Но Наум знал, что дело не в этом. Окулова была гебисткой, а Золотухин офицером внутренних войск, которые гебистов и на дух не переваривали. Вражда была многолетней, застарелой. У Золотухина не раз вырывалось в досаде:
-- Что у нас творится, КГБ знает. А что в КГБ задумано, мы, в МВД, ну ни хрена...
Золотухин заправил машинальным жестом потуже свою гимнастерку с надраенными пуговицами и спросил, глядя на гору папок, заваливших стол: -Ты что-нибудь понимаешь? Как дожди пошли... А? Две загадки в мире: евреи и снежный человек.
Наум позвонил отцу, как только ушел от "Золотухеса". Из ближайшего автомата. -- Отец! Я вычислил правильно! Подтвердилось! Ленинградцы не помеха. Наоборот!.. Что будет с ними? Не знаю. Я о другом. О точке опоры, которую искал Архимед. Я вычислил правильно. Жди после работы. Сам проверишь, мы в седле или под седлом.
8. "НЕ ДАВАЙТЕ МНЕ ЛЕНИНСКОЙ ПРЕМИИ!"
Наума ждали; Лия накрыла на стол, расставила рюмки, очистила селедку. Наварила картошки "в мундире". Наум запихнул картошку в рот, отодвинул рюмки и разложил на столе лист бумаги и грифельную доску, которую всегда таскал с собой в портфеле. На ней он писал то, что нужно показать, и тут же стереть. -- Так что ты "вычислил"? И где "точка опоры"? -- веселым тоном спросил Иосиф, не скрывая нетерпения. Наум попросил отца порассуждать с ним вместе. Не согласен -- спорь!
-- Алеф! -- Он загнул обожженный паяльником и измазанный в чернилах палец: -- Кого взяли? Сорок парней и девчат, которых удалось прилепить к мероприятию "Свадьба". Точнее тех, кто намозолил им глаза и не ожидал в гости Марика Шмона. Не успел сжечь улики. И больше ни одной души.
Бет! Я, можно сказать, сам слышал, как Иосиф свет-Виссарионович переворачивается в могиле. Так бы он поступил?.. Хо-хо! Он бы провернул в мясорубке тысяч сто-двести евреев и приравненных к ним интеллигентов. Трудящиеся мыловаренного завода имени Сталина, а также все дежурные "знатные токари" аплодировали бы на страницах "Правды" месяца два. И, как поет один жизнерадостный актер, было бы "на кладбище все спокойненько ". Об Израиле даже бы не шептались.
Лия начала бурчать, что картошка остывает, второй раз греть не будет. Иосиф сделал ей знак: тихо! Тогда она присела рядом. Коль разговор важней рассыпчатой картошки в "мундире", от которой идет пар?!
-- Гимел! Нынешние по его пути не пошли... Сергунин шеф говорит, что наверху загуляло новое словечко "детант". Евреи про то, как ты понимаешь, знать -не знают, ведать -- не ведают. Но они - не лыком шиты. Подождали лето: власти -- как? Режут правого и виноватого, как при "культе личности"? Нет! Прополка идет выборочная... Подождали еще, да как рванули к ОВИРу...
-- Молодые, горяцие, -- вмешалась Лия. -- Кто мешает н ы н е ш н и м повторить ночь длинных ножей. Начать сейцас. Поднятые головы рубить легце.
-- Далет, мамахен! -- Наум загнул сразу два пальца. -- Этот "поднебесный детант" светит, но пока не греет... А- что же греет^ -Пристукнул кулаком по столу, рюмки звякнули. -- Массовой резни не будет! Вот что греет! Пока живы нынешние -- не будет! Это вычислил Сергуня, дай Бог ему здоровья! Политик, но прав. Когда мы толкуем о верхах, его плуг всегда пашет глубже... Брежнев и kо, сказал как-то Сергуня, косари пуганые. Они видели, и не раз: стоит на Руси "оформить" под нож тысячу энтузиастов, -- уничтожат десять тысяч. А позволь уморить без суда иль с комедией суда десять тысяч, "оформят" все сто тысяч, а то и миллион: у каждого областного-- районного воеводы свои враги... Словом, косари знают, как дважды два, -- Сталин им эту премудрость в пупок затолкал: массовый террор -- бумеранг. Начнешь -вернется в твое окно... Итак, выпьем за нынешних. Пусть живут до ста двадцати лет. Мы с Сергуней уже выпили и даже фужеры об пол хлопнули. Придут, не дай Бог, разные нержавеющие Шурики из ЦК ВЛКСМ, у которых этого "пупкового" страха нет -- начнутся клишированные процессы против евреев и диссидентов по всем городам и весям. Но пока "замороженные пупки" живы, у ДВИЖЕНИЯ есть ТОЧКА ОПОРЫ, хотя лично нас, Гуров, могут и кончить...
