Бекки снова смотрела на записку, держа ее дрожащими руками. Эта была уже третьей на этой неделе. Она услышала, как открывается входная дверь в галерее, и быстро спрятала листок в ящике. Это был Годсон.

— Привет, — сказал он, войдя в офис. — Что случилось? Женщина, ты выглядишь так, словно увидела привидение.

— Ничего. — Бекки покачала головой. — Ничего особенного. Как дела? Коробки из Йоханнесбурга уже доставили?

— Нет, я звонил в магазин. Должны быть в районе четырех часов, так Стинмаркен сказал. — Годсон скинул пиджак с плеч. — Ты уверена, что все в порядке? — снова спросил он, нахмурившись.

— Да, все отлично. Пойду сбегаю за кофе на угол. Я устала немного. Ты будешь что-нибудь?

Годсон покачал головой.

— Нет. Мне нужно поработать с кое-какими бумагами. Нам поступил большой заказ с Берега Слоновой Кости… ты его видела? По электронной почте пришел. Какая-то американская пара.

Бекки рассеянно кивнула.

— Скоро буду, — сказала она и встала. Она не хотела показывать Годсону эти записки, которые появлялись с пугающей частотой в этом месяце. Первую она нашла прикрепленной к входной двери галереи. Она сняла ее и развернула как ни в чем не бывало. Записка была адресована владельцу галереи. Она запустила пальцы в конверт и несколько минут смотрела на записку, не понимая, в чем дело. «Убирайся из нашей страны» — было написано печатными буквами. Бекки, ни минуты не думая, бросила записку в мусорную корзину и выбросила все плохие мысли из головы. Но когда появились вторая и третья записки — одна из них была прикреплена к двери, другую подсунули под дверь, — неопределенное, далеко неподдельное чувство страха уже было сложнее скрывать. Тем не менее она не хотела обращаться с этим к Годсону; а почему, она и сама не знала. У них так все хорошо шло — их галерея теперь была одной из наиболее известных в Зимбабве, да и во всей Южной Африке. Конечно, они еще не делали больших сборов — ухудшение экономики наносило вред обменным курсам валют, поэтому их доход был минимальным, но деньги были не самым главным, такого мнения придерживались оба, она и Годсон. В Хараре они нашли особое старинное помещение, и теперь, когда наконец связались с остальным миром через Интернет, к ним обращались покупатели со всех уголков мира в поисках картин, скульптур и поделок, которые они с Годсоном собирали по всей стране.

Может быть, это была не та карьера, которую Бекки желала для себя, когда поступала в школу искусств, но у нее определенно было профессиональное чутье на правильные вещи: она знала, какой подойдет цвет, материал, мастер. «Делюкс» постоянно менялся, он не стоял на месте, развивался, в нем выставлялись и продавались работы лучших местных мастеров. Их даже упомянули в одной статье южно-африканской газеты «Дэйли мэйл». Бекки заказала пятьдесят копий и немедленно разослала их в Британию — и одну в Бамако, конечно же. У них с Годсоном было необычное содружество — он со своими длинными косичками до пояса и живыми, подвижными чертами лица; и она с ее ярко-рыжими волосами и бледной кожей. И, несмотря на все странности, контраст был им на руку. Все их знали. Даже Генри зашел к ним в галерею больше года назад, чтобы сказать, что уезжает из Зимбабве обратно в Англию.

— Я завидую тебе, — признался он наконец перед уходом. — Ты смогла приспособиться к этому месту, а я нет. А ведь это — моя страна. — Она смотрела на него, не зная, что сейчас нужно сказать ему в ответ. Она хорошо представляла, чего ему стоили эти слова. Но она также понимала, что Генри ищет свое призвание в неверном месте и даже в неверном направлении. Она обняла его, сожалея о том, что у них все-таки ничего не получилось, и проводила его к выходу из галереи и из своей жизни. Она знала, что он подумал, когда вошел и увидел ее и Годсона, склонившихся вместе над каталогом картин и фотографий, который им кто-то прислал, — но ей было все равно. Как бы там ни было, объяснять ему, как все есть на самом деле, было бесполезно. Хотя она сама до конца не понимала их с Годсоном отношений.

Она почувствовала, как чья-то рука обхватила ее за шею. Она подняла глаза. Это был Годсон. Он пришел вслед за ней в кофейню. Она улыбнулась ему едва заметной улыбкой.

— Перестань, Бекки… что случилось? Ты странная какая-то в последнее время. — Он устроился на стуле рядом с ней. Она занервничала и глубоко вздохнула.

