-- Живете-то дружно?
-- Ого! Мне б без нее хана! Учет, контракты, деньги -- все в ее маленьком кулачке. Мое только то, что в заначке оставлю. "Подкожные". Да много ль мне надо! ...Часть доходов перевожу в парижский фонд. На советских зеков. Это она, правда, не сразу поняла. Но-- п о н я л а!-- И он ударил ладонью по рулю. -- Слушай, поехали в Сдом. Строю там сараюшку... Как, какой Сдом? Про Содом и Гоморру читал? Там и поговорим...Завтра? А сегодня куда? -- Он повернул ко мне бурое, сожженное солнцем лицо. -- Сейчас по Малинину-Буренину двенадцать десять. Наум на работе. Мать тоже. Яша, пожалуй, дома. Он вчера дежурил... Что? Он в поликлинике принимает, в засраном Купат Холиме, которого сторонился, как чумы. Грипп лечит. Раз даже молодость вспомнил, скальпелем полоснул... нарыв на пальце. Начнем с Яши?
По совести говоря, первой я бы хотел повидать Геулу. То и дело возвращался к ней в мыслях своих. Тревожился за нее. Как она теперь... с ее болезненной совестливостью, ранимостью, детской чистотой. В любви, правда, логики нет. К тому же подранка, случается, любят больше. Принесет охотник подранка, с руки кормит-поит... Нет, Геулу я бы все равно повидал.
Покосился на Дова, спросил неуверенно о Геуле и Сергее: -- Они, случаем, не развелись?
-- Нет! -- отрезал Дов таким тоном, который исключал возможность дальнейших расспросов. Края его толстых губ дрогнули. От ярости? От презрения? Представляю себе, как они схватились с Сергеем, когда тот вернулся из Вашингтона. Нет, в это я не должен влезать. Тут Гуры сами разберутся.
-- К Яше, -- наконец ответил я.
По правде говоря, я опасался, что Яша сдал, в депрессии, легко сказать, с полного хода в тупик. А он встретил меня весело, радостно потащил на кухню, к жене, возившейся у плиты.
-- Ры-ыжик, варяжский гость приехал! Доставай коньяк, который я из Парижа привез.
-- Ну-ну, когда будешь членом Кнессета, тогда распоряжайся, -возразила Регина, которая, видно, припасла заветную бутылку для другой цели.
Мне вспомнился давний рассказ Сергея о том, как Яшу выдвигали в Кнессет.
-- ...А глаза, не помеха? -- осторожно спросил я, когда Яша подробно рассказал мне, как их, русских избранников, обманули, отбросив от Кнессета за час до объявления результатов. -- Глаза? -- Яша расхохотался. -- Если бы я был слеп, как слепая кишка, меня бы точно посадили князем на Путивле. Парламент слепых -- это же идеал любого правителя. Вот ездила только что в СССР делегация из шести человек. Четверо из них -- члены Кнессета, был даже от Мафдала, кипастый. Один из них объявил, что в СССР антисемитизма нет. Де, сам видел... Я недостаточно слеп, потому и отбросили...
Коньяк оказался действительно королевским. Мы пригубили для почина, пересели на ковровый диван с потертыми японскими подушечками. -- Все бы ничего, -- продолжал Яша, наливая себе и мне коньяк и поглядев на меня, мол, видишь, сам наливаю. -- Беда в том, что у нас мудры только бывшие. Скинули с воза Шимона Переса, он тут же заявил, что русская алия нужна для индустриализации страны... А был у власти, что молчал? Ясно -- что... Смыть брандспойтом копеечные лавки и поставить современную индустрию -- год-другой возможна безработица. Избиратель -- безработный! А станет ли он голосовать за правительство перемен?.. Может быть, я ошибаюсь, но израильские руководители думают прежде всего не о стране, а о власти... Удержать скипетр! В этом соль! Обман обусловлен самой структурой руководства. Правде места нет. Как и прежде, в ходу лишь "партийная правда".,.
Яша взял бутылку коньяку, пытался налить, не смог. Отстранил рукой мою помощь. Сказал тихо: -- ...После, гибели второго Храма, евреи ждали своего государства два тысячелетия. Третий храм -- последняя попытка... Не удержимся, начнется такая стремительная ассимиляция, что спустя век от нас останется лишь небольшое племя с развевающимися пейсами.
