– Да он, как бы сказать… не настоящий. Был, действительно, покойник, а потом… Прямо-таки сущая чепуха!

– Ну? Ну?

– Вы знаете, где я служил последнее время?

– Вероятно, при посольстве? – высказал вежливое предположение мой товарищ.

– Да, как же! Держите карман шире… То есть так мне не повезло, так не повезло, что просто ужас. Подумать: учился я в свое время в гимназии, окончил три класса и дошел до того, что последнее время служил вагоновожатым трамвая!!

– Какая трагедия! – вздохнул мой товарищ. – Ну?

– Видите ли, я больше привык к интеллигентному труду. Шофер я плохой и вагоновожатый был препаршивый. Вместо того чтобы следить за своим делом, я считал количество окон в домах, старался обгонять, ради спорта, экипажи или читал вывески наоборот.

– Как это? – заинтересовался мой товарищ.

– А так: написано, например, «магазин Бурцева», а наоборот читаешь: «Авецруб низагам».

– Авецруб низагам, – прошептал я. – Это действительно замечательно. Забавно! Онвабаз…

– Чего?

– Онвабаз! Забавно.

– Да, да. Так вот я и говорю: вместо того чтобы дело делать, я ворон считал. Ну, вот… Недавно еду – вдруг из-за угла погребальная процессия. Эх, думаю, успею проскочить – трах! Что же вы думаете?! Вагон мой налетает на катафалк, гроб с покойником летит на рельсы, вагон наскакивает на гроб – и не успевает никто оглянуться, как гроб – на куски, а покойнику колесом кусочек ноги отхватило… Да вот, не он ли это сюда ковыляет?

Мы в ужасе вскочили и обернули лица к дверям, в которые кто-то вошел.

– Нет, не он! Да уж вы не беспокойтесь… Он явится проклятый! И здесь меня найдет. Притащится!

– Амус лешос, – сказал я своему другу, из деликатности затемнив фразу.

Но опытное ухо бывшего вагоновожатого уловило смысл этих слов.

– Ничего я не сошел с ума. Вот увидите – явится! Слушайте же, что дальше было. Едва только колесо наехало на лапу покойника, как он зашевелился, задергал руками и – ну орать что есть мочи! Эти дураки доктора так и не разглядели, что усопший-то спал в летаргическом сне.

– Изумительный случай! – ахнули мы.

– Ничего не изумительный. Самый обыкновенный. Говорю же я вам: со мной каждый день что-нибудь подобное случается.

– Что же дальше было?

– Ничего хорошего. Факельщики, разумеется, удрали, лошади с катафалком умчались вскачь – потеха!

– А родственники этого летаргического на меня же набросились и давай меня костить, как самого последнего человека.

– За что же? – удивился мой товарищ. – Ведь вы, прямо-таки воскресили мертвеца!

– То-то и оно. Я говорю то же самое. А он ко мне потом пристал: зачем гроб поломал? Зачем ногу попортил?

Вагоновожатый погладил усы и свесил голову на грудь с видом злейшего меланхолика.

– Теперь вот ходит ко мне. Триста рублей требует. Трамвайное общество отвертелось с помощью своих адвокатов… а у меня адвокатов-то нет. Что я теперь буду делать? Ходит и ходит этот колченогий. Каждый день ходит. Я, говорит, через тебя трудоспособность потерял.

– А вы бы ему указали на то, что, если бы не вы – так бы его живого и закопали в могилушку.

– Да говорил я ему! Уперся как бык: не твое дело, говорит. Может быть, я и без тебя бы, когда речи над гробом начали говорить, – проснулся бы. И ноги, говорит, были бы целы. Я, говорит… А чтоб тебя на том свете так таскало! Слышите? Идет! Я уж по костылю слышу. Пронюхал, что я здесь! Опять будет тут нюнить, падаль этакая!

Действительно, со стороны входа до нас донесся отчетливый стук костыля о каменный пол.

Он приближался и приближался…

Покойник выглядел еще не старым мужчиной, с желтым лицом и брезгливо выдвинутой нижней губой. Под мышкой он держал костыль. Голос имел скрипучий, ворчливый.

– А! Вот оно что! Вы тут вина распиваете, шашлыками закусываете – лучше бы денежки мои отдали. А приятелей шашлыками пичкать можете тогда, когда свободные деньги будут.

