«Польщен. И буду стараться, – ворчу про себя. – Странный ты вор в законе. Разговариваешь правильно – почти не используя фени. Живешь открыто, не таясь, – видно, давно нашел общий язык со всеми местными администрациями, депутатами, ментами и прочим «товаром на продажу»…»

– Так что, Евгений Арнольдович, – продолжает он, – по-хорошему договоримся?

– О чем?

– Золотая цепь с вкраплением бриллиантов, в принципе, меня почти не интересует. Так… самую малость… Ценность этой вещицы для меня в другом – в маленьком и простеньком крестике из алюминия. Надеюсь, заметил такой? Золото высшей пробы глаз не замутило?..

Данное уточнение меняло дело. Если, конечно, стоящий передо мной грузный мужичок не врал, пытаясь выяснить главное: в моих ли руках находится ценная вещица. В пользу правдивости озвученной им версии говорил весь окружавший антураж. Огромная вилла на ухоженном участке, великолепная обстановка, обилие дорогой техники, вышколенная охрана… Что для владельца этих апартаментов стоимостью в несколько миллионов долларов значит какая-то старенькая цепь, хоть и с вкраплением бриллиантов? Ровным счетом ничего. Так… дешевая безделушка. К тому же в углу огромной залы я заметил пару икон с ликами святых.

– Да, – ответил я, – крестик действительно имеется.

– Он цел? – оживился вор.

– А куда ему деться? Вы верующий?

Одна из его куцых бровей вновь слегка изогнулась.

– Да, верующий. Я помог местной епархии построить храм и продолжаю жертвовать им деньги. А ты разве не веруешь в бога?

– Насчет бога – не уверен. Я верю в порядочных людей.

– О как. Ну-ка изложи подробнее. Может, и я приму твою веру?..

– Пожалуйста. В прошлом веке в сорок первом году польский священник Максимилиан Кольбе оказался в концлагере Освенцим. После побега одного из заключенных заместитель коменданта лагеря отобрал десятерых узников, которые должны были за этот побег умереть голодной смертью. Один из обреченных – польский сержант – стал рыдать, выкрикивая имена своей жены и детей. Кольбе вышел и предложил себя вместо сержанта. Комендант принял его жертву. В камере, куда бросили умирать десятерых заключенных, священник продолжал поддерживать собратьев по несчастью – молитвой и песнями. Спустя три недели он оставался жив, и нацисты решили ввести ему смертельную инъекцию. В восьмидесятых годах Максимилиана Кольбе причислили к лику святых. В таких священников я верю.

– И много ты встречал таких по жизни?

– Бывало, – уверенно ответил я.

– Ты интересный собеседник. А это в наше время большая редкость, – улыбнулся он. И вернул разговор в прежнее русло: – Так что с ценной находкой? Мы договоримся?

– Каким образом?

– Ты приносишь цепь. Крестик я забираю себе – это память о моих предках. Единственная вещица, оставшаяся от них… царство им небесное, – перекрестился он, глядя в угол с иконостасом. – Кстати, цепь мне придется тоже забрать. Извини, но операция по твоей поимке отняла много средств и времени – все это требует компенсации.

На сей раз настал мой черед удивляться.

– А что же останется мне?

– Как что?.. Жизнь.

– Жизнь?

– Да. И согласись, это не так уж и мало.

– А если не соглашусь?

– У тебя нет выбора, – сухо отрезал он. – Если мы не договоримся – живым ты отсюда не выйдешь.

Последнюю фразу сопроводил двойной щелчок пистолетного затвора, прозвучавший за моей спиной.

«Доходчиво. И недвусмысленно, – с грустью подумал я, мысленно прощаясь с самой ценной находкой, которую посчастливилось найти на местных пляжах за целый год изысканий. – Как говорится: бог дал, бог взял. И вообще… такое впечатление, словно я когда-то все это пережил. И вот опять…»

Покинув миниатюрный дворец, мы уселись в солидный лимузин с мигалкой на крыше. Водитель с Автогеном Автовазовичем – на передние сиденья; Аристарх Петрович и я – на роскошный задний диван.

– Адрес? – коротко изрек вор.

Я назвал улицу и номер дома.

