Вылезай сейчас же! Улоф Гандсхольфен! Предупреждаю тебя, вылезай, пока я не сходила в кухню за ножами!

Из-за широкой спинки кресла сначала робко показалась грива черных волос, стянутая в хвост, конец которого крепился на макушке перламутровой заколкой. Два широко раскрытых глаза, изрядно подведенных тушью, излучали искреннее раскаяние. Длинный острый нос мог бы служить украшением профиля гасконского дворянина. Тонкие губы их обладатель при помощи фиолетовой помады зачем-то превратил в подобие спелого, разрезанного пополам баклажана. Наконец худощавая и будто перевязанная узлами рельефных мышц фигура Улофа Гандсхольфена, для друзей – Ганди, полностью высунулась из-за кресла.

Кристина улыбнулась и в довершение спора несильно запустила в друга плюшевой подушкой.

Ганди и Кристина знали друг друга уже десять лет, с того памятного времени, когда после развода родителей Кристина перевелась из закрытого лицея Нуммсвалё и уселась за одну парту со стеснительным юношей во вполне респектабельном лицее Коннербён. У Кристины никогда не было родных братьев, но, когда ее спрашивали об этом, она не задумываясь отвечала: «есть», имея в виду, конечно, Ганди.

К тому времени как Кристину усадили за одну с ним парту, Ганди успел осознать, что в плане сексуальной привлекательности мальчики значат для него гораздо больше, чем девочки. Поэтому их отношения с Кристиной никогда не были омрачены налетом сексуальной недосказанности или одновалентной потребности. Ганди стал верной подружкой, и, пожалуй, Кристина была неправа насчет брата – в лице Ганди у нее определенно была настоящая сестренка. Шаловливая, непоседливая, взбалмошная, но чертовски обаятельная младшая сестренка.

Хотя они были одногодками, кто из них младше, а кто старше определилось довольно быстро. Ганди был классическим вторым номером в любом союзе. Неся по жизни как фамильный герб обаятельную детскую капризность, он не любил делать две вещи, отличающие взрослого от ребенка, – принимать решения и нести ответственность. С пятнадцати лет он предоставил эти привилегии старшей сестре.

Оставшиеся годы в колледже Кристина шефствовала над ним, позволяя наслаждаться безоблачным и безответственным детством. Она прикрывала его перед учителями и родителями. Она не позволяла ему скатиться по шкале отметок ниже, чем он того заслуживал. Она защищала его перед одноклассниками. А стоит признать, что в консервативном Коннербёне не жаловали белых ворон вроде Ганди. Когда он притащился на выпускной бал в женском платье, в туфлях на шпильках и при полном макияже, выдавая себя за Бетти Мидлер, Кристина просто спасла ему жизнь. Самоуверенные альфа-самцы колледжа во главе с Нордом Свинклером в шутку подпалили зажигалкой роскошные кринолины сиреневого бального платья Ганди. И если бы не молниеносные действия Кристины с ее природным чутьем на местонахождение огнетушителей, факел, в который за считанные секунды превратилось бальное платье, мог догореть до конца. Норд Свинклер и пара его «хвостов» утром после бала оказались в травмпункте местной клиники. По дороге домой кто-то отделал этих молодцов, сломав одному нос, а другому пару ребер. Норд затем рассказывал приятелям с видом ветерана, побывавшего в горячей точке планеты, что на них напала банда из восьми человек. Кристина и Ганди знали, что все было не так. Нападавший был один – точнее, это была нападавшая…

После колледжа Ганди выучился на юриста, как того требовал заповедный устав его семейства, в котором насчитывалось уже семь поколений стряпчих. Сейчас он содержал свою скромную адвокатскую контору, перебиваясь в основном мелкими делами о разводах, алиментах и домашнем насилии. Никто из его клиентов даже в смелых фантазиях не мог представить, что иногда, ночами, мэтра Гандсхольфена можно встретить в злачных заведениях, которыми мамаши пугают своих мальчишек-недорослей, опасаясь, что те потеряют ориентацию в нынешнем многообразии путей сексуального самовыражения. И облачен в такие ночи мэтр Гандсхольфен вовсе не в адвокатскую мантию или строгий костюм с сиреневым галстуком, а в кожаный корсет, бикини со стразами, матроску и бог знает еще какие туалеты из арсенала блудниц вавилонских.

Надо признать, что в отличие от собратьев по сексуальным взглядам Ганди обладал отменной самоиронией и легкостью в отношении собственного кредо. Как большинство чернокожих в Америке свободно в разговоре именуют себя «ниггерами», так и в речи Ганди частенько проскакивало: «Мы, педовки, талантливы от рождения…» или «Нас, пидоров, отличают чувства вкуса и меры…» Он отважно полагал, что любое явление прекрасно в своей полноте. Если ты обречен на влечение к мужчине, то достойно прими вместе с этим не только прелести в виде полотен Караваджо, Хеердинка, музыки Чайковского и Джимми Соммервиля, путеводителей «Спартакус» и отеля «Кен», но и оборотную сторону монеты – презрительные взгляды, брезгливое шипение в спину, «пидора», «голубятню», «отъявленного содомита». Сожми монету двумя пальцами, потри обе стороны и получи удовольствие.