Я кашлянул. В доме отца Антуана было довольно холодно. Казалось, он экономил не только на топливе, но и на электричестве: в комнате было так темно, что я а трудом различал его фигуру. Единственное, что я отчетливо видел, это серебряное распятие на его груди.

– Я не могу понять, зачем он нам был нужен? Что он делал для нас, американцев? – спросил я.

– Он никогда подробно не объяснял, мсье. Он был связан какой– то клятвой о неразглашении. Но все равно, я думаю, он сам точно не понимал своей миссии.

– Но танки… черные танки…

Старый священник повернулся ко мне, и я заметил странный блеск в его глазах.

– Черные танки – это то, о чем я не могу говорить с вами, мсье. Я делал все, что мог, эти долгие тридцать лет, чтобы танк был убран из Пуан– де– Куильи, и мне все время говорили, что вывезти его отсюда тяжело и неэкономично. Но мне кажется, что на самом деле они слишком боятся трогать его.

– Почему боятся?

Отец Антуан открыл стол и достал маленькую серебряную табакерку.

– Вы нюхаете табак? – спросил он.

– Спасибо, нет. Но не отказался бы от сигареты.

Он протянул мне коробку с сигаретами, а себе в ноздри положил две щепотки табака.

Я закурил испросил:

– Есть что– нибудь у этого танка внутри?

Отец Антуан подумал и сказал:

– Возможно. Не знаю. Тейлор ничего не говорил об этом. Когда они заваривали башню, никому из жителей не разрешали находиться у танка ближе чем на полкилометра.

– Они давали какие– нибудь объяснения?

– Да, – ответил отец Антуан. – Они сказали, что внутри очень мощное взрывчатое вещество и существует опасность взрыва. Но конечно, ни один из нас в это не поверил. Зачем им понадобилось, чтобы викарий отпускал грехи нескольким пудам «ти– эн– ти»?

– Вы верите, что танк – это средоточие неких злых сил?

– Это нельзя назвать верой. Я не встречал никого, кто был бы скептиком более, чем солдат. Зачем в армию был призван священник? Благословлять оружие? Я могу только предполагать, что все, связанное станком, не соответствует законам Бога.

Я не совсем понял, что он имел в виду. Но он произнес эти слова медленно и шепотом в этой темной, мрачной комнате. Меня пробрала дрожь, и я почувствовал какое– то подобие страха.

– Вы верите в голоса? – спросил я.

Отец Антуан кивнул:

– Я сам их слышал. Любой достаточно храбрый человек, подойдя к танку после наступления темноты, может их услышать.

– Вы слышали их сами?

– Да, я ходил туда втайне от всех.

– Один?

Старый священник поднес к носу платок.

– Это моя работа. Последний раз я был около танка три или четыре года назад и провел там несколько часов, непрерывно молясь. Это обострило мой ревматизм, но я теперь уверен, что этот танк – орудие злых сил.

– А вы слышали что– нибудь особенное? Я имею в виду, чьи это были голоса?

Отец Антуан осторожно подбирал фразы:

– Это были, по– моему, не человеческие голоса.

Я уставился на него:

– Не понимаю.

– Мсье, как мне объяснить вам? Это были голоса не человеческих духов или человеческих призраков.

Я не знал, что на это ответить. Несколько минут мы сидели в тишине, а снаружи угасал день. Небо приобрело едва заметный зеленоватый оттенок, что предвещало снег. Отец Антуан, казалось, был глубоко погружен в свои мысли. Но потом он поднял голову и спросил:

– Это все, мсье? У меня есть что еще сказать.

– Да, это необходимо. Все это непонятно и загадочно.

– Пути войны всегда загадочны, мсье. Я слышал много рассказов о странных и необъяснимых случаях на нолях битвы или в концентрационных лагерях. Иногда это святые чудеса, когда являются посланники от Бога. Я разговаривал с человеком, который сражался при Сомме, и он уверял, что каждую ночь во сне к нему являлась Святая Тереза. Но опять же, мсье, и существа из ада тоже не дремали и искали свои жертвы; Говорили, что Генрих Раутманн, один из руководства СС, держал у себя собаку, принадлежащую дьяволу.

