Пока готовилась война в Европе, германская армия вела её в своих колониях. В ходе одной из своих колониальных войн в Африке прусская военщина почти полностью истребила доверчивый и миролюбивый народ гереро, а затем заставила сохранившихся живыми женщин и детей соскабливать кожу и мясо с трупов своих мужей и отцов: скелеты и черепа прусские офицеры приказали аккуратно отправить в берлинский музей. Таковы они были, эти прусские отцы нынешних фашистских людоедов. Они уже тогда имели каннибальские задатки! Эти садисты на практике превзошли всё то, чем могло позабавиться больное воображение Ницше, которого гитлеровцы почитали как своего духовного отца.

Скоро империалистская экспансия обрела в Германии своих поэтов, своих учёных апологетов, своих идеологов и, разумеется, своих демагогов. Эти господа пытались из лоскутков старой прусской политической идеологии выткать новое знамя, вокруг которого господствующие классы, германские империалисты и милитаристы, могли бы снискать себе поддержку в более широких общественных кругах.

Наблюдая за первыми шагами в политическом развитии опруссаченной Германии, вдумчивые современники понимали, что несёт с собою и куда идёт это сколоченное войною государство. Известный русский публицист Н. К. Михайловский ещё в 1871 году писал в «Отечественных записках»: «Европа ещё наглядится на кровь, наслышится стонов и пушечной пальбы. Уже прусские прогрессисты до такой степени увлеклись успехом, что проектируют союз с Австрией против славянства; уже Мольтке, как уверяет одна английская газета, составил план вторжения в Англию. Что-то будет? Верно то, что на несколько десятков лет „прусская цивилизация“ окрасит собою мир. Однако в конце концов падение этой цивилизации есть вопрос времени… Вопрос только о том, как и когда провалится дело Бисмарка. Быть может, эту задачу исполнит коалиция европейских государств».

В конце 1918 года дело Бисмарка провалилось. Коалиция европейских и неевропейских государств нанесла опруссаченной Германии военное поражение. В стране вспыхнула революция, которая смела все сохранившиеся в Германии династии. Кайзер Вильгельм II, вынужденный отказаться от германского престола, ещё надеялся сохраниться в качестве прусского короля, но вынужден был бежать в Голландию.

Прусская династия ушла, но прусские генералы остались. Вокруг них собирались силы прусской и всей германской реакции. Эти силы, сначала притаившись, вскоре стали более активными. Они поставили перед собою цель укрепить своё господство и подавить народное движение. Поскольку ноябрьская революция 1918 года не затронула их экономических позиций, поскольку юнкерство оставалось полновластным хозяином своих латифундий, а капиталистические монополии оставались хозяином промышленной жизни страны, они имели возможность оказывать глубокое влияние на политическую жизнь Германии с тем, чтобы не допустить её полного преобразования на демократической основе. Всё же им пришлось пойти на некоторые уступки.

Крах монархического режима в Германии выдвинул вопрос об основных принципах новой конституции. В частности, возник вопрос и о роли Пруссии в составе германского государства. В начале января 1919 года один из видных деятелей буржуазно-либеральной «прогрессистской партии», министр внутренних дел Гуго Прейс, представил «проект будущей имперской конституции». Противник принципа федерализма, Прейс утверждал, что «новая германская республика бесспорно должна быть создана как по существу единое народное государство на основе права самоопределения немецкой нации в её общности».

