– В блокаду и на фронте я был хирургом. Даже делал кесарево сечение под бомбами в «Гостином дворе». Мать и ребенок выжили. Ты и представить не можешь, какие операции я делал. Я бы и сам не поверил, что такое возможно, расскажи мне кто-нибудь об этом до войны. Но я их делал. Я видел, как медсестры ампутировали руки и ноги, продезинфицировав инструменты в огне. Чтобы оперировать на фронте, диплом не нужен. Главное – выжить, так ведь?

Война нанесла жестокие раны родному городу Игоря. Он был военврачом в Красной армии, чудом выжил в блокаду, воевал на территории Германии. Полгода Игорь вместе с другими ленинградцами работал на стройке, восстанавливая больницу. Блокада осталась самым страшным воспоминанием его жизни. Разбомбленный город. Развалины. Прозрачные от голода люди на улицах, готовые на все ради крошки хлеба. После войны люди стали отстраивать Ленинград заново. Они не сомневались, что все восстановят и город станет еще прекрасней. Ленинград превратился в гигантскую стройку, такое было по силам только русским. Игорь не любил вспоминать то время и на вопросы отвечал нехотя, через силу.

– Почему ты уехал на Запад?

– Мне грозила смерть.

– Почему? Расскажи мне.

– Ты не поймешь. Это сложно объяснить. Продолжим игру. Не уподобляйся любопытной кумушке.

Я делал ход. Выжидал. И задавал следующий вопрос. Иногда мне удавалось разговорить Игоря, и он кое-что рассказывал, а я пытался восстановить целое по деталям. На родине у Игоря остались мать, жена, сын, мой ровесник, и маленькая дочь. Он восемь лет не имел о них никаких известий.

– Я прожил несколько жизней и забыл о них.

– Нельзя забыть по мановению волшебной палочки.

– Можно. Условие простое – забудь, или умрешь.

Загадочное молчание Игоря разжигало мое любопытство. Он был сдержан, замкнут, не любил расспросов, что делало его «человеком с прошлым», чью тайну я жаждал разгадать. Игорь не поддавался, решив, что теперь у него одна настоящая жизнь – та, что началась после переезда во Францию. Игорь был человеком пылким, легким и бескорыстным. В разговоре с ним любой чувствовал себя непринужденно, все его любили и уважали, я ни от кого не слышал о нем ни одного дурного слова. Игорь и внешне был очень хорош: высокий, статный, синеглазый, с густыми волнистыми волосами и теплой улыбкой – мужчина в стиле Берта Ланкастера[88]. В клубе это сходство было предметом шуток.

– Тебе бы следовало податься в кино, – говорили насмешники.

– Увы! – отвечал Игорь. – Я не умею врать.

Игорь научил меня играть в шахматы. Он первым из членов клуба предложил мне партию:

– Ты умеешь играть?

– Немного.

– Садись.

Мне достались белые фигуры. В шахматы я не играл никогда и двинул пешку вперед, вспомнив, как это делали другие. Он поставил свою пешку перед моей. Следующие два хода я сделал по наитию и попал, а потом пошел офицером, как пешкой.

– Ты не знаешь правил!

– Вообще-то, нет.

– Я тебя научу.

Игорь оказался хорошим учителем. Через несколько дней я усвоил правила, начал механически их применять и не понял, почему Игорь сказал:

– Ну вот, ты освоил шахматы, а теперь должен стать игроком. Получится не сразу.

– Когда?

– Это зависит от тебя. Понадобится пять, а может, десять лет. Взять хотя бы Имре. Ему пятьдесят, он передвигает фигуры по доске тридцать пять лет. Приложив немного усердия, ты сумеешь у него выиграть. Запомни: главное – сосредоточение ума плюс капелька воображения.

Мы встречались в конце дня, чтобы сыграть пару быстрых партий, чаще всего – в полном молчании.

– Хочешь потрепаться – сходи в бистро за углом.

Игорь все время выигрывал. Я напряженно размышлял, учился предвидеть ходы противника, мысленно представлял расположение собственных фигур, вырабатывал стратегию и маскировку, но все было тщетно – Игорь читал мою игру как открытую книгу.

– Ты правильно пытаешься разблокировать свою ладью, но не открывай диагональ для моей дамы, иначе получишь мат в три хода.

– Как ты узнал, что я собираюсь пойти ладьей?

– У тебя нет другого решения. Не торопись. Не атакуй беспорядочно. Закрепи позицию, тогда будет легче защищаться.

