— «И ты, Вифлеем — Ефрафа, мал ли ты между тысячами Иудиными? Из тебя произойдет Мне Тот, Который должен быть Владыкою в Израиле». Мы-то думали, что в Писании неверно сказано. А видишь, как все вышло. Всего через пару дней. Еще одна из шуток Господа. Оказывается, то, что сказано в Писании, может исполняться. И родиться в Вифлееме ему велит не Гавриил, не Бог, а римляне!

— Бог может сделать своим орудием кого угодно, — сказала Мария. — Даже императора Августа.

— Ты ложишься спать?

— Ты спи, — сказала она, — а я посижу еще немного, буду глядеть на огонь.

Иосиф нежно поцеловал ее и улегся, плотно укутавшись шерстяным плащом. Мария сидела, глядя на костер, и видела в его пламени образы, вызывавшие у нее неприятные, тревожные чувства. Вдруг перед глазами Марии возникла страшная картина, от которой у нее перехватило дыхание, и она почувствовала такую боль, словно грудь ее пронзил меч.

А теперь я перейду к рассказу о трех мудрецах, или магах, или волхвах, или астрологах, которых большинство считает также и царями небольших стран, еще не входивших в соприкосновение с Римской империей. Я имею в виду тех мудрецов, которые тоже отправились в Вифлеем, определив по изменившимся картам небес, что в этом городе должен появиться или появился уже на свет какой-то спаситель, либо мессия, либо великий духовный правитель. Следует также сказать, что в древние времена не считалось чем-то необычным, если царь был астрологом или астролог был царем. Знание небес, что для непосвященных было равнозначно власти над небесами, являлось даже более значительным свидетельством прав на царствование в небольших государствах того времени, чем простая способность выносить, подобно Соломону, мудрые судебные решения или убивать гигантов, как это делал Давид. Все это, конечно, во многом было связано со знанием тайн времен года, прочитать которые в небесах мог только искушенный в гаданиях человек. А от смены времен года и собранного урожая зависела вся жизнь земледельца.

Царь или маг, которого по традиции называют Валтасаром, был, по-видимому, темнокожим человеком, и правил он какой-то небольшой берберской страной. Если вам угодно, мы можем увидеть и услышать его, перенесясь в лишенный роскоши тронный зал с грубым каменным полом и светильниками, от которых повсюду распространяется запах горящего бараньего жира. Сейчас этот умный, красивый, мускулистый человек в расцвете сил пьет вино и ведет беседу со своими советниками:

— Два слова… Два римских слова, которые противоречат друг другу. Эти слова — «протекция» и «экспансия». Как долго еще смогут просуществовать небольшие царства? Мы уже получаем предложения о защите, хотя в них никогда нет ясности, от чего нам следует защищаться, — лишь намеки на некие туманные призраки на востоке. По сути, это означает не более чем усиление Рима и расширение пределов его влияния. Как долго еще мы сможем держаться на расстоянии от этого железного семейства?

— Новая философия учит, — заговорил первый советник, — что главное содержание имперской идеи — это представление о рациональной империи, где все люди могут быть свободными гражданами, к какой бы народности они ни принадлежали, какого бы цвета ни была их кожа.

— Какого бы цвета ни была их кожа… — повторил Валтасар.

В те времена общепринятым было мнение, что некоторые цвета лучше, чем другие, и что темный цвет кожи человека означает зло или глупость, а порой — хотя это кажется невозможным — и то, и другое одновременно.

— Тогда мы должны воспринимать власть Рима, — продолжал Валтасар, — не как необходимость, согласно которой слабый должен уступить, но как вещь желательную, доводом в пользу чего служит то соображение, что даже сильные государства вынуждены делать такой выбор. А что Рим может нам дать?

— Закон, — ответил второй советник, который изучал законы. — Силу своего оружия. Нечто вроде атлетической философии, или философии физической крепости, — я имею в виду аскетическое самоограничение. Честь. Воинское достоинство. Порядок. Прежде всего — порядок.