– А этот танк?

Он развел бледными костлявыми руками:

– Кто знает, мсье? Это выше моего понимания.

Я поблагодарил и собрался уходить. Его комната напоминала темный таинственный склеп. Напоследок я спросил:

– Как вы думаете, это опасно?

Он не обернулся.

– Проявления зла всегда опасны, мой друг. Но величайшей защитой от него была и будет святая вера в Господа нашего.

Я на секунду задержался у двери, пытаясь разглядеть во мраке его фигуру:

– Вы правы.

Я вышел на холодную лестницу, ведущую к выходу, а затем на улицу.

В семь часов, после утомительной поездки по грязным деревням, мимо ферм и необитаемых домов, мимо неподвижных деревьев и замерзших курящихся полей, я добрался до фермы Пассерелей и въехал во двор.

Вечер уже почти угас, когда я вылез из «Ситроена» И подошел к двери дома. Какая– то собака залаяла на другой ферме, на противоположном конце равнины; но здесь было все спокойно. Я постучал в дверь и стал ждать.

Дверь открыта Мадлен. Она была одета в грубую голубого цвета ковбойскую куртку и джинсы. Казалось, она только что закончила копаться у трактора.

– Добрый вечер, – сказала она, но в ее голосе не было удивления. – Вы что– то оставили здесь?

– Нет. Я вернулся из– за вас.

– Из– за меня?

– Можно войти? Здесь холодно, как на Северном полюсе. Я хотел кое– что у вас спросить.

– Конечно, – ответила она и распахнула дверь шире.

На кухне было тепло и пусто. Я сел за старый деревянный стол, изрезанный ножами и носящий множество отпечатков горячих кастрюль и сковородок. Она достала из буфета чашку, наполнила ее бренди и поставила передо мной. Затем села напротив и спросила:

– Вы все еще думаете о танке?

– Я уже повидал· отца Антуана.

Она слабо улыбнулась:

– Я так и подумала.

– Меня очень легко вычислить?

– Вовсе нет. – Она вновь улыбнулась. – Но вы мне представляетесь тем человеком, который не любит останавливаться на половине пути. Вы рисуете карты, значит, в вашей жизни не было ничего таинственного или мистического. А в этом случае, конечно, есть нечто особенное.

Я отхлебнул немного бренди.

– Отец Антуан сказал, что собственными ушами слышал голоса.

Она смотрела на стол. Ее пальцы скользили по отпечатку, оставленному горячим судком.

– Отец Антуан очень стар, – прокомментировала она.

– Вы думаете, он потерял разум?

– Не знаю. Но его проповеди изменились. Возможно, он нафантазировал все это.

– Возможно. Но вот это я и собираюсь выяснить.

Она взглянула на меня:

– Вы хотите сами их услышать?

– Конечно. И кроме того, хочу записать на кассету. Кто– нибудь раньше пытался это делать?

– Дан, не так уж много людей собирались хотя бы услышать голоса.

– Да, я знаю. Но именно это я сегодня и сделаю. И надеюсь, вы пойдете со мной.

Мадлен не сразу ответила, ее глаза блуждали по кухне, как у человека, думающего над какой– то трудной задачей. Ее волосы были собраны сзади в большой узел, который не очень шел ей, но я полагал, что она из тех девушек, которые не сильно заботятся о своей привлекательности, находясь в коровнике. Почти бессознательно она осмотрела себя, а затем взглянула на меня.

– Вы действительно хотите идти?

– Конечно. Тогда появятся хоть какие– то объяснения.

– Американцам всегда требуются объяснения?

Я допил бренди и пожал плечами:

– Полагаю, что это национальная особенность. Во всяком случае, я родился и вырос в Миссисипи[3] .

Мадлен сжала губы.

– Предположим, я попрошу вас не ходить туда.

– Можете попросить. Но я все равно пойду. Послушайте, Мадлен, это же совершенно фантастическая история. Какие– то странные вещи происходят вокруг старого танка, и я должен знать, что это такое.

– С' est malin, – ответила она. – Это опасно.

Я облокотился на стол и положил свои руки на ее.