По словам естествоиспытателя Куа, Фолклендские острова, если принять во внимание небольшую глубину океана между ними и Америкой[632] и сходство их травянистых равнин с аргентинской пампой[633], по-видимому, некогда были частью материка.
Эти низкие болотистые равнины покрыты высокой травой; зимой они затопляются. Там встречаются обширные пространства черного торфяника, представляющего хорошее топливо.
Особый характер почвы помешал росту деревьев, которые Бугенвиль посадил там в надежде на их акклиматизацию; ко времени высадки Фресине от них не осталось никакого следа. Самым крупным и самым распространенным растением является разновидность шпажника[634] — прекрасный корм для скота, — который служит убежищем для огромного количества тюленей и бесчисленных пингвинов. Именно шпажник первые путешественники приняли издали за высокий кустарник.
К числу полезных для человека растений, встречающихся на этом архипелаге, относятся лишь сельдерей, ложечник[635], одуванчики, малина, щавель, синеголовник.
Из животных на Восточном острове необычайно размножились быки, свиньи и лошади, завезенные французскими и испанскими колонистами; но беспощадная охота, которой занимаются китобои, несомненно вскоре значительно сократит их количество.
На Фолклендских островах единственным четвероногим животным местного происхождения является антарктическая собака; ее морда в точности напоминает лисью. Поэтому некоторые китобои назвали ее собачьей лисицей или волчьей лисицей. Эти свирепые животные бросались в воду, чтобы напасть на моряков Байрона. Если тюленям, с которыми собаки не боятся вступать в сражение, удается от них ускользнуть, они вполне удовлетворяются расплодившимися в огромном количестве кроликами, завезенными сюда позже.
Двадцать восьмого апреля 1820 года «Меркурий» вышел в море, увозя в Рио-де-Жанейро Фресине и его экипаж. Но капитан Гальвин заранее не подумал о том, что при входе в Рио-де-Жанейро судно, идущее под флагом аргентинских повстанцев, воевавших в то время с Португалией, может быть задержано, а его матросы и он сам захвачены в плен. Он попытался добиться от Фресине пересмотра их договора, надеясь уговорить его высадиться в Монтевидео. Но тот ни под каким видом не соглашался, и прежний договор был заменен новым. По нему Фресине приобрел за счет французского морского министерства право собственности на «Меркурий», обязавшись уплатить за него ту же сумму, какая была обусловлена в первом соглашении.
Восьмого мая прибыли в Монтевидео, где Фресине принял командование над судном, которому он дал название «Физисьен». Эта стоянка была использована для вооружения судна, перераспределения груза, проверки такелажа и принятия на борт пресной воды и продуктов, необходимых на переход до Рио-де-Жанейро. Во время этого плавания корабль получил ряд довольно крупных повреждений.
Он имел такой мирный вид, что, несмотря на военный вымпел, развевавшийся на верхушке грот-мачты, таможенные чиновники приняли его за торговое судно и пожелали посетить для осмотра.
Необходимо было произвести очень серьезный ремонт. Это заставило Фресине пробыть в Рио-де-Жанейро до 18 сентября. Затем он окончательно взял курс к берегам Франции и 13 ноября 1820 года бросил якорь в Гавре после длившегося три года и два месяца плавания, во время которого им было пройдено 18 862 морских лье.
Несколько дней спустя Фресине, серьезно заболевший, возвратился в Париж и передал в секретариат Академии наук труды экспедиции, составляющие ни больше ни меньше, как тридцать один том in-4o[636]. Естествоиспытатели Куа, Гемар и Годишо также сдали собранные ими коллекции. Среди них было четыре новых вида млекопитающих, сорок пять видов рыб, тридцать — пресмыкающихся, моллюсков, кольчатых червей, полипов и другие.
Привлеченный, согласно военным законам, к военному суду за потерю корабля, Фресине не только был единогласно оправдан, но и получил горячую благодарность за проявленную им энергию и способности, за искусные и своевременные меры, к каким он прибегнул при этом печальном происшествии.
Отныне Фресине посвятил все свое время опубликованию результатов совершенного им плавания. То немногое, что мы сообщили, дает представление об их грандиозности. Но чрезмерная добросовестность побуждала исследователя не выпускать в свет своих трудов до тех пор, пока они не будут доведены до совершенства, пока он не достигнет того, что они окажутся на уровне современной науки. Можно себе представить, сколько времени пришлось ему потратить на классификацию привезенных им многочисленных материалов. Поэтому, когда наступил день его смерти, 18 августа 1842 года, остался еще не вполне законченным один из самых интересных разделов его работы, в котором рассматривался вопрос о языках народов Океании и, в частности, жителей Марианских островов.
В конце 1821 года морскому министру Франции Клермон-Тоннерру был представлен проект нового путешествия, принадлежавший двум молодым офицерам — Дюперре и Дюмон-Дюрвилю[637]. Первый только год назад вернулся во Францию; плавая помощником Фресине на «Урании», он оказал важные услуги экспедиции своими познаниями в области точных наук и гидрографии. Второй обратил на себя внимание во время гидрографических исследований, проведенных капитаном Голтье в Средиземном и Черном морях. Дюмон-Дюрвиль интересовался ботаникой и изящными искусствами; он один из первых отметил художественную ценность незадолго до того найденной Венеры Милосской[638].
Задачи, которые ставили перед собой эти молодые ученые, заключались в изучении земного магнетизма, климата и в определении формы Земли.
«Что касается географических исследований, — писал Дюперре, — то мы предполагаем установить или уточнить путем наблюдений или путем исчислений местоположение многих точек в различных частях земного шара. В особенности нас будут интересовать бесчисленные архипелаги Великого океана[639], бывшие местом гибели стольких кораблей, замечательные по характеру и форме низкие острова, рифы и подводные скалы, из которых они состоят. Мы намереваемся проложить новые пути в Опасном архипелаге и на островах Общества, наряду с путями, проложенными Киросом, Уоллисом, Бугенвилем и Куком, мы хотим связать наши гидрографические работы с теми, что были произведены во время путешествий Д'Антркасто[640] и Фресине в Полинезию, Новую Голландию и на Молуккские острова, и, в частности посетить Каролинские острова, о которых, если не считать их восточной части, исследованной в наши дни капитаном Коцебу, мы имеем лишь самые неопределенные сведения, сообщенные миссионерами на основании рассказа нескольких туземцев, которые сбились в своих пирогах с пути и были занесены ветром на Марианские острова. Язык, характер, нравы и внешний вид островитян также должны стать предметом специального изучения, представляющего не меньший интерес».
Флотским врачам Гарно и Лессону поручили естественнонаучные наблюдения, а в качестве старших офицеров пригласили самых образованных моряков. Среди них были Лесаж, Жакино, Берар, Боттен, Блуа и Блоссевиль.
Академия наук отнеслась с большим энтузиазмом к плану научных исследований, разработанному инициаторами экспедиции, и предоставила в их распоряжение подробные инструкции, в которых были изложены пожелания ученых. Одновременно исследователям были переданы самые совершенные приборы.
Выбор пал на небольшой трехмачтовый корабль «Кокий» («Раковина») с осадкой, не превышавшей двенадцати-тринадцати футов; это судно стояло в резерве в Тулонском порту.
