Чигорин вздохнул, но решил вслух не высказывать свои мысли.

– Я и другие люди, которым дороги шахматы, а не якобинские словопрения, были недовольны писателями, – продолжал Шумов. – Спустя несколько лет я начал действовать сам. Нашел человека благонамеренного, сильного любителя Брандта, помещавшего в немецком шахматном журнале статьи по теории дебютов, игравшего много по переписке, составлявшего задачи, а главное – имевшего хорошие связи в министерстве внутренних дел. Он быстро провернул разрешение, и в 1869 году возникло теперешнее Общество любителей шахматной игры. Секретарем его был Брандт, я – президент, а почетным президентом, нашим, так сказать, высоким покровителем, дабы и про нас не подумали чего худого, по моему предложению избран был его императорское высочество государь великий князь Константин Николаевич, изволивший меня помнить по совместной службе в морском ведомстве, – с гордостью закончил Шумов. – Ему я посвятил «с благоговением и преданностью» роскошное издание своих скахографических задач. Да! Уж это-то шахматное общество из-за политики не прихлопнут!

Чигорин взглянул на дверь, ведущую в почти пустое помещение общества, и многозначительно улыбнулся. Шумов прочел его мысли.

– Да-с, немного – одна комната в «Немецком собрании», а все лучше, чем ничего. По одежке протягивай ножки. Мы, старики, сделали, что могли. Посмотрим, как вы – молодые. «Вы, нынешние, ну-тка!» Хвалится синица море зажечь, да…

– Вот и я говорю, – миролюбиво сказал Чигорин, – что одному человеку это не по силам. Нет множества, на которое можно опереться. Потому клубы и распадаются. А будь журнал, духовно объединяющий любителей всей империи, он бы помог сохранению и созданию клубов и положил бы начало Всероссийскому шахматному союзу. Журнал необходим! Был же «Шахматный листок», выходил аккуратно пять лет. И деньги на издание нашлись.

– «Деньги нашлись», – иронически улыбаясь, повторил Шумов. – Да, именно «нашлись»! Если вы, Михаил Иванович, где-нибудь в таинственном подземелье найдете золотой слиток с голову величиною, сможете хоть десяток шахматных журналов издавать – не прогорите!

– Кто же нашел золотой слиток?

– Бывает золотой самородок и в образе человека. Я уже упоминал имя графа Григория Александровича Кушелева-Безбородко. Потомок екатерининского фаворита, несметный богач, миллионщик и очень добрый и культурный человек. Но цену деньгам не знал – они текли у него, как вода! У него был роскошный дворец в Петербурге, где сначала устраивались шахматные вечера, а потом открылся шахматный клуб. А лето граф проводил в старинной дедовской усадьбе в Полюстрове, выходящей на Неву и окруженной огромным парком. Кушелев-Безбородко приглашал туда духовой оркестр и разрешал окрестным дачникам гулять в своем парке. Мало того! Он к ним высылал лакеев с подносами, уставленными блюдечками с мороженым, чашками шоколада, прохладительным питьем: лимонадом, оршадом, клюквенным морсом. Все это, конечно, бесплатно и буквально навязывалось всем желающим.

Иногда к публике в сопровождении целой свиты выходил и сам Кушелев-Безбородко – высокий, стройный, холеный человек с русой бородкой и добрыми голубыми глазами. Помню, как-то раз вслед за компанией на веранду вышел, пошатываясь, известный поэт Мей с графином вина в руке и, обращаясь к графу, окруженному цветником разряженных дам и кавалеров, произнес такой экспромт:

Кушелев-Безбородко не довольствовался избранным кругом друзей – светских знакомых или любителей искусств, а допускал к себе случайных, порою даже вовсе не знакомых людей. Графский дворец всегда был переполнен и напоминал восточный караван-сарай. Много о жизни графа мне рассказывал Афанасий Афанасьевич Шеншин. Был такой кавалерист – не то кирасир, не то лейб-улан, который увлекся писаньем стихов и стал известен как поэт Фет. Потом женился на миллионщице, и дурь из головы вылетела. Сейчас – богатый помещик.

Так вот, говорил Фет, к Кушелеву-Безбородко приезжал и даже ночевал, кто хотел, из многочисленной петербургской богемы. Даже не одни, а с любовницами. Можно было встретить наряду с известными писателями, поэтами, художниками, журналистами, шахматистами всякого рода темных личностей, включая спиритов, шулеров и прочую шушеру. Все это размещалось в огромном барском доме, бесплатно жило, ело, пило, играло в карты, каталось в экипажах графа, сидело, никем не звано, за его роскошным столом, объедаясь изысканными яствами и упиваясь редкими винами.

