Гиеракс поехал со своими двумя спутниками дальше, обещая себе направить власть архиепископа на этих простых людей, ничего не знавших о благословении церкви и смеявшихся над мощью архиепископа. Теперь он медленно поднимался в горы. Над негостеприимными желто-коричневыми скалами вилась зигзагами пешеходная тропинка. Был почти полдень, когда Гиеракс подъехал к воротам первого монастыря. Они были крепко заперты и охранялись, как ворота крепости. Посланец архиепископа должен был долго ждать. Наконец, какой-то грубый парень провел его н вместе с погонщиками и животными в большой зал, где собралось около двадцати паломников из нильской долины, намеревавшихся за вечерней литургией получить благословение настоятеля на могиле святого Пахомия. Ни верующие, ни монахи не ожидали разрешения церкви, чтобы выпрашивать у святого чудесных исцелений болезней, уродств, бесплодия и безумия.

Когда через полчаса два гиганта-монаха внесли большой горшок с чечевицей, Гиеракс объявил им, что он послан архиепископом и желает немедленно видеть настоятеля. Испуганные монахи начали отговариваться и, чтобы выиграть время, предложили ему пройти в монастырский сад, где его примет настоятель. Но Гиеракс не отпустил их от себя и вместе с ними вошел в громадную трапезную.

Там, за невероятным столом, сидело, скорчившись или развалясь, до двухсот монахов, евших, болтавших, певших и бранившихся. На главном месте сидел настоятель с большим кувшином вина. Стол был уставлен всевозможными вкусными кушаньями, и монахи, и старые, и молодые, не забывали их.

Два проводника Гиеракса прошли вдоль всего стола, направляясь к настоятелю, и в большом зале воцарилась мертвая тишина. Священник хотел подняться, но зашатался и тяжело опустился обратно в кресло; несколько сидевших забормотали псалом. Гиеракс, улыбаясь, сделал несколько шагов и сказал:

– Будь благословенно имя Иисуса Христа, господа. Я пришел не мешать и, если меня пригласят, я докажу, что ты благословил мой аппетит не меньше вашего. А кружка монастырского вина придется весьма по вкусу моей просохшей глотке.

Началось ликование. Настоятель поднялся с достоинством и не успокоился, пока Гиеракс, торжественно вручивший ему свои грамоты, не занял почетного места. Все монахи вскочили и с поклонами и льстивыми речами бросились к архиепископскому послу. Около двадцати старейших были представлены ему лично. Затем он запретил всякие церемонии, и обед продолжался еще веселей и шумливее, чем начался. Конечно, настоятель пытался время от временя оправдать разгул: сегодня воскресенье, и не следует же пренебрегать божьими дарами, приносимыми паломниками с таким трудом. Но Гиеракс только отмахивался, ел, пил, болтал, лишь изредка вставляя какое-нибудь замечание, что этому дивному порядку вещей угрожает опасность. После обеда отправились в сады, где Гиеракс вскоре остался один с наиболее молодыми монахами; эти сейчас же начали жаловаться на настоятеля и стариков. Его милость не должна обманываться внешностью. Конечно, жить можно, но далеко не всегда идет так, как по воскресеньям. Ведь существуют и другие человеческие потребности. Настоятель и старые монахи, конечно, чистые бездельники, молодым же приходится в течение недели работать – и крестьянами и ремесленниками. Ухаживания за садом, особенно доставка воды, являются тяжелой работой в этой пустыне. А заботы о паломниках, приготовление пищи, выращивание овощей – все это далеко не просто. Надо прибавить, что молодежь должна все свободное время заниматься на монастырской фабрике, изготовляя священные рогожки. Деньги за это идут обычно в карман настоятеля. И если он и не так строг, как некоторые другие священники этой местности, то все-таки он охотно разыгрывает тирана и подвергает бичеванию за маленькую ложь или незначительное непослушание. Гиеракс ответил, что он явился для того, чтобы расследовать все эти дела, и братья могут положиться на справедливость архиепископа.

