Мальчишеская красота – дело непростое. Девчонки – да, с их манящими яйцеклетками, матери всех людей, это понятно, они обязаны быть красивыми, они почти все красивы, даже если всего на год или на день. Но мальчишки – почему? Зачем? Но на определенное время, очень небольшой промежуток, лет в шестнадцать, семнадцать, вокруг них появляется некая поэтическая аура. Они становятся подобны молодым богам. Они, эти существа, кажущиеся пришельцами из других миров, порой завораживая и родственников, и друзей. Хотя они сами зачастую этого даже не осознают, для самих себя они – как неудачно запакованные свертки, которые сами подростки пытаются удержать, ничего не рассыпав…

Роз с Лил нежились на веранде, выходящей на море, и увидели, как их мальчики поднимаются по тропинке, немного недовольные, размахивая купальными принадлежностями, которые собирались повесить сушиться на веранде. Они были так красивы, что обе женщины сели и переглянулись, обменявшись удивленными взглядами. «Боже мой!» – воскликнула Роз. «Да», – согласилась Лил. «Это наши творения, мы их родили», – добавила Роз. «Если не мы, то кто?» – ответила Лил. А мальчишки, бросив полотенца и плавки, прошмыгнули мимо с улыбками, означавшими, что у них полно дел: они не хотели, чтобы их заставляли есть, или застилать кровати, или что-нибудь еще столь же неважное.

«Боже мой! – снова повторила Роз. – Погоди, Лил…» Она встала и ушла в дом. Лил ждала, едва заметно улыбаясь сама себе, посмеиваясь над театральными манерами подруги, как это часто бывало. Роз вернулась с фотоальбомом. Она придвинула свое кресло поближе к Лил, и они принялись перелистывать страницы: младенцы на пледах, младенцы в ванне, «первые шаги», «первые зубы» – и, наконец, добрались до страницы, которую, как они прекрасно понимали, ждали увидеть обе. Две девушки лет шестнадцати.

– Боже! – опять воскликнула Роз.

– Неплохо, – согласилась Лил.

Да, красавицы, сделанные из загадок и мармеладок, но если сфотографировать Иена с Томом сейчас, передаст ли снимок те чары, от которых просто перехватывает дух, когда они шагают по комнате или лениво выходят из моря?

Женщины неспешно просматривали свои фотографии – это был альбом Роз, но у Лил имелся точно такой же. Снимки Роз, снимки Лил. Двух хорошеньких девушек.

Они не нашли того, что искали. Ни на одной фотографии не было этого неземного сияния, которое сейчас излучали их сыновья.

Женщины так и сидели, альбом лежал на их вытянутых загорелых ногах – они были в бикини, – и тут появились мальчики со стаканами сока.

Они сели на стенку веранды и принялись смотреть на своих матерей, Роз и Лил.

– Что они делают? – серьезно спросил Тома Иен.

– Что они делают? – с нарочито глупым видом передразнил Том, который, как всегда, шутил. Он подскочил, посмотрел на страницу альбома, который все так и лежал на коленях у Роз с Лил, и вернулся на место. – Любуются, какими красавицами они были в школе, – доложил он Иену. – Да, мам? – обратился он к Роз.

– Верно, – подтвердила Роз. – Tempus fugit[1]. Летит как сумасшедшее. Вы себе не представляете этого – пока. Нам захотелось посмотреть, какими мы были много лет назад.

– Да не так уж и много, – сказала Лил.

– Ты даже сосчитать не пробуй, – ответила Роз. – Достаточно.

Теперь уже Иен подошел и взял фотоальбом, и они с Томом принялись разглядывать девчонок – своих матерей.

– А они были ничего, – сказал Том Иену.

– Да, весьма, – согласился Иен.

Женщины обменялись улыбками… скорее, просто скривили рты.

– Но сейчас лучше, – заявил Иен и покраснел.

– Какой ты милый, – ответила Роз, принимая комплимент на свой счет.

– А я не знаю, – Том принялся дурачиться, делая вид, что сравнивает девушек на фото с сидевшими перед ним женщинами в бикини.

– Не знаю. Сейчас… – он сощурился и внимательно рассмотрел их. – И тогда, – уткнулся в альбом.

– Сейчас, – объявил он наконец. – Да, сейчас лучше!

