Если там, где вы живете, часто идет дождь или действительность в вашем восприятии искажается так сильно, что вы начинаете бояться и подозревать самых близких вам людей, – это климат.

Так учат в школе.

Я болен, и мой недуг похож на длинную, шипящую змею. Когда я узнаю что-то новое, он тоже это узнает.

Если у вас ВИЧ, или рак, или микоз стопы, вы ничему их не можете научить. Когда Эшли Стоун умирал от менингита, он, возможно, знал, что умирает, но его менингит – нет. Менингит ничего не знает. Но моя болезнь знает все, что знаю я. Это было трудно осмыслить, но в ту же секунду, как я это понял, моя болезнь тоже это поняла.

Это то, о чем мы узнали.

Мы узнали про атомы.

Моя болезнь и я.

Мне было тринадцать.

– ПРЕКРАТИ НЕМЕДЛЕННО!

Его лицо покраснело и на шее вздулись вены. Мистер Филипс старался сделать уроки интересными. Его нелегко было вывести из себя.

Но Джейкобу Гринингу это удалось. Я не помню, что именно он сделал. Это случилось на уроке естественных наук, поэтому, вероятнее всего, было как-то связано с газовыми кранами. В кабинете естественных наук на столах установлены краны, к которым подключают бунзеновские горелки. Может, Джейкоб засунул кран в рот и всасывал газ, чтобы посмотреть, что будет. Наверное, это его лицо покраснело, а на шее вздулись вены. Скорее всего, он собирался дунуть на огонек зажигалки, чтобы выдохнуть пламя.

Джейкоб тоже хотел сделать уроки интересными.

Мы познакомились в первый же день.

Вот как это случилось.

Папа научил меня завязывать галстук, как и обещал. Джейкоб пришел в школу без галстука. На перекличке он стал что-то шептать мне в ухо, как давнему знакомому. Он говорил, что ему надо зайти к директору по очень важному и секретному делу. Я не особо вслушивался. Мои мысли были заняты ночным разговором с мамой, когда я сказал, что ненавижу ее. В школу мы ехали в полном молчании. Я прижался лицом к холодному стеклу, а она переключала радиостанции. Я ее обидел и теперь пытался разобраться, насколько для меня это важно. Джейкоб все еще говорил, и только теперь я осознал, что он встревожен. Он захлебывался словами. Ему надо было идти к директору, но у него не было галстука. Из-за этого он так разволновался.

– Если хочешь, возьми мой.

– Правда?

Я отдал ему галстук, он обернул его вокруг воротника, а потом беспомощно посмотрел на меня. Тогда я завязал ему галстук, опустил воротник и засунул кончик внутрь. Мне кажется, после этого мы подружились. Он сидел рядом со мной на уроках, но на переменах уходил, выскакивая из школьных ворот в развевающейся по ветру куртке с закинутым за спину рюкзаком. У него было особое разрешение не сидеть на переменах в школе, а идти домой. Мы с ним это не обсуждали.

Мистер Филипс стукнул кулаком по нашему столу:

– Это что за безобразие, Джейкоб? Немедленно прекрати эти глупые выходки…

– Прошу прощения, сэр.

Но когда он это сказал, по его прыщавому лицу пробежала улыбка. Удивительно, как быстро мы меняемся: отсутствие школьного галстука его теперь ни капли не волновало.

– Выйди вон из класса. Сейчас же!

Он стал медленно собираться.

– Сумку можешь оставить. Возьмешь ее после звонка.

– Но…

– Вон! Немедленно!

Сидеть рядом с Джейкобом не очень удобно; поскольку он постоянно привлекает к себе внимание, все смотрят и на меня тоже. Тогда я на него сильно рассердился. Вот вопрос:

Что у нас общего с Альбертом Эйнштейном?

1) Мы сделаны из одного набора атомов

2) Мы сделаны из одинаковых атомов

3) Мы сделаны из ОДНИХ И ТЕХ ЖЕ атомов

Джейкоб Грининг с шумом захлопнул дверь, и мистер Филипс сказал, чтобы мы расселись по местам и посмотрели на белую доску. Хороший вопрос, мне кажется.

– Скажите мне, какой ответ, по-вашему, верен, и запишите его номер у себя в тетради.

– Сэр?

– Да, Салли.

