Все же дальнейшие практические и теоретические исследования доказали, что этот гамбит некорректен, и он, кроме Стейница, никем почти не применялся, а в наше время сдан в архив.

Однако к концу матча Цукерторт уже был совершенно подавлен морально, не сумел, как в былые времена, создать атаку на вражеского короля, ушедшего из-под охраны, и после ряда ошибок проиграл на 19-м ходу партию и матч. Надо отметить, что напряженная трехмесячная борьба плюс неудачный исход матча роковым образом повлияли на дальнейшую судьбу Цукерторта. В следующих международных турнирах он занимал скромные места и через два года умер в нищете.

По окончании матча Стейниц на заключительном банкете был провозглашен своими сторонниками чемпионом мира по шахматам. Ведь еще Морфи уговаривали (хотя и тщетно!) так поступить, да этого требовала и сама атмосфера американского спорта, где уже были чемпионы мира по боксу.

Итак, Стейниц стал чемпионом мира. Создан был важный прецедент и в том отношении, что звание чемпиона мира по шахматам выявилось не в результате турнира, а длительного единоборства с претендентом.

Надо учесть, что Международной шахматной федерации тогда не существовало – она возникла лишь 38 лет спустя и вопросами личного мирового первенства стала заниматься лишь после второй мировой войны.

Так что Стейниц явился новатором и в этом, чисто организационном вопросе! Моральное же право считаться чемпионом мира Стейниц имел полное, учитывая, что в его активе были еще матчевые победы над такими корифеями, как Андерсен и Блекберн. К тому же, став чемпионом мира, он не оградил себя золотым валом – непомерными денежными требованиями от претендентов, а охотно принимал вызовы на борьбу за шахматную корону от достойных соперников.

Однако первого чемпиона мира уязвляло то, что только знатоки-коллеги признавали закономерность его победы над Цукертортом. Широкая же публика и пресса усиленно подчеркивали невысокое качество игры Цукерторта в матче и то, что в соревновании мало было сыграно блестящих комбинационных партий, к которым так привык шахматный мир в прошлые времена.

Стейниц решил постоять за себя и объяснить значение матча с точки зрения принципов «новой школы», но выбрал для этого странный, окольный путь. Ему следовало в спокойном, «академическом» тоне разъяснить шахматному миру принципиальную разницу между матчем с Цукертортом, где помыслы обоих противников были обращены на позиционную борьбу и защиту, и его предыдущими матчами (хотя бы против Блекберна в 1876 г.), в которых доминировали атаки и рискованные комбинации.

Но Стейницу, очевидно, смертельно надоели непрестанные упоминания его новых соотечественников о блестящей игре Морфи, и он начал бестактно сравнивать (конечно, в свою пользу!) качество собственной игры с игрой Морфи, имя которого было окружено ореолом непобедимости во всем мире, а не только в Соединенных Штатах.

В своем журнале «Интернейшл чесс мэгэзин» Стейниц поместил сначала саморекламную передовую без подписи, в которой всячески превозносилась теоретическая ценность его матча с Цукертортом, а затем дал огромную статью уже за своей подписью. Признавая, что в его партиях против Цукерторта было немало грубых ошибок, Стейниц заявил, будто в знаменитом поединке двух сильнейших шахматистов мира середины века – Морфи и Андерсена – ошибок было куда больше, и стал их подробно перечислять.

Статья Стейница произвела плохое впечатление в шахматном мире, а в США возбудила против ее автора общее негодование. Самое печальное то, что и в опорочивании игры Морфи, и в своих аналитических оценках Стейниц был не прав.

Принципиальной ошибкой чемпиона мира явилось то, что для него Морфи (а позднее – и Чигорин) являлись олицетворением идей «старой», узкокомбинационной школы, тогда как на самом деле и Морфи и Чигорин были предвестниками нового творческого, гармоничного подхода к шахматной теории и практике.