– Однако, – продолжал он, опускаясь на подушки, монахи окружили его еще теснее, – однако, я не могу уверить братьев, что жизнь в монастырях вообще протянется еще долго. Эге, господа, дело-то еще не так скверно, если вы пугаетесь одного предположения! Да, да! Вы же знаете, что архиепископ Рима намерен считать своими рабами всех других архиепископов – даже константинопольского, александрийского и антиохийского. Если это ему удастся, у вас будет больше оснований для жалоб, ведь через монастырский порог тогда не пройдет ни капли вина, ни кусочка мяса. Всем придется вести жизнь святых отшельников. Да, да, господа, это все оттого, что вы не поддерживали архиепископа в его борьбе с Римом. Архиепископ почти решился предоставить власть епископу Рима!

– Этого не должно быть! Никогда! Все, что угодно, только не жизнь отшельников! Лучше смерть!

Все кричали хором. Они забыли положение гостя, а потому бранились и спорили, некоторые кричали, что надо немедленно идти, в Александрию и просить или принудить доброго архиепископа к борьбе.

Гиеракс снова взял слово и дал себе волю. Что знают эти невежественные монахи о мире? Им можно говорить что угодно! Итак, он сказал, что римские епископы только внешне православные, а на самом деле придерживаются ереси назарейских еретиков, которые везде захватывают власть при помощи проклятой назарейской секты. А в Александрии есть много тайных назареев, которые, конечно, исказили мнение своего основателя о существе божием, называют себя первыми христианами и хотят ввести раннее христианство. Какая бессмыслица! Между мирянами и духовенством, между богомольцами и монахами не должно быть разницы! Бедность и всеобщую любовь должно создать это христианство. Епископы, настоятели и простые рабы – все должны стать одинаково нищими. Никто не должен иметь собственности. Эти простые почитатели священных рогожек должны сами пить свое вино, а вам предоставить воду. Эти «первые христиане», постоянно ссылающиеся на Евангелие, завладеют всем миром, если вы и честные иноки не поддержите их в борьбе с лжесвидетелями. Поверьте мне, эти назарейские еретики, и епископ Рима, и государственные чиновники – все одного поля ягоды.

Опять все монахи заговорили наперебой.

– Да поразит их гром небесный! Почему архиепископ не пресечет это безобразие!

– Он не может, у него связаны руки, так как на его шее сидит наместник, а добрые христиане Александрии – безропотные и запуганные люди. Надо, чтобы из пустыни пришло в город несколько сот сильных монахов и отшельников – они быстро бы расправились с назареями. Непродолжительный визит в город был бы хорошим делом. Но я не должен говорить так, братья. Мне незачем вам приказывать. Я знаю только одно, что этим вы доставили бы владыке истинное удовольствие. И поистине не было бы преступлением оттаскать при этом проклятых языческих философов за их высокомерные уши, а у ненавистных христопродавцев-жидов отобрать немного золота и серебра. О, вы не сможете представить себе, братья, как выглядит обеденный стол богатого александрийского иудея! Они едят на золотых блюдах, а вино наливают из серебряных кувшинов в хрустальные кубки! От одного воспоминания об этом можно прикусить язык!

Эта беседа еще продолжалась, когда настоятель со своей свитой возвратился совершенно измученный раздачей благословений.

Гиеракс оставался в этом районе около недели. На ночь он останавливался каждый раз в новом монастыре, а днем ездил по окрестностям. Когда в последний день созвал он собрание всех настоятелей, цель его путешествия наполовину была уже достигнута. Все признавали благотворное влияние архиепископского посланца на монашескую дисциплину, а когда Гиеракс объявил о согласии архиепископа признать новых святых, среди представителей монастырей не осталось ни одного, который не был бы готов всем своим имуществом и людьми поддержать каждый шаг архиепископа.

Гиеракс пришел в такое хорошее расположение духа, что обещал им трех новых святых, прибавив к разрешенным архиепископом Кириаксу и Пафнутию еще святого Пахомия, чудеса которого он видел собственными глазами в день своего приезда.