– Не буду атаковать – не смогу выиграть.

Игорь огорченно качал головой:

– Ты осел. А я не люблю тупых зверюшек. Ты не дурак, просто не умеешь слушать. Делай записи.

Игорь считал, что я должен наблюдать за тем, как играют другие, записывать все ходы и повторять партии на карманных шахматах. Время от времени Игорь заглядывал в мой блокнотик. Он мог реконструировать всю партию, оттолкнувшись от короткой записи: 1. e4 c5 2. Cf3 e6 3. g3; 3… d5 4. exd5 exd5 5. Fg2 De7 6. Rf1; 6… Cc6 7. d4 Cf6 8. Cc3 Fe6, – и позволял себе комментарии:

– Никакого прогресса в игре. Владимир по-прежнему все усложняет. Слишком много вывертов.

– Он выиграл!

– Ничуть не бывало. Это Павел проиграл. Хочешь повысить свой класс, наблюдай за Леонидом, он – лучший. Простота и эффективность.

Целых два года Игорь оставался моим единственным партнером. Опытные – или считавшие себя таковыми – игроки не имели ни малейшего желания тратить время на дебютанта. Если я предлагал партию, они отвечали: «Сначала научись играть».

Они терпели меня только из-за Игоря. Любой мог прийти в клуб и сыграть партию, но решение о членстве принимали Игорь и Вернер. Единственным критерием была их добрая воля. Оба умели обескуражить надоеду и отвергнуть его со всей возможной учтивостью: «Это частный клуб. Мы на время прекратили прием. Запишитесь в лист ожидания».

Через два года, играя с Игорем, я создал патовую ситуацию. Никто не победил, но никто и не проиграл. Для меня это была победа, и Игорь это понял:

– Еще два-три года, приятель, и ты сумеешь взять надо мной верх.

Мне понадобился год, чтобы поставить Игорю мат, хотя победа не была чистой: у него в тот день случился приступ ишиаса и ему трудно было сидеть. Оказавшись во Франции, Игорь попробовал устроиться на работу врачом. Ему отказали. Диплом, выданный в СССР, во Франции не котировался, сдать экзамены в университете он не мог. Ленинград Игорь покидал в спешке, без бумаг и документов, подтвердить его слова было некому. Ни служба военврачом, ни медали не были приняты во внимание. Один маститый французский коллега предложил решение – начать все с нуля. В пятьдесят нелегко провести на студенческой скамье еще семь лет. У Игоря было две проблемы: отсутствие средств и бессонница. Он перестал спать в марте пятьдесят второго, после бегства из СССР. В Хельсинки Игорь провел одиннадцать дней без сна, надеясь, что усталость возьмет свое и проклятие будет снято, но ничего не вышло. Кончилось все невесело: «скорая помощь» забрала Игоря прямо с улицы – он шел, голый по пояс (в десять градусов мороза!), и горланил песню. Ему сделали укол успокоительного. Оклемавшись, он отказался принимать снотворное, и все вернулось на круги своя. Помог Игорю коллега-врач, сам переживший ужас бессонницы. «Вы не спите по ночам, – сказал он, – из-за сбоя внутренней временно́й настройки. Причина этого феномена неизвестна, хотя предположения есть. Что делать? Понятия не имею. Возможно, вам стоит вернуться в Ленинград, но, боюсь, лекарство будет опасней болезни. Берите пример с меня. Спите днем. Работайте по ночам».

Игорь последовал совету, и его жизнь вошла в нормальную колею. В Париже он сначала работал у зеленщика на Центральном рынке, ожидая ответа от коллегии врачей, но у него сильно болела спина, и он устроился ночным портье в гостиницу рядом с площадью Мадлен. Его существование было невыносимо скучным. Два года он проработал ночным санитаром в больнице «Питье», терзаясь вопросом, за какое прегрешение судьба так жестоко его наказывает, пока однажды ночью она не свела его с двумя людьми, которым было суждено изменить его жизнь.

Граф Виктор Анатольевич Володин водил ярко-красную «симку-ведет-режанс» с поистине аристократическим изяществом и имел почтенную профессию шофера второго класса – иными словами, был таксистом. В ту ночь он подобрал на улице Толбиак окровавленного бродягу, которого избили и бросили умирать. Граф успел затормозить в последний момент. Бродяга едва дышал, но был жив. Во время Гражданской войны Виктор повидал немало раненых и убитых. Он отрезà`л нос и уши нескольким красногвардейцам и разбирался в вопросе. Бродяга выглядел неважно.