Лиана и Жорж всегда любили грандиозные застолья. А где есть место для пятнадцати, есть место и для двадцати.

Мы с Люсиль на поезде добирались до Ларош-Мижен, где на одной из своих старых больших машин нас забирала Лиана – она не оставляла автомобиль в покое, пока тот не превратился в груду металлолома. Я садилась вперед – Люсиль боялась ездить в машине.

– Осторожнее! Не запачкайтесь! – говорила Лиана.

Пол в машине и правда выглядел как распаханное поле.

В голубой ванной комнате в Пьермонте я наблюдала за ритуалом Лианы – выход из душа, массаж, намазывание кремом, облачение в десять слоев одежды – первый лифчик, второй лифчик, первые трусы, вторые трусы, эластичный пояс, утягивающие колготки, маечка и комбинезон – я не шучу: на улице стоял страшный холод, и в доме тоже. На этажерке в пластиковой кружке – семь бабушкиных зубных щеток: понедельник – голубая, вторник – красная, среда – желтая и так далее, все четко и без пропусков. Лиана считала, что даже зубные щетки имеют право на отдых. Отдых в течение шести дней в неделю позволяет щетке восстановить щетинки и прослужить дольше, чем можно себе представить. Кстати, на эту же тему: я вспомнила, что Лиана разработала специальное натяжное устройство со щипцами, которое устанавливала под матрасом ради идеально гладких ровных простыней. Лиана ненавидела складки.

В голубой ванной комнате Пьермонта, стоя между туалетным и огромным настенным зеркалами, я разглядывала себя со спины. В основном меня интересовали волосы и попа. В детстве по вечерам, после нескончаемой партии в какую-нибудь увлекательную настольную игру, мы по очереди группами отправлялись в ванную комнату. Люсиль давно спала, поэтому перед сном я болтала с Виолеттой, Жюстин и Лизбет. Мы перечисляли любимые марки и обменивались всем подряд: шампунями, мылом, разными маслами с ароматом лаванды, миндаля, цветов и трав, увлажняющими кремами, розовой водой, ах! – до сих пор помню запахи!

В голубой ванной комнате Пьермонта, точь-в-точь как в желтой кухне, обсуждались любови, воздыхатели, ухажеры, печали, радости, уходящее и ушедшее время, прогулки вдоль канала, планы на будущее; настроение Жоржа, который становился все более угрюмым и сложным человеком; новая шерстяная пижама, связанная Лианой; дни рождения, каникулы; свежие яйца, которые надо купить на ферме, и баранья ножка, которую надо вынуть из морозилки.

В голубой ванной комнате Пьермонта зимним вечером Виолетта на полном серьезе рассказала мне свою версию наилучшего хранения зубных щеток. В отличие от матери, Виолетта не запасалась вязанкой зубных щеток, а просто предпочитала иметь одну – но высочайшего качества. По мнению Виолетты, состояние щетинок зубной щетки зависит от просушки, которую необходимо осуществлять аккуратно и тщательно с помощью мягкой салфетки или полотенца.

В голубой ванной комнате Пьермонта, поскольку нас было много, а комната одна, мы ставили свои косметички с принадлежностями для умывания куда придется – на уголок этажерки или просто на пол. В любом случае наши вещи всегда пропадали, потому что голубая ванная комната Пьермонта была территорией Тома, младшего брата Люсиль, чьи «банные ритуалы» всеми в доме высоко почитались. Том несколько раз в день и точно по часам (расписание висело на двери со стороны лестничной площадки) принимал душ и ванну. Том питал страсть к разнообразным лосьонам, мылам, гелям, тоникам и одеколонам – видимо, в представлении Тома, «мужественные» ароматы могли сделать из идиота супермена. Том охранял свою территорию, и никто на нее не покушался.

Том научился читать, писать, считать, шутить и знал наизусть выпуски некоторых телепередач, например «Сегодня в театре». Том любил инспектора Коломбо, Мишеля Сарду, комикс «Рик Ошет» и обожал своих братьев и сестер. Он старательно прибирался в своей комнате, следил за футбольными матчами, поддерживал первую лигу и клуб «Осер», а после чемпионатов записывал на бумажке, как изменялся счет во время игры. Том вообще записывал много разной информации, а затем раскладывал листочки по карманам или по картонным коробочкам. Том, наш недоделанный Том, считался в семье интеллектуалом, чей юмор, острота ума и способность мыслить ассоциативно порой нас просто потрясали.