Тут мальчишки начали толкать друг друга ногами и плечами, они иногда все еще боролись, как дети, хотя люди уже видели в них пару молодых богов, каждый шаг и жест которых был точной копией рисунков на старинных вазах или древних танцев.

– За наших мам, – сказал Том, подняв стакан апельсинового сока.

– За мам, – повторил Иен, улыбнувшись, глядя прямо на Роз, да так, что она заерзала и переменила позу.

Роз сообщила Лил, что Иен в нее, Роз, влюблен, а Лил ответила: «Не обращай внимания, он скоро забудет».

Чего Иен не забыл, даже не начал забывать, так это смерть своего отца, после которой прошло уже два года. Лишившись его, мальчик начал чахнуть, худеть, стал почти прозрачным, и мать была постоянно недовольна: «Иен, поешь хоть что-нибудь, ты должен есть».

«Да отстань».

Том не переживал: его отец иногда объявлялся, да и сам он ездил к нему в университет, где не было выхода к морю. А у Иена не осталось ничего, даже увядающих воспоминаний. В том месте, которое должен был занимать его отец, хотя бы плохонький, с его постоянными отъездами и романами на стороне, не было ничего – пустое место. Иен старался храбриться, но его мучили кошмары, и у обеих женщин болела душа за него…

Большой мальчик с опухшими от слез глазами, он подходил к маме, когда она сидела на диване, и падал рядом с ней, и она обнимала его. Или же к Роз, которая тоже его обнимала.

«Бедный Иен».

А Том наблюдал, внимательно, примиряясь с этим горем, пусть оно было не его, но все равно – очень близкое, ведь страдал его друг, почти брат, Иен. «Они как братья», – говорили люди. «Эти вот, двое, они – как родные». Но одного это горе пожирало, как рак, а другого нет, он лишь пытался вообразить боль товарища, но не мог.

Однажды ночью Роз встала с кровати и пошла к холодильнику, взять чего-нибудь попить. У них дома находился Иен, решивший переночевать у друга, что случалось довольно часто. Он спал либо на второй кровати в комнате Тома, либо в комнате Гарольда, как в тот день. Роз услышала, как он плачет, и, не задумываясь, подошла и обняла мальчика, прижала к себе, как маленького, ведь она именно так всю свою жизнь и делала. Он заснул в ее объятиях, а с утра уже смотрел на нее голодным, требующим, болезненным взглядом. Роз молчала, обдумывая случившееся ночью. Она не рассказала Лил, что произошло. А, собственно, что? Да ничего нового, все это повторялось сотни раз до этого. Но на этот раз получилось странно…

«Она не хотела, чтобы подруга волновалась!»

Правда? Разве она хоть когда-нибудь хоть что-нибудь скрывала от Лил?

Так случилось, что Том ушел на пару ночей домой к Лил – через дорогу, к своему другу Иену. Роз, оставшись одна, позвонила Гарольду, и они поговорили, как настоящие супруги.

– Как Том?

– У него все отлично. У Тома всегда все отлично. А вот у Иена не особенно. Он слишком уж страдает из-за смерти Тео.

– Бедный ребенок, но он переживет.

– Ну, пока не торопится. Слушай, Гарольд, когда приедешь в следующий раз, может, сходишь куда-нибудь с Иеном, поговорите наедине?

– А как же Том?

– Он поймет. Он тоже за Иена волнуется, я вижу.

– Ладно. Хорошо. Можешь на меня рассчитывать.

Гарольд приехал, и у них с Иеном действительно состоялась долгая прогулка по побережью, Иен поговорил с Гарольдом, которого знал всю свою жизнь и который был для него как второй отец.

– Иен очень страдает, – доложил Гарольд Роз и Лил.

– Я знаю, – ответила Лил.

– Ему втемяшилось, что он ничего не стоит. Что он неудачник.

У них глаза на лоб полезли:

– Как можно оказаться неудачником в семнадцать лет? – удивилась Лил.

– Мы разве чувствовали что-нибудь подобное? – спросила Роз.

– Я точно да, – ответил Гарольд. – Не переживай.

И вернулся в свою пустыню, в свой университет. Он подумывал о том, чтобы снова жениться.

– Ладно, – сказала Роз. – Если надо, разведемся.

– Ну, она, наверное, детей захочет, – пробормотал муж.