— Просто… стали приходить эти письма… нет, по правде говоря, это просто записки. И в них все одно и то же.

— Какие записки? Что там написано? — Годсон пристально посмотрел на нее.

— О, я даже не знаю. Просто… что-то вроде оставить страну, убраться отсюда. — Они замолчали.

— Что ты такое говоришь?

— Не знаю, — повторила она. — Первая… ее к двери прикрепили. Потом подсунули под дверь. Я их утром находила. — Она снова посмотрела на него. Годсон уже стоял на ногах. Он потер ладонью лицо.

— Что ты с ними сделала? Ты выбросила их?

Она покачала головой, обеспокоившись выражением его лица.

— Нет. Ну, только первую. Две другие я спрятала в ящике в своем столе. Куда ты?

— Вернусь через минуту, — крикнул он через плечо, уверенно шагая к двери. Она проводила его взглядом, не понимая, что было у него на уме и что значило выражение страха, передернувшее его лицо. Годсон никогда ничего не боялся. Ее охватила нервная дрожь. «Перестань», — приказала она себе. Может быть, это какой-нибудь непризнанный художник или бывший работник… она уволила одного уборщика несколько недель назад и охранника месяц назад… но ничего серьезного. Это исключено. Она допила кофе и ушла.

Годсона не было весь день. Бекки резко подняла голову, как только услышала, как он вошел в дверь.

— Где ты пропадал? — спросила она. Он снял куртку и повесил ее на вешалку.

— Я отдал записки одному своему хорошему знакомому, спросил его мнение по этому поводу. Ну, понимаешь… нет ли повода для беспокойства.

— Годсон, думаю, это один из уволенных рабочих или художников, которым мы отказали. Ерунда, я уверена, что это несерьезно. — Бекки попыталась посмеяться, но Годсону было не до смеха.

— Послушай, — сказал он, подойдя к ее столу. Она взволнованно посмотрела на него. Бекки никогда еще не видела его таким испуганным. — Не пренебрегай этим. Ты смотришь новости? Читаешь газеты?

— Годсон, ты пугаешь меня, — сказала Бекки, повернувшись к нему лицом. Он нагнулся к ней.

— Извини. — Его лицо было совсем рядом с ее лицом. У Бекки перехватило дыхание. Он выпрямился. — Тебе следует быть осторожнее, — наконец сказал он. — Старайся не приходить сюда одна. Будь рядом со мной или с одним из охранников.

— О, не говори глупости. Это ерунда. Поверь. Но я буду осмотрительнее, обещаю, — добавила она поспешно, глядя на его искаженное лицо. Он сел за свой стол.

— Я серьезно. Это не шутки. Мы живем в неспокойные времена, — сказал он. Бекки подавила желание рассмеяться. В Хараре? Неспокойно? О, она сотню раз слышала истории о том, как у белых фермеров отнимали их земли, но ведь это Хараре… спокойный, мирный, цивилизованный. Ничего подобного здесь не могло произойти. Но она промолчала. Они с Годсоном уже были впутаны в сомнительную паутину, и она не представляла, как можно выйти из этой ситуации. Она наклонила голову над компьютером и продолжила работать.

В половине пятого тем же вечером, когда только начинало смеркаться, Годсон встал и надел куртку. Бекки посмотрела на него.

— Давай пойдем выпьем чего-нибудь, — сказал он, выключив свой компьютер. Он был молчалив все то время, что они работали. Она немного подумала и кивнула. Она тоже была не прочь расслабиться после такого нарастающего напряжения.

— Хорошо. Дай мне пару минут.

Она выключила компьютер, взяла сумку и пошла в ванную комнату. Она поправила макияж, расчесала волосы и захватила шарф из холла. Где закончится сегодняшний вечер, было большой загадкой. Это было одним из величайших преимуществ работы с Годсоном — частенько по пятницам, когда в «Делюксе» не намечалось никаких встреч, они с Годсоном ходили в «Реджинс», бар за углом, а уж потом их могло занести куда угодно. В нелегальный кабак в Мбаре; на вечеринку к ее друзьям в пригород; они могли оказаться в такси, бешено мчась через весь город в Читунгвизу, где он жил; к его друзьям, где был в самом разгаре концерт импровизации. На ее памяти был случай, когда она, Годсон и его друзья поехали из Хараре в Булавайо однажды вечером, чтобы попасть в бар, где, по слухам, играл знаменитый музыкант из Южной Африки. Все было возможно. Ей нравилась эта черта в нем. Но и кое-что другое привлекало ее, думала она, промокая губы. Она вовремя остановилась. Какой смысл думать об этом. Она выключила свет и вернулась в офис.