– Вы повели себя очень великодушно в отношении этого молодого человека, – насмешливо заметил Чемберс Такого она за Чарльзом раньше не замечала. Она хотела наказать его за это, но вышло иначе.

В волнении она так сильно потянула за перламутровую пуговицу своей блузки, что та отскочила и покатилась в сторону фисгармонии. Сара неловко нагнулась, чтобы отыскать ее, при этом из ее лифа незаметно выпала записка. Чемберс поднял ее, чтобы вернуть Саре. Он бросил взгляд лишь из любопытства, что, вообще-то, было ему несвойственно, и прочитал:

Чемберс был поражен до глубины души. Он опустился на колени, сделав вид, будто тоже ищет пуговицу от блузки. В действительности же он пытался найти какое-то объяснение этим необычным строкам и прежде всего тому факту, почему Сара носит эту записку в лифе.

– Вот она, слава Богу! – радостно вскрикнула Сара и показала Чемберсу находку на ладони.

Чарльз помог ей встать и после того, как она снова села на стул, протянул ей свернутую записку, пристально и вопросительно взглянув на нее.

Сара почувствовала, как в голову ударила кровь. Ей казалось, будто ею овладел демон, который не давал сделать и вдоха. Инстинктивно протянув правую руку к лифу, как раз к тому месту, где и должна была лежать записка, она с такой силой сжала кулак, что суставы на ее пальцах побелели. Она беспокойно моргала, глядя на молчавшего Чемберса. Но в следующую секунду ее неуверенность и чувство, что ее застали за чем-то преступно-греховным, уступили место ожесточенной ярости. Резким движением Сара вырвала записку из пальцев Чемберса и сунула ее обратно в лиф, откуда та выпала таким коварным образом. Намереваясь не заострять внимание на неожиданном происшествии, она продолжила говорить, будто ничего не случилось. Сара вернулась к совету Чемберса заявить об обнаружении статуи в полицию. На все последующие вопросы Чемберс отвечал коротко, неохотно и без особого энтузиазма.

– Уже совсем темно, – вдруг произнесла Сара Джонс, – не будете ли вы так любезны проводить меня домой?

– Конечно, мисс Джонс, – как всегда, обходительно ответил Чемберс.

Чарльз не обмолвился с мисс Джонс и словом по пути к школе, когда они шли через рыночную площадь, мимо павильона «Баттер кросс», где в это время обычно встречались влюбленные парочки. Сара догадывалась, что причиной долгого молчания Чемберса послужила любовная записка Говарда. Но в смущении она никак не решалась заговорить на эту тему. Так прогулка постепенно превратилась в муку. Сара хотела убежать и спрятаться где-нибудь в укромном уголке.

Немного не дойдя до школы, Сара вдруг произнесла:

– Чарльз, вы сейчас, наверное, задаетесь вопросом, что же это за записка?

– Это верно, Сара, – ответил Чемберс, пряча взгляд в темноте. – Судя по всему, речь идет об очень молодом поклоннике, да к тому же еще о бывшем ученике. Вы, конечно, понимаете, что меня это несколько удивило.

– Говарду Картеру пятнадцать с половиной. Чисто математически нас разделяет целых тринадцать лет, но в душе мы будто родились в один день.

– Мисс Джонс! – Голос Чемберса звучал раздраженно и громко. – Я надеюсь, вы понимаете, что делаете!

– Нет! – коротко ответила Сара. – Я лишь чувствую, что по-другому не могу. И я говорю это, чтобы вы не питали напрасных надежд, Чарльз. Расценивайте мое признание как свидетельство доверия.

В полном молчании под покровом темноты они наконец дошли до здания школы. У крыльца Чемберс попрощался с обычной манерностью: он взял руку Сары и низко поклонился, как слуга перед своей госпожой. И прежде чем Сара успела поблагодарить его за то, что он провел ее, Чарльз исчез в темноте.

За стеной дома, в пятидесяти метрах от них, за всей этой сценой наблюдал Говард Картер. Долгие вечера в затхлом одиночестве в Дидлингтон-холле, тоска по Саре, желание коснуться ее. Довели юношу до того, что он сел на велосипед и отправился в Сваффхем. Путь в десять миль он преодолел за один час.

Говард хотел удивить Сару, но, обнаружив, что дверь заперта, а в доме не горит свет, он решил отойти подальше и ждать любимую в стороне, пусть даже до полуночи.

