— Но, может быть, ты надул и отца ради меня, с самого начала?

Ее безмятежность выводила его из себя.

— В противоположность твоему чудовищному мнению обо мне, я не занимаюсь надувательством идиотов. Или убийством мальчиков.

— А убийством женщин? — Эти слова были произнесены прежде, чем Ровена успела понять, что она сказала.

Губы Гарета изогнулись в странной улыбке. Ровена ощутила озноб, когда он провел пальцем по ее носу сверху вниз и поцеловал ее.

— Только время может сказать, моя любовь. Только время может ответить на это.

Он оставил ее сидящей, прижавшейся щекой к коленям, размышляющей над его словами и жаждущей его новых прикосновений. Она так и сидела, пока Ирвин не заколотил в дверь, объявив недовольным голосом, что лошади готовы для возвращения в Карлеон.

Марли перескакивала с ветви на ветвь, как неуклюжая обезьяна. На вершине древнего дуба ветви становились более хрупкими и далеко расходились друг от друга. В конце концов ей пришлось взбираться по стволу. Она ободрала колено о грубую кору, но почти не почувствовала боли. Последняя ветвь, до которой она дотянулась, оказалась-таки слишком тонкой и обломилась под ее рукой. Несколько лет назад Марли легко могла пробираться чуть ли не по самым верхним ветвям, не выдавая себя даже хрустом. Ворча от отвращения к своей нынешней неловкости, она пристроилась наконец в тонком переплетении ветвей. Почему она, черт возьми, так изменилась: вес, рост, фигура. Это несправедливо.

Она сидела среди голых ветвей, надежно скрывающих ее облаченную в черное фигуру. Марли оперлась щекой на влажную кору. Она любила зиму за то, что это время года не обещает ничего, чего не смогло бы дать.

Утренний дождь превратил снег в грязное месиво. Небо и земля объединились в единое полотно, окрашенное во все оттенки серого. Лишь дальние башни Ардендона оживляли унылый пейзаж. Алые стяги Блэйна развевались в воздухе, являя своим великолепием упрямый контраст блеклым тонам неба. Марли знала, что, будь жив ее отец, она была бы госпожой в том замке. И даже теперь лишь милосердие Гарета спасает ее от подобной судьбы.

Еще ребенком она часто спасалась на этом дереве от няни, которая наставляла ее «вести себя как леди, а не как дикарка». Спасалась от разочарования в глазах отца, желавшего только сыновей. Спасалась от привлекательности брата, пленявшего всех. В этих ветвях она не чувствовала на себе этих вечных оков детской неловкости. Видя ястребов, парящих в невидимых потоках воздуха, она мечтала унестись с ними из Карлеона, скользя над полянами туда, где никто не воспитывает, не кричит, не дергает, дразня, за нос, как любил делать ее брат.

Теперь же небо было пустым. Ястребы улетели в те лучшие места без нее… Ногу сковала судорога. Растерев ее и подняв голову, она увидела несколько черных точек, появившихся на дальних лугах. Пульс ее ускорился. Она начала считать. Пять лошадей. Четыре всадника. Хотя нет. Так же нелепо, как коричневое стеганое одеяло на гордо гарцующем Фолио, выглядело и пятно желтых волос на черном фоне. Черной была, несомненно, грудь Гарета. А значит, желтые волосы — Ровены. Марли впилась ногтями в кору дерева.

Она не могла видеть на таком расстоянии улыбку Ровены, лишь ее голову, склонившуюся в немом обожании к мужчине в черном. Марли захотелось задрать голову и завыть по-волчьи, хотя до появления луны было еще далеко. Она видела, как они пересекли луг и исчезли в тени леса.

Марли бросилась вниз. Возле самой земли каблук ее за что-то зацепился. Она упала на спину, досадливо вскрикнув. Раньше с ней такого не случалось.

Она долго лежала в листве, ощущая, как сырость проникает сквозь одежду. Когда дыхание, сбитое ударом, возвратилось к ней, с ним пришли рыдания, глубоко сотрясающие ее тело. Когда плакать не осталось сил, она села и стала стирать волосами дорожки еле со щек. Ветер хлестал ее дождем, ветки цеплялись, не желая отпускать. Но Марли спешила в Карлеон приветствовать прибытие домой брата и его леди.