У меня стало ныть сердце. Я думал о Геуле и Сергее. Поднялся, чтобы спросить у Регины о них. Шепотом спросить, на кухне. Она листала какой-то справочник на иврите, не расслышала, сказала мне нетерпеливо: -- Погоди!
В это время постучал сосед. -- Включите радио! Быстрей! -- И тут же сам включил.
-- "Вы не нужны нам!" "Все трудности экономики из-за вас!.." "Это плохой человеческий материал!" Прекратите алию!" - понеслось из репродуктора. Регина прижала в испуге руки к груди. -- Господи, да что это такое?!
Сосед объяснил, началась передача государственного радио "Все цвета сети", -- аборигены высказываются о русских иммигрантах.
-- Очередная космополитическая кампания?! -- Вырвалось у меня. Неделю назад, на второй или третий день по приезде в Иерусалим, когда я носился по городу "по старушечьим делам", я увидел странное шествие. По узким улочкам теснилась демонстрация черных евреев. Вначале я подумал, что это очередное шествие негров из Димоны -- иммигрантов из Америки, которые евреями признают только самих себя.
Но нет, те, по обыкновению, картинны, их одежда богата и ярка, сандалии, как у римских патрициев. Это шли люди бедные, почти нищие, в каких-то серых хламидах, в рваных джинсах. Худые, испитые лица бронзовели на закатном солнце злобой, исступлением. Демонстрация, похоже, не была стихийной. С краю, на тротуаре, шествовали редкие полицейские в своих траурных кепи. Полицейские тоже были черными. Марокканцами или иракцами. Над яростной и что-то кричавшей толпой черных колыхались транспаранты.
Я попросил израильтянина, по виду европейца, прочесть мне ивритские тексты, начертанные белой краской. Он перевел торопливо и куда-то исчез, Я не поверил его словам. Остановил студенток. Те прочитали для меня все лозунги и призывы, которые клокотали ненавистью к русским. Впрочем, не только к русским. Несколько картонок, болтавшихся на тощих шеях, проклинали "ашкеназим" На одном из самодельных плакатов, который нес огромный бородатый парень, было начертано острым почти готическим ивритом: "В ы п ь е т е н а ш у к ро в ь!.."
Наверное лицо мое от этого воспоминания стало белым: Яшин сосед кинулся на кухню, принес мне воды.
Почему-то невольно вспомнились в эту минуту наши первые дни в Израиле. Недоумение сына, ночевавшего в доме отдыха израильских летчиков. Летчикам убедительно врали, что русским все дается бесплатно... Затем изгнание женщины-волонтера, помогавшей нам в ульпане: "ВЫ НЕ С НАМИ, ВЫ С НИМИ..."
Черные не лютовали тогда против русских. Они протестовали против Голды, позже против Рабина. Ненависть ширится?
Регина закричала: -- У меня двое детей. Я увезла их от русского погрома... куда?! Нас восемь лет загоняют в петлю, а чего добились? Треть врачей в Израиле - русские. Теперь местечковые неучи... они не ведают, что творят! Теперь они бросят на нас разъяренную Африку... такая передача... это же искра в пороховой бочке... Яша! Что ты молчишь?!
-- Без паники, - тихо ответил Яша, присев на корточки у хрипящего приемника. -- Что ты на меня уставилась, Рыжик?! Ненависть посеяли еще тогда, когда нам и американцам вручали ключи от льготных квартир. А черным-то - от ворот поворот... Тогда-то и начался "холодный погром". Обиды, неприязнь, клички "вус-вусники"... Будущим цезарям, видно, невдомек, что он может стать горячим, со сверканием ножей. Прольется кровь...
-- Плевать мне на всех цезарей! - в голосе Регины появились яростные нотки. Надо спасать детей! Русский погром может начаться с часу на час, а он теоретизирует...
Я сидел, признаться, ни жив-ни мертв. Никогда не думал, что мои слова в "Маариве" в 1972 году, вынесенные газетой в заголовок, обретут вдруг столь горячее, как хлещущая из артерий кровь, наполнение:
"В России мы были евреями, в Израилем мы русские..."
Позвонил дверной звонок, ввалился Наум, раскаленный, как стальная болванка. Казалось, плесни водой -- зашипит. Отлепил от мокрого лба волосы, возгласил: -- Выключите шампунь!