Начальник охраны тут же передал по миниатюрной радиостанции данные в головной автомобиль с четырьмя телохранителями. К слову, два таких же автомобиля выехали из открывшихся чугунных ворот следом за нами.

«Внушительное сопровождение, – подумалось мне. – И что за жизнь у этих нуворишей? Наворуют, а потом чахнут над своим златом, трясутся от страха…»

Кортеж неспешно прокатил по кривым улочкам местной «Рублевки», вырулил на Курортный проспект, включил мигалку с сиреной и помчался вдоль побережья на северо-запад – в направлении моего дома.

Ехали молча, глядя в разные стороны. Не знаю, о чем думал переодевшийся из халата в нормальную одежду вор в законе. Полагаю, радовался тому, что нашлась утерянная цепь с заветным алюминиевым крестиком. Или строил планы, как и где урвать очередной кусок из бюджета.

Мне же приходилось думать о другом…

«Стоит ли верить прожженному негодяю? Сдержит ли он слово? Отпустит ли? Что-то сомнительно…»

Ближе к центру на Курортном проспекте движение стало плотнее. Водитель лидирующего автомобиля постоянно крякал громким сигналом, нагло оттирал попутный транспорт ближе к обочине, регулярно вылетал на встречную полосу. Ну еще бы! Ведь сзади ехал членовоз с боссом, мигая синим проблесковым маяком и оглашая округу сиреной.

На крутом повороте трассы, огибающей стадион, наш кортеж слишком жестко оттеснил вправо пару легковушек, отчего первая задела боковое ограждение в виде высокого бордюра, а ехавшая следом врезалась в ее корму.

Никто из пассажиров лимузина даже не повел ухом. Кортеж мчался дальше, словно подобная езда была обыденным делом, нормой.

– Да-а, – вздохнул я, оглядываясь на дорожно-транспортное происшествие. – Всей мрази по мигалке, а рядовым гражданам – санузел, телевизор и библиотеку в машину, чтобы не скучали в пробках.

– Что-что ты там провякал? – неохотно отозвался сидящий рядом вор.

– Не провякал, а сказал. О том, что в свой последний путь великий старик Лев Толстой отправился в вагоне третьего класса вместе с разночинным людом. Видимо, посчитал неприличным ехать в комфорте первого.

Аристарх Петрович с интересом посмотрел на меня и даже слегка развернул в мою сторону грузное тело.

Я же с язвительной улыбочкой закончил:

– Деньги наверняка у него были – и на первый класс, и на карету с мигалкой. Просто в те времена еще существовали понятия совести, чести, порядочности.

– Да ты, оказывается, якобинец! Гладко вещаешь. Сам придумал?

– Нет. Книжки читаю.

Перед очередным мостом сворачиваем вправо – в царство частного сектора.

Прошу безо всякой надежды:

– Нельзя ли выключить «гирлянду» с «балалайкой»?

Водитель с начальником охраны проигнорировали мою просьбу. Зато вор с улыбкой спросил:

– Раздражает?

– Да. И не хочу позориться перед соседями.

– Выключи, – распорядился Аристарх Петрович.

До дома, где располагалась моя скромная комнатушка, мы ехали в тишине. Как простые смертные…

Машины останавливаются напротив знакомой калитки. Появление столь представительного кортежа, составленного из дорогих иномарок, вызывает естественный интерес соседей и, разумеется, моей квартирной хозяйки.

– Тебя проводят мои люди, – предупреждает вор. – И без глупостей, Евгений Арнольдович. Иначе ты просто умрешь…

Покидаю салон под присмотром начальника охраны и одного из его архаровцев. Заходим в уютный дворик.

– Здравствуйте, Альбина Михайловна, – киваю вышедшей навстречу женщине.

– Евгений, я же просила не водить знакомых, – растерянно вытирает она руки о фартук.

– Я должен отдать кое-какие документы, и мои коллеги сразу же уедут, – успокаиваю хозяйку.

Ответ ее удовлетворяет.

Поднимаюсь по лестнице на чердак. Вытащив из тайника цепь, бросаю Автогену Автовазовичу.

– Держи.

Он ловит блеснувшую на свету золотую цепь. Затем внимательно осматривает ее, считает бриллианты, крутит в пальцах маленький крестик…