Я тщательно красил игрушечный фургон и размышлял.

Невозможно было понять, что все это значит. То, что я видел Элен Дрисколл в доме, если верить Алану, вполне объяснимо. Но теперь, выходит, я получил от нее записку, причем написанную ее почерком. Это, на мой взгляд, уже слишком.

И все же я боялся только за Энн. После визита к Алану я чувствовал себя намного лучше и увереннее. Но ради спокойствия Энн очень надеялся, что никаких происшествий больше не будет.

К сожалению, они не заставили себя долго ждать. Слава богу, когда все опять началось, Энн не было дома. Около девяти она пришла в гараж и сообщила, что Ричард спит, а она идет к Элизабет помочь ей со швейной машинкой. Я оставил покрашенный фургончик сохнуть и пошел в дом.

Я сидел в кухне, блокнот передо мной, карандаш в руке. Сам по себе он не двигался. Дело в том, что, как и в самом начале, любопытство порой побеждало во мне все остальные чувства. Как бы ни было временами страшно, а все равно интересно, что же будет дальше и чем все закончится. Я уже хотел начать что-нибудь писать, но услышал громкий стук в дверь. Убрав с глаз долой письменные принадлежности, я пошел открывать. За дверью стоял злой как черт Гарри Сентас.

– Забито? – осведомился он и, получив утвердительный ответ, протопал в ванную. На меня при этом он поглядывал как на злейшего врага. Открыв кран, он стал с интересом наблюдать, как наполняется раковина. Вода не уходила совсем. Я стоял рядом и думал, что воду уже давно пора закрыть, потому что скоро она польется на пол, однако проявил благоразумие и промолчал. Сентас внимательнейшим образом следил за подъемом уровня жидкости в раковине и, только наполнив ее до краев, закрутил кран. Разъяренно фыркнув, он сунул руку в воду и потыкал пальцем в сливное отверстие. Мне показалось, что наполненная раковина и я – мы оба вызываем у него одинаковое отвращение. – Сток всегда засоряется волосами, – наконец изрек он, – ваша жена мыла сегодня здесь голову?

– Не знаю, но если и мыла, то что нам теперь делать?

– Сейчас я уже ничего не сделаю, – заявил он, – утром вызову слесаря...

Я раздраженно подумал, что слесаря он вызовет только завтра, а эту чертову раковину умудрился наполнить уже сегодня, но сдержался и очень вежливо попросил попытаться помочь нам сегодня.

– Сегодня поздно, – он уже шел к двери, – завтра.

Именно в этот момент все и началось, без предупреждения, без подготовки, и оказалось тем более неожиданным, поскольку последовало за такой приземленной и сугубо житейской беседой, как обсуждение засора в ванной.

– Сентас! – внезапно услышали мы и оба замерли. – Сентас, Гарри Сентас, – настойчиво повторил чей-то голос.

Я задрожал и покрылся холодным потом. Это был голос моего двухлетнего сына. И в то же время не его.

Голосовые связки, несомненно, принадлежали Ричарду, но голос был другим. Вы когда-нибудь видели кукольное шоу марионеток, когда взрослый дядя-кукловод говорит тоненьким противным голосом и предполагается, что эти слова идут из неподвижных кукольных губ. Сейчас происходило что-то похожее. Из неподвижных губ Ричарда доносился искаженный фальцет кукловода:

– Ты же знаешь меня, Гарри Сентас, знаешь.

Домовладелец со свистом выдохнул воздух. В лице его не было ни кровинки.

– Что, черт возьми, здесь происходит?

Я честно открыл рот, но не смог выдавить ни звука.

– Ты хорошо знаешь меня, Гарри Сентас, – говорил голос моего сына, – меня зовут Элен Дрисколл.

Мы оба были настолько потрясены, что некоторое время не могли сдвинуться с места. Затем Сентас сделал несколько шагов в сторону спальни, но тут же притормозил и попятился назад.

– Эй, парень, что это? – прошептал он.

Ответить я не успел.

– Ты же меня очень хорошо знаешь, Гарри Сентас, – снова донесся голос.

Сентас еще несколько секунд поглазел на дверь спальни Ричарда. Я даже не мог вообразить, что его вечно красная физиономия может стать такой белой.

– Что это за чертовы шуточки?! – наконец взревел он и почти бегом бросился к выходу. – Сами разбирайтесь с вашей проклятой ванной!