Жорж проводил с Томом часы напролет, сопровождал сына на каждом этапе развития, боролся за то, чтобы Том ходил в школу. Жорж сделал из Тома умного и веселого мальчика, ни один нейрон которого не остался необработанным. Думаю, Том – лучшее свершение Жоржа.

В Пьермонте прием пищи являлся главным занятием и главной темой для разговоров: что ели накануне, что будем есть завтра, что – в следующий раз и по какому рецепту. Целые дни проводились на кухне за предвкушением, приготовлением, мытьем посуды, размешиванием, смешиванием, изобретением тортов, пирогов, соусов, кремов, закусок. Лиана делала тринадцать или пятнадцать видов домашнего мороженого – это был настоящий экстаз. Иногда взрослые прерывали процесс приготовления и пили – чай, кофе, аперитив, какой-нибудь фруктовый напиток. В остальное время все без исключения члены семьи месили, раскатывали, жарили, парили и одновременно болтали: об учебе, о болезнях, о свадьбах, о родах, о разводах, об увольнениях, решительным тоном делали заявления, провозглашали истины, противоречили друг другу или себе, толкались, возмущались, не могли прийти к единому мнению по поводу слоеного теста для пирога с морепродуктами.

В Пьермонте голоса всегда звучали громко и даже пронзительно, двери хлопали, и в момент, когда все собирались со всеми окончательно разругаться, звонил таймер в форме яблока, напоминая о том, что пора вынимать запеканку из духовки.

Во время такого рода семейных игрищ Люсиль просто сидела на табуретке, молчала, ни в чем не участвовала, ни о чем не высказывалась, иногда могла согласиться почистить какую-нибудь картофелину.

Мне бы так хотелось описать в точности свой любимый дом, дом своего детства, десятки фотографий – всех в разном возрасте в разные времена, прилепленные тут и там, вставленные в рамки и просто засунутые под стекло книжных шкафов; постер Тома рядом с Патриком Мартином, у которого в руках кубок чемпиона по водным лыжам Handisport; постер Лианы в возрасте семидесяти пяти лет на моноски, она улыбается, а вокруг брызги воды в честь бабушкиного триумфального скольжения; коллекцию Барбары Картленд – на случай, если у Лианы бессонница; коллекцию колокольчиков Жоржа в прихожей; столь важную для бабушки армию миксеров, тостеров, кофеварок и прочих кухонных изобретений цивилизации за последние пятьдесят лет.

Я хотела бы описать все это.

Я бы хотела рассказать о любимом старом доме, открытом четырем ветрам и готовом к бесконечному ремонту, об этом старом усталом брюзге, которого, однако, ни очередная перестройка, ни надстройка, ни покраска не способны были удовлетворить. Этот дом вечно требовал, чтобы в него вкладывали не только средства, но и душу. По крайней мере, таким я его узнала – слегка облупившимся, кое-где по углам затянутым паутиной, разумеется, с ревматизмом – из-за сквозняков и боевыми травмами из-за грузовиков. Дело в том, что наш дом стоял на Национальном шоссе и как бы являлся его естественным продолжением. Выглядело это как буква «Т», где вертикальная палочка – шоссе, а горизонтальная – наш дом. Посему не раз усталым водителям случалось в темноте въезжать прямо в главную дверь нашего дома. Грохоту было! А как визжали тормоза!

Позже мэрия приказала построить перед домом бетонное заграждение.

В детстве в Пьермонте мы вместе с кузенами спали в комнате четырех кроватей, где на самом деле почему-то их стояло шесть, а если наведывались гости, то иногда и восемь кроватей. Когда мимо дома проезжали грузовики, стекла в рамах вибрировали и позвякивали, а на потолке куролесили блики от фар. Перед сном мы частенько ими любовались.

Летом Лиана и Жорж отдыхали в маленькой деревушке в двадцати километрах от Ла Гранд-Мотт. Жорж со своим племянником Патриком несколькими годами ранее купили там амбар, который хотели переоборудовать в бар-ресторан, однако из-за отсутствия средств забросили проект, а в трудный период Жорж и вовсе продал племяннику свою часть, так что Патрик стал единственным владельцем. Патрик превратил амбар в более чем сносное жилище, и семейство Пуарье часто гостило там в августе. На юг Франции съезжались все дядюшки, тетушки, братья, сестры, кузены, кузины, племянники, племянницы и, как я уже писала, обязательно – чьи-нибудь бледные, ослабленные, уставшие друзья, которые не отдыхали год, два, три, четыре и нуждались в чистом воздухе и теплом солнце. Иногда число гостей достигало критической отметки тридцать пять, и тогда многим приходилось перебираться в палатки.