-- За "пупки" я пить не буду, -- сказал Иосиф. -- Но не исключено, что вы с Сергуней вычислили верно. Увы, при одном неизвестном иксе или игреке. Массовых арестов, да! не будет, ежели будут... массы. А не только те пятьдесят семей, которые осаждают ОВИРы и которым свернут голову, как куренку.
-- Отец, мы "вычисляли" пока ОВИР был пуст, как брошенный сарай. А теперь что гадать! Через неделю праздник Симхат-- Тора. Он откроет карты: "Сибирь" или "Израиль"? ..На Симхат-Тора лил дождь. Утих только к вечеру. В водостоках бурлило. Тротуары казались черными. От всех троллейбусных остановок и станций метро шла молодежь в плащах, с зонтиками под мышками. Они поднимались наверх к площади Дзержинского, толпами проходили мимо каменной громады Лубянки, не оглядываясь в ее сторону, торопясь к узеньким горбатым улочкам, на которых Господь Бог свел два здания, до этого, казалось, отношения друг к другу не имевших: Московскую синагогу, единственную в шестимиллионном городе, и ОВИР...
Сталинская эпоха возвела вдоль центральных улиц и бульваров большие дома, облицованные гранитом, и сломала старенькие домишки только там, где они мешали стройке. Те, что были в стороне, остались. Улочка Архипова, которая карабкалась наверх от Солянки и была одной из таких забытых улиц. Она приобрела известность, как кинозвезда -- вдруг... Те, кто помнили коренастого, широкоскулого Дова Гура, знали, что слава улочки Архипова пришла не вдруг. Но многие ли из тех, кто ныне торопились сюда, знали Дова Гура?!
Улочка Архипова была забита народом более плотно, чем Красная площадь во время демонстрации трудящихся. К тому же на Красной площади -- порядок. Слышны только шарканья подошв и шепот правофланговых: "разобраться по пятеркам!" Кричат лишь радиорупора, провозглашающие здравицу вождям. Колонны отвечают дисциплинированно, по взмаху руки.
На улице Архипова -- веселый кавардак. Никто не командует, не покрикивает. Узкую улочку забило тысяч восемь-- десять поющих вразнобой, приплясывающих людей, а давки вроде и нет. Жались по стенам, прятались во дворах лишь старики и милиционеры. А сверху, с улицы Богдана Хмельницкого, бывшей Маросейки, втекали новые потоки. Приходили целыми студенческими группами, без различия вероисповедания, тем более, что, говоря строго, вероисповедания не было почти ни у кого... Взявшись за руки, девушки и ребята приплясывали, голося самозабвенно:
-- Если в кране нет воды, Значит, выпили жиды...
И пошли, пошли хороводом, кружась все стремительнее, все веселее под простенький жизнерадостный припев: -- Евреи, евреи, кругом одни евреи!
Только что журнал "Огонек" выступил с пространной статьей о том, что и Маяковского, как выяснилось, доконали евреи. Советский театр тоже, -- об этом писалось ранее. Возразить было негде, да и попробуй возрази! Как же стало легко на душе, когда оказалось, что подлецов можно высмеять. Да еще так: кружась, притоптывая, хохоча тем облегчающим душу смехом, который дает только чувство свободы:
-- Евреи, евреи, кругом одни евреи!..
Светловолосые русаки, высокие голубоглазые прибалты тоже ощущали себя свободными здесь, в этом стиснутом камнем мире; почему бы им ощущать себя иначе, когда вокруг бушует студенческая вольница!
Наум явился прямо с работы, засмеялся счастливо: "Ну, народу!" Протолкался сквозь немыслимую еще вчера густую толчею, прыгнул в первый попавшийся круг и затопал, размахивая руками и горланя своим высоким голосом:
-- Где гарантия, что жид В мавзолее не лежит...
Тут даже стоявшие в отдалении подхватили:
-- Евреи, евреи, кругом одни евреи...
И вдруг кто-то закричал в страхе: -- Портфель! Портфель! Где мой портфель?! Тучный, мордастый мужчина в мятой шляпе метался среди танцующих, останавливая круговерть, вызывая сумятицу и встревоженные крики девчонок, желавших ему помочь: -- Портфель! Кто видел портфель? По-ортфе-эль!