Дом содрогнулся от удара захлопнувшейся двери. А я на негнущихся ногах проковылял к кроватке Ричарда.

– Вернись, – пробормотал он в темноте странным механическим голосом, – вернись ко мне, Гарри Сентас.

И затих. По его тельцу прокатилась непонятная дрожь, он с облегчением вздохнул и засопел, уже спокойно досматривая свои детские сны.

Увидев меня, Энн сразу поняла: что-то произошло.

– Нет, – упавшим голосом произнесла она, – только не это.

– Энн, сядь, пожалуйста, давай поговорим.

Она присела на другой конец дивана с видом насмерть перепуганного, но послушного ребенка.

– Я хочу рассказать тебе все, и считаю такое решение правильным, потому что, если это, не дай бог, случится с тобой, ты уже будешь готова и не испугаешься.

Вместо ответа, Энн закрыла глаза и горько заплакала.

– Господи, помоги нам, я так надеялась, что все уже позади. – Она скрипнула зубами и подняла на меня испуганные глаза. – Я больше так не могу!

– Энн, может быть, тебе стоит... – Слава богу, что я вовремя прикусил язык и замолчал. Потому что я совсем было собрался предложить ей уехать на время к матери, пока все не кончится. – Энн, я хотел сказать, что если мы сумеем это встретить без страха...

– Без страха? – взорвалась Энн. – А я что делаю? Я живу с этим, дышу этим и каждый день умираю с этим. Я больше не могу терпеть.

Я, как мог, старался утешить рыдающую женщину, но получалось плохо.

– Тише, детка, все в порядке, теперь все по-другому, я больше не беспомощен. – Я машинально произносил успокаивающие слова и в этот момент понял, что говорю чистую правду. – Поверь мне и ничего не бойся. Все будет в порядке. Я больше не беспомощен.

– Я, – рыдала Энн, – понимаешь, я беспомощна.

Взглянув на залитое слезами лицо жены, я принял решение. Оно с самого начала было неизбежно, просто раньше я этого не понимал. Мне придется взять дело в свои руки. И справиться с этим.

Я не мог рассказать о своем решении Энн. События последних дней совершенно подкосили ее. Смерть матери, волнения, связанные со мной, затем облегчение, когда она поверила, что все закончилось, и последовавшее вторичное погружение в пучину кошмара. Такое не всякий вынесет.

Я заставил ее выпить успокоительное, уложил в постель и долго сидел рядом, дожидаясь, пока оно подействует. Убедившись, что Энн крепко спит, я вернулся в кухню и достал блокнот. Все обстояло не так просто, как объяснил Алан. Здесь присутствовало что-то еще. Если Элен Дрисколл хочет вернуться в этот дом, зачем она отправляет мне записки? И, что еще более важно, почему она вещает устами моего ребенка, обращаясь при этом к своему родственнику?

Только если предположить, что с ней что-то случилось... Если она... Нет.

Я решительно отвергал эту мысль. И не собирался бесконечно повторять свои же ошибки. Это была новая ловушка. А я намеревался впредь вести себя более хладнокровно, тщательно продумывать каждый шаг, не делать поспешных выводов и не решать с ходу вопросы, на обдумывание которых великие философы прошлого тратили свои жизни, но так и не находили ответа. Пока я был готов признать только одно: ситуация сложнее, чем предполагали мы с Аланом.

Я взял карандаш, поднес его к бумаге и уставился в окно. Надо было отвлечься, сосредоточить внимание на чем-то постороннем, тогда рука начнет двигаться автоматически. Таким образом включается подсознание. Я где-то слышал, что некоторые люди могли одновременно читать и писать. А кто-то даже писал во сне.

Мне было видно окно кухни в доме Элси.

У нее снова были гости. Все сидели за столом и, насколько я понял, играли в карты. Временами до меня доносились взрывы смеха. Но даже шум почему-то не отвлекал меня. Я смотрел на Элси и вспоминал свои ощущения от ее не слишком праведных и не очень чистоплотных мыслей. И еще я пытался представить себе хаос, который наверняка воцарился бы в мире, если бы все вдруг стали телепатами. Наверное, общество, в котором каждый его член является открытой книгой для своих соседей, не смогло бы существовать. Хотя, если до этого когда-нибудь дойдет, вероятно, человечество достигнет той степени зрелости, при которой оно сможет пользоваться своими способностями разумно.