Чигорину пришлось призвать на помощь арбитра матча маэстро Колиша. Тот снесся с Лондоном и сообщил Петербургу, что англичане вторую партию матча сдают, а первую считают ничейной и, таким образом, признают матч проигранным.

Михаил Иванович предложил англичанам все же доиграть первую партию матча, давая им ничью вперед, но они даже при таком заманчивом предложении отказались продолжать борьбу.

Чигорин не был удовлетворен заявлением англичан. Он напечатал во французском шахматном журнале детальный анализ финального положения первой партии матча, в котором убедительно показал, что позиция является не ничейной, а выигрышной для Петербурга. Англичане ничего не смогли возразить против блестящего чигоринского анализа.

Любопытно, что и вторая партия была напечатана с подробными примечаниями Чигорина во французском шахматном журнале, а вскоре перевод их появился в немецком шахматном журнале с таким вступлением редакции: «Мы начинаем этот номер с появившегося в „La Strategie“ анализа великого русского маэстро Чигорина. Этот анализ представляется нам самым достопримечательным из всего того, что в течение многих лет появлялось в области анализа, а потому он заслуживает всеобщего серьезного внимания».

Победа Чигорина в обеих партиях и глубокий анализ их произвели сильнейшее впечатление на знатоков вообще и на чемпиона мира Стейница в частности.

К сожалению, только в Петербурге нашлись люди из враждебной Чигорину клики, возглавлявшейся Алапиным, которые роптали на то, что русский «комитет пяти» существовал номинально и Михаил Иванович, ведя игру единолично, «проявил совершенно исключительное пренебрежение к чужому мнению».

Любопытно, что ни Шифферс, ни остальные члены комитета так не высказывались, а подымали голос лишь завистники великого шахматиста, стоявшие на противоположных творческих позициях.

После достигнутого триумфа трудно обвинять Чигорина в том, что он единолично, без консультантов, добился победы в обеих партиях. Гениальный мастер, в интересах русского общества отказавшийся в расцвете сил от выступлений на международной арене, имел единственную возможность напомнить о себе зарубежному шахматному миру блестящей игрой по телеграфу. Учтем также высказывание М. Ботвинника, что «Чигорин – первый шахматист в России, который стал заниматься аналитической работой. До Чигорина этим занимался К. Яниш, но его анализы относились лишь к области дебюта, но не к шахматной партии в целом».

Мог ли быть Чигорин убежден (честно и непредвзято!), что, например, Алапин проведет игру лучше его, что коллективное обсуждение позиций не поведет к задержке передачи ходов, к бесплодным дискуссиям, к трепке нервов и, может быть, к посылке более слабого хода, чем предлагал Михаил Иванович, путем приведения в действие «машины голосования»?

Мог ли Чигорин рисковать репутацией единственного в России шахматного клуба и своей лично?

Кидая ретроспективный взгляд на историю матча, исход которого увеличил славу русского «шахматною оружия», надо уверенно ответить, что Чигорин формально, может быть, был не прав, но действовал так, как человек, выше всего ставящий интересы дела и спортивную честь родины.

Надо отметить, что уже в те годы нервы Чигорина начали явно сдавать. Это отражалось и во взаимоотношениях с несимпатичными ему людьми, и на шахматных результатах. Так, в очередном турнире-гандикапе 1887 года при десяти участниках первый приз взял второкатегорник Полнер. Начинающий шахматист пятой категории некий Михельсон был вторым, а Михаил Иванович очутился лишь на седьмом месте!

На самочувствие Чигорина тяжело повлиял уход жены Анастасии Дмитриевны и крах журнала, которому он бескорыстно отдал столько сил и энергии.

В 1887 году вышел только один, последний номер «Шахматного вестника», да и то с запозданием на три месяца. Всего за полтора года существования журнала вышло девятнадцать номеров.

Единственное, что осталось у Михаила Ивановича, – созданный им с таким трудом Петербургский шахматный клуб.

