Он был темным и неуклюжим, но на удивление маленьким.

Я думаю, что в наши дни большинство людей уже не помнят, какие маленькие танки участвовали во Второй мировой войне. Его поверхность была выкрашена в черный цвет и местами попорчена ржавчиной, металл кое– где был покорежен. Я знал, что это за танк, возможно, это был «шерман» или что– нибудь подобное. Но это, безусловно, американский танк – на боку виднелись белые звезды. Я двинул по железу ногой – оно гулко загудело в ответ.

По дороге медленно шла женщина с полным ведром молока. Она смотрела на меня и, поравнявшись, поставила ведро на землю остановилась. Она была сравнительно молода, лет двадцати трех – двадцати четырех, на ней был красный костюм. Она выглядела как дочь фермера. Ее руки были грубы от доения коров на холоде и ветру, щеки пылали ярким румянцем, как нарисованные чьей– то умелой кистью.

– Bonjour, mademoiselle, – поприветствовал я ее, и она ответила наклоном головы.

– Вы американец?

– Да.

– Я так и думала. Только американцы останавливаются и смотрят.

– Вы неплохо говорите по– английски.

Она улыбнулась:

– Я работала в Англии, три года.

– Но почему вы вернулись на ферму?

– Моя мать умерла, а отец остался совсем один.

– У него прекрасная любящая дочь.

– Да. – Она опустила глаза. – Правда, я собиралась уехать на следующий день обратно, но мне там было очень одиноко.

Я вновь бросил взгляд на громоздкий разбитый танк.

– Мне сказали, что танк был подбит. А ночью здесь можно услышать разговоры убитых…

Девушка ничего не ответила.

Я немного подождал, затем взглянул на нее.

– Как вы думаете, это правда? – спросил я. – Его подбили?

– Вы не должны говорить об этом, – ответила она, иначе ведро перевернется.

Я бросил взгляд на ее алюминиевое ведро.

– Вы серьезно? Если мы будем говорить о духах в танке, молоко выльется?

– Да, – прошептала она.

Я думал, что слышал обо всем на свете, но это было нечто новое. Здесь, в современной Франции, образованная молодая леди говорит шепотом около старого разбитого «шермана», что якобы привидения из танка выльют ее свежее молоко. Я положил руку на холодное железо и решил, что напал на что– то особенное. Роджер это одобрит.

– А вы сами– то слышали этих духов? – спросил я.

Она отрицательно покачала головой.

– А вы знаете кого– нибудь, кто слышал? Кого– нибудь, с кем я могу поговорить?

Девушка взяла ведро и пошла по дороге. Но я догнал ее и пристроился рядом, не обращая внимания на то, что она не смотрела в мою сторону и не разговаривала со мной.

– Я не хочу быть назойливым, мадемуазель. Мы вместе с моим другом пишем книгу о Второй мировой войне, а эта история очень интересна, мы можем ее использовать. Кто– то же должен был слышать эти голоса, если они существуют?

Девушка остановилась и тяжело взглянула на меня. Она была очень хорошенькая для нормандской крестьянки. Такой прямой нос можно было видеть у женщин на картинах XI века в Бауехском музее, глаза были чистого зеленого цвета. Под ее грубой жилеткой и юбкой скрывалась довольно красивая, привлекательная фигурка.

– Я не знаю, почему вы так разволновались. Ведь это же только сказка, слухи, не так ли? На самом– то деле никаких духов не существует?

Девушка молча смотрела на меня. Затем произнесла:

– Это не духи, это другое.

– Что значит «другое»?

– Я не могу вам ответить.

Она вновь пошла вперед, и на этот раз довольно быстро.

Я с трудом поспевал за ней. Наверно, если ходить по три мили от коровника до дома и обратно дважды в день, то ноги, естественно, окрепнут. Но так как у меня не было таких тренировок, я порядочно запыхался, и когда мы дошли до ворот, у меня заболело горло.

– Это моя ферма, – проговорила она. – Я должна идти.

– И вы не хотите мне больше ничего сказать?

– Больше нечего говорить. Танк стоит здесь со времен войны. Это уже более тридцати лет, не так ли? Ну какие голоса можно услышать в танке через тридцать лет?

– Вот об этом– то я: вас и спрашиваю, – сказал я ей.