Крупнейший авторитет в истории шахматной культуры, гениальный русский шахматист Александр Алехин специально занимался исследованием творчества американского маэстро и пришел к заключению, что «сила Морфи заключалась в глубоко продуманной позиционной игре агрессивного характера» (подчеркнуто мною. – В. П.).

Этот вывод Алехин тщательно обосновал в большой статье, посвященной творчеству Морфи и напечатанной перед первой мировой войной в московском журнале «Шахматный вестник». Стало быть, Алехин начисто отверг и бытовавшее в шахматной литературе три четверти века представление о Морфи как о хотя и непревзойденном, но одностороннем мастере атаки, и утверждение Стейница, будто Морфи пренебрегал позиционными элементами игры.

Чигорин со свойственной ему любовью к исторической истине был возмущен необоснованными нападками чемпиона мира на Морфи, тем более что игра последнего была созвучна яркому творчеству Михаила Ивановича, а теоретические установки обоих великих шахматистов совпадали.

Эта близость Чигорина и Морфи была замечена современниками. Ведущий шахматный журнал того времени «Дейче шахцайтунг» в 1889 году писал: «Чигорин стилем своей игры, своими живыми, блестящими и опасными комбинациями из всех современных шахматистов имеет наибольшее сходство с великим Морфи, и нередко, просматривая какую-нибудь партию русского маэстро, выносишь впечатление, будто он прямо взял себе за образец гениального американца».

Михаил Иванович решил выступить в защиту своего предшественника. Но он никогда не допускал беспочвенной, немотивированной критики, принимая, как Стейниц, желаемое за действительное. Любимым полемическим приемом Чигорина было поместить на страницах своего журнала или газетного отдела партию с комментариями «авторитета» или его анализ и потом конкретными вариантами опровергнуть ошибочные утверждения, чтобы читатель сам, своими глазами мог на доске ощутить правильность аргументации Чигорина.

Так поступил Михаил Иванович и в данном случае. В № 5–6 «Шахматного вестника» за 1886 год в статье «Матч Стейница и его критики» Михаил Иванович тщательно проанализировал все варианты, которыми Стейниц обосновывал свое суждение о Морфи, и пришел к таким выводам:

«Статья Стейница немного прибавляет к выяснению достоинств матча. Автор ее, говоря pro domo sua (в защиту самого себя. – В. П.), старается косвенно бросить тень на блестящие имена прошлого, чтобы на этом темном фоне резче выделить картину своей борьбы с Цукертортом – прием неуместный и не достигающий цели. Его полемические удары устремлены прежде всего на Морфи, он хочет доказать, что если в партиях его, может, и были ошибки и недостатки, то были они и в матчах такого гениального представителя шахматного искусства, как Морфи…

Он утверждает, будто бы его противник, Цукерторт, „правильностью игры“ превосходит противников Морфи…

Так говорит Стейниц, но, не касаясь пока подробно партий матча его с Цукертортом, из нижеследующих разъяснений читатели легко убедятся, что воззрения Стейница на матчевые партии Морфи по меньшей мере односторонни, что мнения его о будто бы слабых и ошибочных ходах в партиях Морфи сами, в большинстве случаев, суть грубые ошибки».

После этого последовал детальный разбор критических комментариев Стейница к партиям Морфи с указанием аналитических ошибок его.

Итог чигоринского разбора был таков:

«Вот уж поистине можем применить к Стейницу известную поговорку:

В заключительной части своей статьи Чигорин, доказав несправедливость нападок Стейница на Морфи и Андерсена, в то же время косвенно заступается за Стейница, подчеркнуто выражая уважение к первому чемпиону мира.

«Мы должны оговориться, – писал Чигорин, – эти замечания наши относятся исключительно, повторяем, – к последнему матчу. Мы ничего не имели бы против сравнения партий Стейница и Цукерторта с партиями Морфи и Андерсена, если бы шла речь о Стейнице прежних лет.