«Общество любителей шахматной игры» под руководством столь заботливого председателя росло и крепло. Число членов неуклонно возрастало из года в год, соревнования всех родов следовали одно за другим, и даже был прочитан Шифферсом курс лекций по теории игры. Чигорин делал все, что мог, чтобы воспитать новые, молодые кадры и сделать из клуба шахматный центр Российской империи. Он появлялся в клубе первым и уходил последним. Один из постоянных посетителей клуба так характеризует облик Михаила Ивановича того времени:

«Спорить с Михаилом Ивановичем было бесполезно. Он твердо и непреклонно стоял на своем, почти никогда не уступая. Его вкусы, взгляды, симпатии были очень определенны и неизменны. Вся его жизнь и деятельность похожи на тяжелый снаряд, выпущенный в одном направлении… В манерах Чигорин отличался угловатой застенчивостью и в то же время какой-то буйной стремительностью. Он ходил быстро и бесшумно, словно плавал, неожиданно появляясь то здесь, то там. Только за игрой в шахматы Чигорин прочно садился на стул, как вкопанный, и мог сидеть так часами, нервно покачивая ногами в минуты затруднений и устремив проницательный взгляд на доску. Он не курил и терпеть не мог табака, чем иногда пользовались расчетливые партнеры, разводя вокруг шахматной доски облака дыма крепких сигар.

Психологическая характеристика Чигорина нелегка, – его трудно разгадать. Чувствовался в нем весьма оригинальный самородок, с самодовлеющим характером, мало доступным влияниям извне. Одной из отличительных черт его характера было болезненное самолюбие, из-за которого ему часто приходилось страдать».

Из дальнейших пояснений мемуариста видно, что под «болезненным самолюбием» он понимал обостренное чувство собственного достоинства у Чигорина, отсутствие у него всякого раболепия перед тогдашними титулованными или богатыми шахматными «меценатами», в чем читатель еще не раз убедится.

Из нищеты, из народных низов пробился Чигорин к мировой славе; Михаил Иванович чувствовал, что общественное уважение, которым он пользуется, делает его по меньшей мере равным любому современнику – будь тот даже светлейшим князем или миллионером. Однако его друзья, привыкшие преклоняться перед титулом и богатством, не понимали Михаила Ивановича и даже осуждали такую «щепетильность».

Это чувство собственного достоинства искусно использовалось врагами Чигорина, ревниво и завистливо следившими за ростом его авторитета. И чем больше становилось членов клуба, тем сильнее в нем разгоралась борьба между приверженцами Чигорина и сторонниками богатого и тщеславного Алапина, который тоже входил в правление клуба и упорно противопоставлял себя Михаилу Ивановичу и в большом и в малом.

Алапинцы пытались использовать каждый повод для скандала. Михаила Ивановича, например, обвиняли в резкости и нетактичных выходках по отношению к слабо играющим членам клуба.

Действительно, Чигорин был отзывчив, вежлив и доступен для подлинных любителей игры, но иногда по врожденной вспыльчивости и приобретенной с годами раздражительности уставал от нелепых вопросов, которые ему от «нечего делать» задавали богатые или чиновные члены клуба. Они высокомерно рассматривали Чигорина как своего рода дежурного консультанта, хотя Михаил Иванович ни жалованья, ни иного вознаграждения за непрестанные хлопоты по клубу не получал.

И вот, показывая такому навязчивому человеку, как делать мат конем и слоном, Чигорин доводил анализ до положения, в котором оставалось сделать мат в один ход, и устало говорил: «Ну, а последний ход вы уже найдете сами». А иногда на высказанную в десятый раз просьбу слабого, но назойливого шахматиста разобраться в сложной позиции и решить, кто выиграет – белые или черные, Михаил Иванович, не зная, как отвязаться от докуки, отвечал: «Проиграют те, которыми вы будете играть!»

Подобные шутки, конечно, обижали людей, но их легко было предупредить, не раздувая обид, а келейно обратив внимание Чигорина на недопустимость подобных острот. А «обиженным» следовало учесть, что Чигорин вовсе не обязан был давать уроки начинающим шахматистам или быть ходячим справочником. Но никто не подумал об этом, и «бури в стакане воды» случались все чаще.