— Что-нибудь еще?

— О, еще поэзию, ораторское искусство. У них много книг.

— Но у них мало воображения, — заметил Валтасар. — Ту невеликую литературу, что у них есть, они, как мне говорили, украли у греков. Римляне предлагают нам безопасную жизнь, которая будет защищена их армией и флотом, величайшими из всех, какие когда-либо знал мир. Они построили прекрасные дороги, которые ведут в никуда. Или, если хотите, из Рима в никуда и ниоткуда в Рим. А что есть их вера? Да, наша религия умирает, согласен. Недостаточно поклоняться только солнцу. Но по крайней мере, солнце — это великая огненная тайна и источник всего живого. Римляне же, как я слышал, поклоняются голове человека, изображенной на серебряной монете.

— Не хочу быть невежливым, о высокородный, — снова заговорил первый советник, — но замечу, что, сколько бы ты ни поносил римлян, мы тем не менее рано или поздно все равно должны будем войти в состав их империи — все мы, живущие на этом свете. У нас практически нет выбора.

— Выбор возможен, — возразил царь. — Мертвому металлу римского владычества вполне можно найти альтернативу. Что вы знаете, к примеру, об Израиле? Читали ли вы какие-либо из их книг?

— Народ Израиля находится в худшем положении, чем мы, — стал пояснять второй советник. — Мы ожидаем римского владычества — они от него уже страдают. Их царь Ирод — это вассальный монарх, и они платят подати, как любая другая провинция, в которой бесчинствуют римляне. Когда-то израильтяне были в рабстве у египтян, затем — у вавилонян. Они снова рабы. Они пишут историю рабства и поэму о кандалах.

— И все же они надеются, — сказал Валтасар. — В то время как римляне купаются в воображаемых успехах. Израильтяне пишут и ноют об империи, созданной их фантазией, о справедливости более человечной, нежели та, что известна римлянам. Они толкуют о пришествии нового вождя, чья власть будет властью духа…

— Никакая власть духа не сможет одолеть власть камня и железа, — возразил первый советник.

— А что, если дух зажжет в порабощенном народе стремление к свободе?! — воскликнул Валтасар. — Так случилось с израильтянами в Египте, когда их вывел оттуда человек по имени Моисей. Что, если дух воспламенится в поработителях и выжжет в них грубость и бесчеловечность?

«Этого придется ждать очень долго», — подумал первый советник, а второй высказал то же самое вслух.

— Есть знаки, — молвил Валтасар, — указывающие на то, что прихода их нового царя осталось ждать недолго. Его час скоро пробьет.

— Ты сказал знаки, господин?

— Да, и вы знаете, где находятся эти знаки, хотя предоставили мне заниматься их поиском. Когда-нибудь мы должны будем освободить монарха от этого бремени — следить за звездами, определять время выращивания рассады и посева злаков, вести календарь.

— Таково бремя царя, о великий.

— Звездного царя. Земной же царь должен наблюдать за тем, что происходит вокруг него, а не над ним.

— Ты говорил о знаках, господин мой, — напомнил второй советник.

— Простите меня, я сбился с мысли. Вычисления указывают на место и время. Не буду утомлять вас подробностями. К этим выводам меня привели исследования небесных ритмов. И, надо полагать, не меня одного. Должны быть и другие знатоки, их много. Если, господа, вы посмотрите сегодня ночью на восточную часть небосвода — на тот сегмент неба, который мы называем Логово Рыси, — вы увидите там новую звезду. Впрочем, нет, не имея опыта звездных наблюдений, вы там ничего не разглядите. Для вас все звезды одинаковы, их число может возрастать или уменьшаться с каждым часом ночи, но вы не сумеете это распознать. Тем не менее поверьте мне на слово: к множеству звезд на небосводе добавилась одна новая.

— Несомненно, это представляет значительный интерес для опытного астролога, каковым являешься ты, о великий, — произнес первый советник, — но что касается меня, я с трудом могу представить…