У влюбленных есть странное предчувствие относительно своего предмета обожания, или, лучше сказать, они думают, что у них есть это предчувствие. Однако зачастую они делают из увиденного ложные выводы. Так произошло и в этот раз, Картер расценил неожиданную встречу совершенно превратно.

Конечно, он сразу, несмотря на темноту, узнал Чарльза Чемберса, и непостижимый гнев охватил его душу. Говард был зол на Чемберса, но еще больше на Сару Джонс, которая играла с Картером как с маленьким мальчиком. Он ненавидел себя за то, что попался на ее удочку. Как он мог! Как он мог только подумать, что мисс Джонс, замечательно красивая женщина, влюбится в него, художника средней руки, у которого едва молоко обсохло на губах!

Говард подождал, пока на верхнем этаже загорится свет. От злости у него по щекам текли слезы. Он зажег керосиновый фонарь на руле своего велосипеда, вскочил на него и поехал по Лондон-стрит в направлении Брэндона. В эти минуты он просто хотел умереть. Такое уже было в его жизни и будет еще не раз.

Каждый год в конце лета лорд Уильям Джордж Тиссен Амхерст устраивал в Дидлингтон-холле большой праздник, равных которому не было во всем графстве.

Тех, о чьем экономическом успехе говорили все, тех, у кого было имя и соответствующий статус, приглашали по строгим правилам, за выполнением которых недреманным оком следила сама леди Маргарет. Нередко в лучших кругах общества или в тех, которые себя к таковым причисляли, люди судачили о том, почему кое-кто, невзирая на весьма значительные заслуги, так и остался без приглашения на праздник.

Сотни факелов мерцали на окнах господского дома и по обеим сторонам длинного въезда, когда гости съезжались на своих фаэтонах, ландо, викториях и купе.

По случаю торжества мистер Альфред МакАллен, считавшийся самым крупным перевозчиком в Сваффхеме, приехал с дочками на кашляющем, плюющемся и сильно хлопающем экипаже, который двигался по дороге сам, без лошадей. Как выяснилось, эту штуку привезли из Франции, и в ней было шесть лошадиных сил, хотя ни одной лошади не понадобилось. Согласно законам страны перед автомобилем, так назвали это странное средство передвижения, бежал мальчик, чтобы предупреждать встречных кучеров и других порядочных пользователей дороги. МакАллен уверял, что мальчик с удовольствием выполнял это задание от самого Сваффхема до Дидлингтон-холла.

Лишь немногие отчаянно смелые мужчины отважились подойти к этому чудовищу ближе чем на пять шагов. Некоторые, к сожалению английских патриотов, утверждали, что эта машина была изобретена в Германии, потому что она двигалась не с помощью пара, а благодаря керосину и другим опасным смесям.

Пока Алисия принимала дочек МакАллена, на платьях которых остались следы сажи и дорожной пыли, водитель автомобиля выдавал себя за мага, выступающего в варьете. Он остановил машину, потянув за небольшой рычаг, так что было слышно лишь шипение надраенных каретных фонарей из латуни, которые заправлялись карбидом и водой и освещали все странным бледным сиянием.

МакАллену было за сорок, но вел он себя молодцевато. Он не мог похвастать происхождением, однако его удивительное богатство открывало ему вход в высшее общество. В этот вечер он поставил на кон всю свою репутацию, когда в присутствии лордов заявил, что лошадь уже отслужила свое и на ее место вскоре придет автомобиль. А через пятьдесят лет лошадь вообще вымрет. Автомобиль станет, по его словам, важнейшим изобретением столетия и венцом инженерной мысли немцев Даймлера и Бенца, даже значительнее, чем постройка моста через Ферт-оф-Форт или башня, которую возвели сумасшедшие французы в Париже.

Нет, МакАллен просто не вписывался в высшее общество, и он сам отчетливо давал понять это. Его клетчатый костюм был довольно спортивным и скорее подходил к его автомобилю, чем к званому ужину. МакАллен принял это приглашение без особого энтузиазма, но у него были свои задачи: он был вдовцом, жена его умерла от чахотки (некоторые утверждали, что с тоски), а МакАллену нужно было выдавать своих дочерей Мэри и Джейн замуж. Обе они не отличались красотой, а на их филейных частях было достаточно жирка. Так что богатое приданое было единственным, что привлекало потенциальных женихов. А МакАллен не упускал возможности лишний раз упомянуть об этом. В конце концов, в высших кругах вертелось немало молодых мужчин, имена которых имели намного больше веса, чем их кошельки.