Дым стоял коромыслом! Некоторые наглые прихлебатели, пользуясь простотой и радушием графа, спьяну даже оскорбляли его. Вот уж правда: «Посади свинью за стол…»

Жену граф Григорий Александрович тоже подобрал подходящую: форменную транжиру! Писаная красавица. Выйдя за графа, она просто обезумела от нахлынувшего богатства и предалась самому необузданному мотовству. Четыре раза в день к ней приезжали модистки с новыми платьями. Потом она приказывала приносить себе прежние, надоевшие платья и расстреливала их из револьвера!

Природная фамилия ее была – Кроль. Получила воспитание в институте благородных девиц-дворянок, где «привлекла внимание» самого императора Николая. Пришлось срочно выдать «девицу» за гвардейца Пепхержевского. Муж вскоре умер, вышла за пожилого чиновника Голубцова, но в поисках веселой жизни бросила его. Встретясь на балу с Кушелевым-Безбородко, так очаровала его, что граф откупил Любовь Ивановну за сто тысяч рублей у второго мужа, добился развода и сам женился на ней.

Но великосветское общество столицы не приняло в свой круг графини со столь темным прошлым. И вот однажды Любовь Ивановна явилась в театральной ложе с огромным букетом камелий (а тогда романом Дюма-фиса прямо зачитывались!) и громко заявила: «Не суждено мне быть первой среди графинь, так буду первой среди камелий!» И пустилась во все тяжкие, да так, что в конце концов несчастный граф дал жене несколько сот тысяч с условием, чтобы она навсегда уехала из России.

Но Кушелев-Безбородко, к сожалению, скончавшийся рано, тридцати восьми лет, был не только лукулловским прожигателем жизни, но подлинным меценатом и знатоком искусств. Он был другом Гончарова, Тургенева, Писемского, Крестовского и других известных писателей, многих художников, артистов, принимал у себя Александра Дюма, когда тот приехал в Россию, и других иностранных знаменитостей, покровительствовал молодым талантам. Граф издавал «толстый» журнал «Русское слово» и сам написал два томика рассказов, воспоминаний и путевых очерков. Недурно владел пером!

Кушелев-Безбородко был страстным любителем шахмат, почетным членом многих иностранных шахматных союзов. Вот граф и решил при своем «Русском слове» с 1859 года давать ежемесячное приложение «Шахматный листок» размером в 24 странички под редакцией Виктора Михайловича Михайлова – сильного шахматиста и опытного литератора, владевшего пятью европейскими языками.

«Мы надеемся, – говорилось в первом номере „Шахматного листка“, – что небольшое шахматное обозрение, выходящее под эгидой литературно-ученого журнала, найдет себе читателей и будет приятно тем, к сожалению, слишком немногочисленным нашим соотечественникам, сердца которых горят благородной страстью». Видите, какая у меня память? Наизусть! Фу, даже горло пересохло! Впрочем, не мудрено: ведь я сам все это писал!

Шумов налил стакан сельтерской, жадно выпил и, обтерев пышные усы, продолжал:

– «Шахматный листок» велся хорошо. Давались биографии русских и иностранных корифеев, печатались рассказы, теоретические исследования, статьи Александра Петрова, Сергея Урусова, Карла Яниша, вашего покорного слуги, интересные партии и задачи, обзоры шахматной жизни за границей и в России, причем не только столиц, но и глубокой провинции. Ведь «Русское слово» было очень популярно среди мыслящего общества, распространялось и в городах и среди помещиков, а стало быть – прокладывало дорогу и своему приложению – «Шахматному листку». Финансовых забот для «Шахматного листка» не существовало, как и заботы о привлечении подписчиков. Карман Кушелева-Безбородко был еще толст, несмотря на расточительство. Но вот в 1862 году «Русское слово» было правительством закрыто вкупе с другими либеральными изданиями. «Шахматного листка» это не коснулось. Он продолжал выходить, но уже по подписке, так как напуганный граф от него отшатнулся. Как ни старался Михайлов, журнал хирел не по дням, а по часам, выходил неаккуратно. Последний номер его, датированный декабрем 1863 года, на деле вышел в октябре 1864 года. Какая уж тут подписка! На том дело и кончилось. Вот вам урок: в России издание шахматного журнала без больших денег и убытка невозможно! И он лопнет, и вы с голоду умрете!