Ровена со вздохом погрузилась в воду. Бочка была выстлана внутри полотном. Теплая вода плескалась возле самого подбородка. Ее губы изогнулись легкой улыбке, когда она вспомнила свое первое купание в Карлеоне. Теперь Данла не будет скрести докрасна ее кожу. Улыбающаяся старушка тактично исчезла, наполнив бочку и прокричав что-то вроде «пожаловать домой»в ухо Ровены. Теперь она купалась не в кухне, а в покоях Гарета.

В очаге ревел огонь, и тепло наполняло комнату. Ровена лениво водила руками в воде. Ее взгляд остановился на огромной кровати, напоминая ей о ночах, когда они с Гаретом лежали в ней, как статуи, боясь коснуться друг друга, из опасения, что не смогут остановиться. Лишь когда одолевала усталость, во сне тела их искали тепла. Тогда они просыпались в объятиях друг друга, все еще ощущая сладкое дыхание сна, связывавшего их. Сегодня все будет по-иному. Когда Гарет возвратится после обхода Карлеона, он найдет ее закутавшейся в его меха, влажной и чистой и жаждущей его прикосновений.

С того момента, когда они оставили Мидгард, ночи проходили под бдительным оком ее братьев кузена. Им приходилось довольствоваться лишь случайными прикосновениями и взглядами. Только однажды им удалось уединиться, пока другие собирали тент после ночевки. Гарет увел ее в лес и, прижав к сосне, целовал с такой страстью, что она подумала: «Наверное, он не сможет совладать с собой». Но Гарет все же оторвался от нее, со стоном запустив пальцы в свои волосы. Они возвратились к лошадям с глупой улыбкой на губах. Сидя с нею на лошади под плащом, который ему с трудом удалось отнять у недовольного Ирвина, Гарет позволял своим рукам совершать такие беззастенчивые вылазки, что смех Ровены порой сменялся стонами, и она шепотом просила его прекратить эти утонченные пытки. Сегодня она будет просить его продолжать их.

Ровена задержала дыхание и нырнула, чтобы смыть остатки мыла. Вынырнув, она увидела Марли, стоявшую рядом со скрещенными на груди руками.

Волосы Марли висели влажными мотками. Ее туника тоже была влажной, отдавая запахом мокрой гончей. Ровена вспомнила их последнюю встречу и доброту Марли, помогшей ей бежать. После стольких бессонных ночей на мерзлой земле Ровена так и не решила, что на самом деле руководило тогда сестрой Гарета. Может быть, это было совсем другое чувство.

— С прибытием домой, щеночек.

— Привет, Марли. Странно, как это наш приезд обошелся без твоего прыжка с дерева. — Ровена потянулась за мылом, сохраняя безразличное выражение лица.

Марли первая схватила скользкий шарик мыла и подбросила его в воздухе.

— Я видела вас.

— Ты всегда все видишь, не так ли?

Слезы чуть не брызнули из глаз Ровены, когда Марли, запустив пальцы в ее волосы, дернула спутанную прядь.

— Сколько недель ты не расчесывала эти космы?

— Я могла бы то же самое спросить у тебя, — возразила Ровена.

— Их надо распутать.

Ровена оттолкнула руки Марли.

— Я не хочу стать лысой к тому времени, когда возвратится Гарет.

Марли бросила мыло в воду и взяла со стола гребень из слоновой кости. За вуалью ее темных волос сверкнула ослепительно белая улыбка.

— Доверься мне.

Марли встала на колени возле кадки и взяла в руку прядь спутанных волос. С поразительной мягкостью она начала пропускать сквозь них гребень. Ровена закрыла глаза, испытывая удовольствие при движении гребня по голове.

Голос Марли был столь же мягок и успокоителен, как и движения ее руки, сжимающей гребень.

— Где вы ночевали, возвращаясь в Карлеон?

Ровена не открывала глаз.

— В полях, в рощицах. Когда начал таять снег, это было довольно приятно.

Марли отложила гребень.

— Жаль, что он не мог останавливаться у своих друзей. Я думаю, что его репутация и так достаточно темная, чтобы еще возить по всей Англии шлюшку с яркими глазами.

Ровена устало вздохнула. В последний раз, когда она представила себя шлюхой, она залилась слезами. Но тогда это не было правдой. Теперь Ровена вряд ли могла наброситься на Марли за то, что та выразила словами ее новое положение, как бы жестоко это ни было.