– Эй вы там – потише! – грубо крикнул я. – Чего вы пристаете к этому почтенному человеку? Что вам надо?

– А это вы видели? – указал он на ногу. – Тоже они мастера людей зря калечить.

– «Людей», – презрительно расхохотался вагоновожатый. – Тоже человек выискался! В гробу по улицам раскатывает.

– Все равно, брат! Давить никого не полагается.

– Если вы покойник, так нечего ко мне приставать, а если не покойник, то сами могли бы лошадьми править. Небось, я звонки-то давал.

– Ну так что ж, что давал?

– А вы разлеглись и в ус не дуете. Трамвая нужно остерегаться.

Последнюю фразу вагоновожатый произнес крайне нравоучительно.

– Вы, братец мой, рассуждаете, как глупый человек: если бы я мог сам править катафалочными лошадьми, кто бы, какой бы дурак повез меня на кладбище.

– Ну а если вы покойник, то и нечего было просыпаться!

– Я не виноват, что у меня летаргический сон. А вы уж обрадовались, думаете – всякого летаргического можно трамваем давить?

– «Триста рублей», – пожал плечами вагоновожатый. – А то, что меня со службы выгнали и жалованье в штраф удержали – это кто мне заплатит?

– Виноват, – перебил мой товарищ, очень рассудительный человек. – Скажите, господин вагоновожатый, а если бы вы налетели на настоящего покойника, вас бы тоже уволили?

– В том-то и дело, что тогда бы не уволили! Мало ли какой человек на погребальную процессию наехать может. А тут уволили за то, что живого человека изувечил. Все-таки – скандал, разговоры!

– В таком случае, милостивый государь, – серьезно сказал мой товарищ, обращаясь к покойнику. – Вы сами виноваты во всем происшедшем. Вам не нужно было просыпаться. Вы сами понимаете – не большая беда, если покойника немножко изувечат. А вы сделали очень некрасиво – к рельсам подъехали, крадучись, втихомолку, как покойник, а потом, когда вас, так сказать, вышибли из седла, вы подняли крик, подчеркнув этим, что пострадали, как живой человек. Неудобно-с.

– Ну, хорошо. Если даже так, – согласился покойник после долгого размышления. – А гроб-то он все-таки поломал? Гроб-то тоже денег стоил?

– Но ведь он вам сейчас не нужен?!

– Да ведь когда-нибудь понадобится?

– Тогда он вам его и купит.

Бывший покойник обернулся к вагоновожатому.

– Купишь?

– С удовольствием!

– Ну, то-то. Ты хоть бы вином-то меня угостил. А то одни от тебя только неприятности.

– Сделайте одолжение!

Восхищенный красноречием моего товарища, покойник развеселился, и даже легкое подобие улыбки – как солнце сквозь облака – прорезало его лицо.

– За здоровье новорожденного! – провозгласил мой товарищ.

– Ногу он мне только попортил – вот жалко!

– Ничего! Одни появляются на свет Божий без зубов и волос – другие без ноги – такова воля Зиждителя.

– Ура! – крикнул вагоновожатый.

Было весело.

Между моим товарищем и покойником наметился уже легкий абрис будущей дружбы.

Когда мы, расплатившись, неуверенно брели по узенькой улице, я сказал вагоновожатому на его обратном языке:

– Акчиниокоп иламолу! Ех-ех!

– Обисапс, – с чувством ответил вагоновожатый, пожимая мне руку…

___________________________

Вот вам и жизнь!

Ей-богу, ни одного слова не прибавил, не убавил. Честное слово.

У детей всегда бывает странный, часто недоступный пониманию взрослых уклон мыслей. Мысли их идут по какому-то своему пути; от образов, которые складываются в их мозгу, веет прекрасной дикой свежестью.

Вот несколько пустяков, которые запомнились мне.

Одна маленькая девочка, обняв мою шею ручонками и уютно примостившись на моем плече, рассказывала:

– Жил-был слон. Вот однажды пошел он в пустыню и лег спать… И снится ему, что он пришел пить воду к громадному-прегромадному озеру, около которого стоят сто бочек сахару. Больших бочек. Понимаешь? А сбоку стоит громадная гора. И снится ему, что он сломал толстый-претолстый дуб и стал разламывать этим дубом громадные бочки с сахаром. В это время подлетел к нему комар. Большой такой комар – величиной с лошадь…