— По-моему, я видела девочку. Ей, может, годик, может, немного больше. За контейнером, минут пятнадцать шестого. Может, в половине шестого.
— По-твоему, ты ее видела, — говорит Джулиан.
— Я видела ее, — сухо говорит Джейни. — Ее и мальчика.
— Ты и мальчика видела? — говорит Джулиан, абсолютно спокойно, поэтому Джейни и в голову не приходит, что о втором ребенке он ничего не слышал.
Вероятно, это плохая новость.
— Обоих, — кивает Джейни.
— А мальчик на вид…
Он умолкает, предоставив ей закончить фразу.
— Лет одиннадцати или двенадцати, — отвечает Джейни. — Кажется, в синих джинсах. Волосы светлые, — добавляет она. — По-моему, худой.
Джулиан кивает так, будто она отвечает правильно.
— Они направлялись в сторону шоссе? — спрашивает он.
— Не знаю. Они быстро исчезли. Кто они? Пропавшие дети или кто? — спрашивает она.
— Вроде того, — говорит Джулиан.
Он открывает заднюю дверцу и выпускает Лоретту.
— Но не совсем, — ровным голосом откликается Джейни.
Если бы он взглянул на нее сейчас, то вспомнил бы, что, когда она забиралась по водосточной трубе в свою спальню, ее юбка развевалась, как колокол. Иногда у нее щиколотки были в паутине, а подошвы в ржавчине.
— В общем, все как всегда, — говорит Джейни. — Старая история. Говори поменьше, иначе кто-нибудь поймет, что ты чувствуешь.
Джулиан берет Лоретту на поводок. Глаза у него, как всегда, темны, и выражают они так мало, что можно подумать, будто и выражать им нечего.
— Ничего больше не видела? — спрашивает Джулиан. — Незнакомую машину? Может, человека где-нибудь за теми кустами?
— Нет, — говорит Джейни.
Она вдруг чувствует усталость; полуденное солнце слишком печет, а она стоит посреди парковки. Он вернулся на двадцать лет позже, вот и все.
— Было еще темно, только-только начинало светать, — говорит Джейни. — Над океаном. Ты же знаешь, какая темень в пять утра.
Ему не раз приходилось ждать, выключив фары, пока она благополучно влезет в свое окно, и потому он точно знает, что темно. Сначала только желтеет узенькая полоска на горизонте, а потом небо вдруг становится просторным и голубым.
— Знаю, — говорит Джулиан, потому что в том, что случилось между ними, ее вины не было.
Джейни Басс хочет улыбнуться, а потом отворачивается и идет к себе. Джулиан благодарен ей за то, что она даже не говорит «до свидания». Она честная, вот и все. Им больше нечего сказать друг другу. Но когда он идет через парковку, он знает, что она смотрит на него в окно. Знает также, что скоро она отвернется, отойдет от окна и не оглянется, и у него не будет случая сказать, что она ошибается. Она не изменилась. Она прекрасна, как и прежде, но это не имеет ни малейшего отношения к тому, что он не вернулся.
Асфальт возле контейнера плавится от жары. Лоретта стоит неподвижно, слегка помахивая хвостом. Потом, когда он слышит ее глухое рычание, Джулиан наклоняется и спускает ее с поводка, и она начинает кружить вокруг контейнера, все быстрее и быстрее, и наконец замирает, стоя носом в землю. Там, на плавящемся асфальте, рассыпан сахар и крошки.
Они уйдут, куда поведут следы, и, если позволит погода, продолжат поиски ночью. Джулиан за все эти годы научился искать так тщательно, что способен заметить белого мотылька на белом песчаном холме. Способен по звуку одного упавшего листа определить направление ветра. Он делал в своей жизни ошибки, губительные ошибки. Но одно он теперь знает точно. Он ничего не пропустит. Больше ничего не пропустит.