– А что, если мы не знаем, сэр?

– А я и не жду, что вы знаете. Мы будем разбираться вместе. Позвольте мне задать вам еще один вопрос. Сколько, по-вашему, я вешу?

– Что?

Салли пожала плечами, и я представил, как целую ее в шею и трогаю ее груди.

– Попробуйте угадать.

– Около двенадцати стоунов?

– Близко.

Салли улыбнулась, а потом заметила, как я на нее пялюсь. «Придурок», – показала она мне одними губами. Я отвернулся и взял у Джейкоба карандаш. Странный он все-таки парень – рисует члены на своем собственном пенале.

Никогда такого не понимал.

Мистер Филипс стоял рядом с белой доской.

– Я вешу около одиннадцати с половиной стоунов, или семьдесят четыре килограмма, а это значит, в моем теле примерно 7,4 x10²⁷ атомов.

Так сокращают очень большие числа. Полная запись выглядит вот так:

7 400 000 000 000 000 000 000 000 000

Джейкоб в коридоре пинал ногой стены. Салли копировала в тетрадь нули. Кто-то смотрел в окно. Кто-то раздумывал о том, кем станет, когда вырастет. У кого-то начинала болеть голова. Кто-то хотел в туалет. Кто-то пытался следить за уроком. Кому-то было скучно и противно. Кто-то еще был где-то далеко, и мистер Филипс сказал:

– Это больше, чем песчинок на пляже.

Это то, что мы узнали.

Моя болезнь и я.

– Миллиарды лет назад расширяющееся вещество вселенной наполнило пространство атомами, и с тех пор мы, на Земле, их используем. Если не считать случайных комет, метеоритов и межзвездной пыли, с момента образования Земли мы используем одни и те же атомы. В данный момент мы обмениваемся атомами между собой, а также с другими животными, растениями, грибами, почвой…

Мистер Филипс посмотрел на часы, до перемены оставалось совсем чуть-чуть, и все уже начали собираться и разговаривать.

– Потише, пожалуйста. Мы еще не закончили. Так что же у нас общего с Эйнштейном? Первое. Мы сделаны из одного набора атомов? Да! Если не считать незначительных различий, большинство людей сделаны из одних и тех же основных элементов: кислород (65 %), углерод (18 %), водород (10 %) и т. д. Второе утверждение тоже верно, но вот как насчет номера три? Может быть, в ком-нибудь из нас есть частица величайшего физика в истории человечества?

Он огляделся, сделав паузу для большего эффекта.

– К сожалению, очень-очень малая. Но для тех, кто интересуется, я должен сказать, что ответ тоже «да». И не один или два атома, а гораздо больше тех атомов, что когда-то составляли Альберта Эйнштейна, теперь являются частью вашего тела. И не только Эйнштейна, но и Юлия Цезаря, Гитлера, пещерного человека, динозавров…

Прозвеневший звонок оборвал его на полуслове.

Правда, я кое-кого добавил.

Джейкоб ворвался в класс, схватил свой рюкзак и умчался, не обращая внимания на мистера Филипса, который приказал ему остаться. Я не знаю, почему именно в тот день я решил пойти за ним. А может, и не в тот. Может, это был другой день.

Кажется, я ждал под дождем, прячась рядом с домиком для велосипедов – на самом деле это не совсем домик, это больше походило на клетки с навесами, – и когда он выскочил за ворота, хватая ртом воздух, я побежал за ним. Это было недалеко, за несколько улиц от школы, за кварталом с одноэтажными коттеджами и аккуратно подстриженным зеленым газоном.

Думаю, я хотел лишь посмотреть, где он живет. Наверное, я собирался развернуться и пойти обратно, как только он войдет в дом.

– Джейкоб!

Но только я не развернулся.

Я окликнул его.

Тогда это началось: стоило мне только подумать, что я собираюсь что-то сделать, как я уже не мог остановиться. Он поднялся на крыльцо.

– Джейкоб!

Мой голос утонул в ветре. Он закрыл за собой дверь, а я стоял на газоне перед домом, переводя дыхание.

Дождь усилился. Я натянул капюшон и двинулся в обход коттеджа. Дом был маленький, как кукольный. Я не хочу сказать, что он был плох. Я совсем не это имел в виду. И вообще, не надо во всем видеть намеки.