– Лучше уж с моими килограммами летать, подруга, чем жить с твоим шнобелем, – ехидно ответила та. – Впрочем, это единственное, чем ты можешь гордиться – ведь это у тебя самая выдающаяся часть тела!

– Ах, вот как?! – Мышильда в ярости привстала.

– Да, именно так! Ты, небось, и в ведьмы затем подалась, чтобы мужика себе приворожить какого-никакого, завалящего… Иначе кому ты нужна, доска стиральная!

– Тебе и приворот не поможет, жирдяйка! Да на тебя смотреть тошно, и потом за версту несёт!!

– А от тебя плесенью!!!

Соперницы теперь стояли, перегнувшись через стол, и пожирали друг дружку ненавидящими взглядами. Казалось, достаточно проскочить искре, чтобы грянул взрыв; и в этот момент зазвонил телефон.

Звонок был столь громким и неожиданным, что нервы Семирамиды Парасюк не выдержали. Надо сказать, что в глубине души она была очень ранимой девушкой и не раз втайне ото всех предпринимала попытки избавиться от лишнего веса. Здоровый аппетит, правда, неизменно одерживал верх над этими устремлениями…

Рука ведьмы непроизвольно дёрнулась – и впечатала в щёку Мышильды хорошую полновесную плюху.

Удар был достаточно сильным, чтобы повергнуть дежурную на пол; впрочем, она тут же вскочила и бросилась на обидчицу, пытаясь укорениться ногтями в её физиономии и нисколько не заботясь о том, что между ними находится стол.

Карты разлетелись по всей диспетчерской; кофе пролился. Телефон, невольный виновник баталии, с грохотом и звоном рухнул на пол; трубка слетела с рычага и треснула. Ведьмы с визгом принялись тузить друг друга, пытаясь нанести как можно больший урон внешнему виду соперницы.

– Тревога! Тревога! Тётки, тревога! Вы чем там, блин, заняты?! Обречённые восстали и дерзко атакуют взлётную полосу!!! Тётки, аллё! – панически зудел в вывалившейся мембране голос дежурного.

Но какое там! Ведьмам сейчас было не до этого…

Воздушных кораблей на базе оказалось несколько. Каюкер, укрывшись за столбом ограждения, некоторое время присматривался к проступающим из сумрака силуэтам. Хуц одышливо сопел рядом.

– Слышь, мон, чего ждём-то! Неровен час, засекут!

– Не суетись… Сейчас главное – определить, какой из них самый быстроходный. – Иннот испытывал странное чувство, как будто его глазами смотрит кто-то другой.

Это был, разумеется, Воблин Плиз – кому, как не старому воздушному волку, мог ещё доверить каюкер свою судьбу!

«Приземистая яхта с закруглёнными обводами», – вынес вердикт персонажик.

– Чего думать-то? Ясен пень, вон тот. – Палец Хуца ткнул в сторону дирижабля с вытянутым веретенообразным баллоном и хищно заострённым бушпритом. – Он поновее прочих будет.

– Ошибаешься. Корпус гондолы широковат, да и аэродинамика баллона не внушает доверия. Видишь, какой он длинный? При боковом ветре будет сильно сносить. Кроме того, палубные надстройки здорово утяжеляют конструкцию.

– Э… Ладно, тебе, похоже, виднее! – Коротышка с уважением посмотрел на Иннота.

Тихого проникновения, на которое втайне надеялся каюкер, не получилось. Что ж, это, наверное, закономерно; даже его ненормальное везение должно иметь какой-то предел. В предрассветной мгле обречённым удалось пробраться на взлётное поле незамеченными, однако возле дирижабля завязалась драка: вахтенный засёк их и тут же поднял тревогу. Бумеранг Иннота опоздал на какие-то мгновения…

Схватка была жестокой, но скоротечной: обречённые понимали, что пощады им ждать не приходится, и бились насмерть. В ход шло всё: ноги, кулаки, зубы… Оставшиеся в живых члены команды сочли за лучшее отступить и не связываться с этими сумасшедшими.