Считая, что ни монархический, ни федералистский принцип не является «первым и решающим фактором политической формы жизни немецкого народа», он доказывал, что этим фактором «в большей степени является самое существование немецкого народа, как исторически данное политическое единство». Он писал: «Не существует ни прусской, ни баварской нации, в такой же степени, как не существует нации княжеств Липпе или Рейсс; существует только немецкая нация, которая должна политическую форму своей жизни воплотить в немецкой демократической республике». Что касается Пруссии, то Прейс считал, что её сохранение, а тем более её гегемония несовместимы с выдвигаемым им принципом «единого народного государства» («einheitlicher Volkstaat»). Тогда же Прейс набросал проект нового территориального устройства Германии. Исходя из интересов развития буржуазной демократии в Германии, Прейс предлагал раздробление Пруссии между другими германскими землями. Это должно было привести если не к полной ликвидации прусского государства, то, во всяком случае, к его значительному ограничению. При этом Прейс ни в какой степени не затрагивал проблему ликвидации тех экономических и социальных основ, на которых прусское государство возникло и укреплялось. Тем не менее его проект вызвал с разных сторон ожесточённые нападки. Прусские реакционеры, южногерманские партикуляристы, социал-демократы, взявшие на себя защиту интересов господствующих классов и стремившиеся предотвратить ломку политических основ германской империи, — все они объединились, чтобы провалить проект Прейса. Это им удалось. В конце января 1919 года Прейс должен был заявить, что его проект в настоящих условиях неосуществим. «Проект конституции Германской империи» был сильно переработан и в таком виде 21 февраля 1919 года был представлен собравшемуся в Веймаре Национальному Собранию. Здесь развернулась ожесточённая борьба по вопросу о том, какое название должно носить германское государство: были предложения назвать его «Союзом» («Bund») и даже «Соединёнными Штатами Германии». Прейс доказывал, что принять эти предложения, носящие сугубо партикуляристический характер, было бы шагом назад в истории Германии. Предложения были отвергнуты. Но вместе с тем Национальное Собрание побоялось назвать государство «Германской республикой». Было принято название «Reich» («Империя») под тем предлогом, что с этим понятием якобы связаны вековые традиции немецкого народа и его исторически сложившееся стремление к национальному объединению. Это была уступка силам реакции.

Ещё более ожесточённая борьба разгорелась вокруг того раздела проекта конституции, который касался вопроса о взаимоотношениях между райхом и землями. Прейс снова предложил, хотя и не в такой определённой и категорической форме, как раньше, уничтожить гегемонию Пруссии. «Задачей конституции, — сказал он, — является создание немецкой Германии, свободной от австрийской и прусской гегемонии, — Германии со своей собственной центральной властью над всеми составляющими её землями („glieder-staaten“)». Это вызвало решительные возражения по разным основаниям и с разных сторон. Шпан, один из лидеров католической партии центра, выступил в качестве противника гегемонии Пруссии, которая, по его словам, удерживается благодаря её военному превосходству, её бюрократической системе и существованию династической унии между Пруссией и Германией. Падение династии Гогенцоллернов, заявлял он далее, ослабило господствующее положение Пруссии. Но отсюда он делал вывод не в пользу ликвидации Пруссии как государства, а в пользу усиления роли других германских земель. Таким образом, исходя из реакционных партикуляристических устремлений, он предлагал, чтобы Германия, воспользовавшись ослаблением прусского государства, была реорганизована на федералистских началах. Ещё более яростно в защиту существования прусского государства выступали представители партий аграриев и монополистического капитала. Дельбрюк, один из видных деятелей «германской национальной партии», доказывал, будто только сильная Пруссия является главным условием сохранения Германии как государства. Гейнце, не скрывавший своих реакционных убеждений, признавал, что ликвидация прусской монархии делает невозможным концентрацию военной силы в руках Пруссия, но требовал, чтобы прусская военная система была доведена до общегерманских масштабов. Он ненавидел республиканский строй и тем более считал важным сохранение Пруссии как государства. «Мы не можем дробить Пруссию, — заявил он, — так как уничтожим единственную опору империи. Мы отказываемся от расчленения Пруссии». В таком же духе выступал и Штреземан — один из политических лидеров германской монополистической буржуазии. Свой призыв сохранить Пруссию он пытался оправдать тем, что она якобы перестала быть оплотом реакции в Германии.