О том, что самые худшие кошмары обычно приключаются в полдень, знают даже те, кто боится темноты. Может, это из-за гравитационного поля солнца в зените, или просто оттого, что в этот час все очень уязвимы и не ждут манны небесной. Проходя по торговому комплексу, Люси вдруг понимает: случится что-то страшное. В горле у нее появляется резь, как будто ее заставили проглотить нож. Пятиклассники младшей школы сделали из зубочисток макет дома Чарльза Верити, который установили на большом, обитом сукном столе перед «Сан банком». Для Верити это считалось культурным событием, и Люси наверняка придется писать о нем в своем обзоре, но слезы у нее подступили к глазам по другой причине. Она смотрела на этих пятиклассников, на их славные, гордые физиономии, на перемазанные клеем руки, и впервые ей отчаянно захотелось поверить, что и ее сын способен быть счастливым. Чего бы она только не отдала за то, чтобы, уезжая утром на работу, знать, что он вовремя проснулся и пошел в школу, а не отправился к Лэдди или не полез в шкафчик за выпивкой. Чего бы она не отдала за одно только доброе слово.
Но, вернувшись в «Сан гералд», она находит на своем столе записку с просьбой позвонить в учительскую Марте Рид, потому что им нужно назначить встречу и поговорить о восстановлении Кейта. Он либо не знает, либо не хочет знать, что после третьего отстранения от уроков ученику, чтобы вернуться в класс, нужно прийти в школу с кем-то из родителей. Если Кейт будет продолжать в том же духе, он поставит рекорд средней школы по административным наказаниям. Люси швыряет записку в корзину и тотчас звонит домой. С каждым гудком, остающимся без ответа, ярость ее растет, и в конце концов Люси готова свернуть ему шею. Ну конечно, вчера он сказал, что в школе все в порядке, и просто забыл добавить, что только не у него. Наверное, провалялся в постели до полудня, а сейчас, думает Люси, или торчит в «Бургер-Кинге», или ищет приключений вместе с Лэдди Стерном. После недолгого колебания Люси звонит Лэдди. Он снимает трубку и клянется, что он один, что сидит дома с гриппом, и голос у него хриплый и больной. Люси чувствует, что Лэдди не врет, но он не сказал бы, где Кейт, если бы знал, и это она тоже понимает. Она направляется в коридор к автомату, берет холодную банку диетического «Доктора Пеппера», потом идет в кабинет Китти и присаживается с краю на кондиционер.
— Слышала? — говорит Китти.
Все знают, что будь у Китти немного больше амбиций или везения, она стала бы главным редактором «Сан гералд». Ей известны секреты каждого, недостатки каждого, и она прикроет тебя, только если ты ей нравишься.
— Не знаю, что делать, — говорит Люси.
— Еще бы, — говорит Китти.
— Я что, должна нанять телохранителя, чтобы водил его в школу и следил, чтобы не сбежал?
— Ты говоришь о Кейте? — смущается Китти.
— Нет, — говорит Люси и на минуту замолкает, чтобы сделать глоток «Доктора Пеппера». — Я говорю о двенадцатилетнем чудовище.
Китти встает и закрывает дверь, чего она почти никогда не делает с тех пор, как у нее сломался кондиционер.
— В чем дело? — спрашивает Люси.
В горле снова першение и резь, как будто Люси выпила шесть банок «Доктора Пеппера» и все равно умирает от жажды.
— Не знаю, нужно ли тебе это знать, — говорит Китти. — А раз уж узнаешь, то помалкивай, поскольку предполагается, будто я ничего не знаю. Я и не знала бы, если бы не подслушала, как Пол по телефону говорил с Ронни. Вышло абсолютно случайно. Ты же знаешь Пола — он требует эксклюзивных прав, когда видит пеликана на Западной Мейн-стрит. Я и не думала нарочно снимать трубку.
— Рассказывай, — говорит Люси.
Китти садится на свое место и налегает грудью на стол. Она начинает рассказывать, и шепот ее прерывается, как будто по телефону, когда плохая связь.
— Сегодня ночью в вашем доме кого-то убили. Не спрашивай кого. Я не знаю.
Люси чувствует, как кровь отливает от лица; она побелела как бумага, задрожала и съежилась.
— Не нужно было тебе говорить, — говорит Китти. — Черт.
— Кейта нигде нет, ни дома, ни в школе.
Люси отчаянно пытается вспомнить, куда положила ключи от машины. Она роется по очереди во всех карманах.
— Может, он включил музыку на полную громкость и надел наушники, — делает предположение Китти.
Но Люси думает о том, что нужно было лучше следить за сыном; если бы она не привезла его сюда из Нью-Йорка, ему не пришлось бы жить в доме, где могут убить человека, и он катался бы на велосипеде в дубовой аллее или играл с отцом в бейсбол на заднем дворе, где цветет сирень.