К немалой радости Иннота, дирижабль был не только на ходу, но и полностью подготовлен к полёту. Некоторое время каюкер (вернее, Воблин Плиз) изучал систему газоподающих трубок – она отличалась от вавилонской; потом отвернул вентили. Шипение гидрогениума звучало в его ушах, словно музыка… Дирижабль нехотя оторвался от земли и неспешно начал подъём. Иннот уставился на шкалу альтиметра. Три метра… Четыре… Пять… Хотелось раздавить стекло и поторопить медлительную стрелку пальцем; да толку-то… По всем правилам, в воздухе уже должны крутиться перехватчики, подумал каюкер. Что-то у них там не заладилось… Или здешние вояки основательно разболтались. И то сказать: тревоги-то небось только учебные; местный вариант Ёкарного Глаза, наверное, ещё не родился…

Когда днище гондолы оторвалось от земли, обречённые разразились радостными воплями.

– Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! – отрезвил каюкер самых восторженных. – Они запросто могут сбить нас или вынудить к посадке. А ну-ка, ты, ты и ты, – он ткнул пальцем. – Помогите мне поднять паруса!

– Не дадут нам так просто уйти, мон, – буркнул долговязый Цытва-Олва, единственный, кто не разделял всеобщего ликования. – Долбани кругом…

– Разберёмся и с долбанями, – отвечал запыхавшийся Иннот. – Эй, парни, давайте: все к леерам и смотреть в оба! Если хоть какая-нибудь дрянь в воздух поднимется, сразу зовите меня.

– А… Что такое леера? – робко спросил кто-то.

– Канаты видишь? Во-он те, перильца? Вот они-то и есть леера.

Разобравшись с парусами, каюкер расчехлил баллисту. Она на дирижаблике была всего одна, зато располагалась удачно – на корме; в случае чего будет удобно отстреливаться от преследователей. Заряды имелись; правда, не очень много: он насчитал в ящике двадцать четыре бутылки, аккуратно переложенные сеном. Удостоверившись, что они теперь не безоружны, Иннот спустился в кубрик. Хлюпика устроили на низеньком кожаном диванчике. Лицо смоукера заострилось, пульс по-прежнему оставался слабым, а уши – холодными. Каюкер раздобыл в капитанской каюте стёганое ватное одеяло и накрыл им приятеля.

– Его бы дохтуру показать, а ещё лучше – знахарю, – покачал головой Хуц. – Был у нас на селе один – дядька Могила… Пользовал водкой на семи травах да зашёптываниями. Всё лечил; как рукой снимало. Жаль, попался – приехали из района жмуры да повязали болезного… Помню, как его брали; я ещё огольцом был тогда. Кузню окружили, стоят… Так он выскочил, шапчонка набекрень, да с ходу одного жмура соплёй перешиб; а остальные как навалятся! Ну, его дядьку с тех пор никто и не видел…

– Я предпочитаю Природу, – невесело усмехнулся Иннот.

– Это как?

– Чтобы само заживало… Посмотри-ка на камбузе, как у нас с провизией. Надо бы сделать бульон – попробую его напоить.

– Эй, моны! Там летит что-то! – Сверху просунулась испуганная физиономия.

Иннот, поминая предков, бросился на палубу. Тревога, впрочем, оказалась ложной: большая стая долбаней прошла стороной, не обратив на дирижабль ровным счётом никакого внимания. Должно быть, их не успели ещё предупредить… Настоящая погоня показалась лишь спустя час, когда уже рассвело. Чёрные точки появились в небе за кормой и стали быстро увеличиваться в размерах, приобретая вполне определённые очертания.

Мышильда Колбаскина на сей раз пренебрегла своеобычной ступой и воспользовалась косолётом – специальным удлинённым помелом, на переднюю оконечность которого было насажено длинное лезвие от косы, из-за чего вся конструкция сильно смахивала на некоего карикатурного журавля. Физиономия перехватчицы была здорово разукрашена, из ноздрей торчали клочки пропитанной кровью ваты.

Семирамида Парасюк спешила следом, лишь чуть-чуть отставая; тональный крем густым слоем покрывал её щёки, маскируя следы ногтей. Подвесной таран, вырезанный из чёрного роммеля, со свистом рассекал морозный воздух.

Каюкер, прищурившись, наблюдал за их приближением; обречённые толпились за его спиной.

– Слушай, любез… мон! Как тебя зовут? – спросил он угрюмого детину с рябым невыразительным лицом – одного из тех, кто помогал нести Хлюпика.

– Бят, – коротко ответил рябой.

– Слушай, Бят… Спустись вниз и найди капитанскую каюту. Там у него в углу парочка гантелей. Возьми кусок троса, метров семь-восемь, и привяжи по гантелине к каждому концу; только прочно привяжи, понял? Потом принеси это всё сюда.