Она повернулась ко мне в профиль.

– Вы мне скажете ваше имя?

На ее губах появилась легкая улыбка.

– Мадлен Пассерель.

– Даниэль, сокращенно Дан, Мак Кук.

Девушка протянула мне руку:

– Очень приятно было с вами познакомиться. А сейчас я должна идти.

– Я увижу вас еще раз? Завтра я снова буду здесь. Я должен закончить карту.

Она покачала головой.

– Да не собираюсь я вас пытать, – успокоил я ее, – может быть, мы пойдем чего– нибудь выпьем? Есть здесь где– нибудь бар поблизости?

Я оглядел замерзшую сельскую местность.

– Ну, может быть, небольшая гостиница? – поправил я себя.

Мадлен взяла ведро в другую руку.

– Я очень занята. Кроме того, мой папа нуждается в постоянной заботе, – ответила она.

– Кто та пожилая женщина?

– Какая женщина?

– Которая выглянула из дверей, когда я разворачивал машину. Она была в белом.

– Ах… это Элоиза. Она прожила на ферме всю жизнь. Она нянчила мою мать, когда та была ребенком. Это как раз тот человек, с которым вы могли бы поговорить, если вас интересует история с танком. Она верит в подобные вещи.

Я кашлянул.

– Могу я поговорить с ней сейчас?

– Не сегодня. Как– нибудь в другой день, – ответила Мадлен.

Она повернулась и пошла через двор, но я бросился за ней и схватил ведро за ручку.

– Послушайте, как же насчет завтра? Я приеду около полудня. Вы найдете для меня несколько минут?

Я не собирался отпускать ее, пока не получу хотя бы какое– нибудь подобие ответа. Танк и его духи – это, конечно, любопытно, но Мадлен Пассерель интересовала меня гораздо больше. Конечно, этим обычно не занимаются, когда составляют военную карту Северной Франции, но несколько стаканов вина и кувыркание с дочкой фермера в коровнике, даже глубокой зимой, гораздо приятнее одиночества и скуки в «мавзолее» – так называлась обеденная комната в моей гостинице.

Мадлен улыбнулась:

– Очень хорошо. Приезжайте и пообедайте с нами, где– то в половине двенадцатого. Во Франции второй завтрак обычно бывает очень рано.

– Спасибо большое, я обязательно приеду.

Я собрался поцеловать ее, но моя нога поскользнулась на грязной земле дворика, и я едва не потерял равновесие. От падения меня спасли три каменные ступени, а поцелуй пришелся в холодный воздух. Немного смутясь, Мадлен произнесла:

– До свидания, мистер Мак Кук. Увидимся завтра.

Я наблюдал, как она пересекла двор и скрылась в дверях.

Холодный моросящий дождь закапал сверху, часа через два – три он грозил превратиться в снег. Я покинул ферму и начал выбираться на дорогу по направлению к Пуан– де– Куильи, где я оставил свою машину.

Было сыро, холодно и темно. Я засунул руки поглубже в карманы куртки и натянул шарф на нижнюю половину лица.

Где– то справа журчала Орне, омывая. гранитные камни своих берегов, а слева, прямо за лесом, возвышались величественные утесы, из– за которых эта часть Нормандии получила свое название Швейцарская Нормандия. Эти утесы представляли собой беспорядочное нагромождение камней, которые смешивались наверху с ветками деревьев. Я раньше и представить себе не мог таких величественных и мрачных творений природы.

Не думал, что мы с Мадлен ушли по дороге так далеко.

Я прошагал довольно быстро целых пять минут, пока не показалась моя желтая машина у дороги и темная громада старого танка в стороне. Моросящий дождик окончательно перешел в снег. Я натянул на голову капюшон и убыстрил шаг.

Знаете ли вы, что ваши глаза могут сыграть плохую шутку ночью в снегопад? Когда они устают, вы начинаете видеть темное пятно, ускользающее в сторону, если вы пытаетесь вглядеться в него. Иногда кажется, что пятно на самом деле на месте, а вот деревья то как раз двигаются. Но в тот вечер, на дороге в Пуан– де– Куильи, я был абсолютно уверен, что мои глаза не шутили со мной, и я увидел нечто, и это не было оптическим обманом. Я резко остановил машину и пулей вылетел из нее.