— Хорошо. Я хотел просить у вас совета. Вы ведь… как скажете, так и будет: уезжать мне или оставаться? Как скажете, так и будет.

«Если б хотел остаться — не спрашивал бы меня.»

— Кто же отказывается от работы в Москве? Конечно, поезжайте.

Вагнер посоветовал Анне обратиться к начальнику управления: в его власти устроить Гаршина в клинику.

— Начальник — человек новый — захочет проявить гуманность, — присовокупил Григорий Наумович, — учтите, между личностью, которая только что села в должностное кресло, и личностью, просидевшей несколько лет в вышеозначенном кресле, есть две большие разницы, как говорят у нас в Одессе.

Взяв выходной день после воскресного дежурства, Анна поехала в управление.

В кабинете начальника шло совещание.

Анна и еще несколько посетителей томились от ожидания в приемной. Худенькая остроносенькая женщина вытаскивала из сумочки какие-то бумажки, близоруко щурясь, перечитывала их, потом прятала обратно, щелкая замком, и, выпрямившись, устремляла взгляд на дверь начальника, всем своим видом давая понять: кто-кто, а она-то своей очереди не пропустит. В единственном кресле сидел, высоко задрав ногу на ногу, человек в петухастой рубашке. В углу, притулившись на краешке стула, дремала старушка. Толстяк с красным нотным лицом сдержанным баском что-то рассказывал тощему человеку с серым лицом.

Секретарша, хорошенькая девица с надменно-брезгливым выражением лица, сердито стучала на пишущей машинке. Когда к ней обращались, она отвечала сквозь зубы, не глядя собеседнику в глаза.

Было жарко. Анна подумала: «Я устала. Пора бы в отпуск. Нет, пока не устрою Гаршина в надежные руки, нечего и мечтать об отдыхе. А Сергей уехал. Может… к лучшему. Я не должна о нем думать. Не должна. Интересно, что представляет из себя новый начальник? С каким-то Русаковым я училась. Как его звали? Кажется, Андрей».

— Девушка, скажите, пожалуйста, как зовут Русакова?

Брови секретарши поднялись, глядя поверх Анниной головы, она процедила:

— Андрей Федорович.

Неужели он?

Наконец из распахнувшейся двери стали выходить совещавшиеся.

— Я первая на прием, — худенькая женщина предупреждающе щелкнула замком сумки.

— А я думаю, мы бабушку первой пропустим, — предложила Анна.

Старуха засеменила к дверям.

— При чем тут возраст? Девушка, наведите порядок.

Секретарша еще сердитее застучала на машинке.

Старуха скоро вернулась.

— Сказали к главному врачу, куда мне, дочка? — обратилась она к секретарше.

— Налево вверх, прямо, налево дверь.

— Куда, куда?

— Идемте, бабушка, покажу, — поднялся молодой человек в петухастой рубашке и, неожиданно подмигнув Анне, сказал секретарше: — Девушка, вы никогда не будете Лолитой Торрес. Весь мир завоевать улыбкой — это все равно что покорить космос.

Секретарша слегка покраснела. Самую малость.

Ничего от прежнего Андрея не осталось. Перед Анной сидел солидный мужчина с гладко выбритым черепом. Гладкое без морщин лицо.

— Андрей, здравствуй, — сказала Анна. — Не узнаешь?

Он поднялся и, улыбаясь, отчего сразу стал походить на прежнего Андрея, пошел ей навстречу.

— Здравствуй, здравствуй, Буран! — называя ее старым институтским прозвищем, проговорил он, беря ее руку в свои.

— Не ожидал?

— Ожидал. Как же. Я со всеми личными делами ознакомился.

— А что же не позвонил?

— Замотался я. Во все дела нужно основательно влезать. Я слышал о твоем несчастье. А у меня дома колхоз: трое ребят. Признаюсь, не ожидал тебя встретить просто врачом, с твоими способностями можно было сделать лучшую карьеру.

— По-моему, самая лучшая карьера — быть хорошим лечащим врачом, а остальное постольку-поскольку.

— Ты все такая же!

— Не знаю, — сдержанно проговорила Анна. — Стараюсь раньше времени не состариться.

Он не понял.

— Старость? Нет, ты еще в тираж не вышла. Ты еще в розыгрыше. А мне с кандидатской не повезло. Бросают все на административные посты. Где провал, туда и бросают Русакова. Что поделаешь, я — солдат. Куда пошлют! Нам надо встретиться, поговорить. Сейчас обстановка не позволяет. Прости, я должен спешить, меня вызывает горком, а еще посетителей сверх нормы. Ты по делу или так? По делу — тогда выкладывай.

Он слушал, разглядывая Анну, как-то по-бабьи положив щеку на руку.

— Вот снимки. История болезни.

— Спрячь, спрячь, — Андрей взглянул на часы. — Скажи-ка по совести, кем тебе приходится этот Гаршин?

— Как кем? — опешила Анна.

— Родственник? Или… Ну-ну! Что тут особенного?

— Вот уж не ожидала, что… Ладно… — Мысленно одернула себя: «Не надо горячиться. Я могу все испортить», — а вслух сказала: — Он мне не родственник и даже не любовник. Он мой больной. — И не удержалась: — Надеюсь, административные посты не убили в тебе врача?!

Ах, зачем она это сказала. У него сжались в одну твердую линию губы, в глазах метнулось что-то недоброе.

— Не надо громких фраз. Я бы рад помочь этому Грошеву, или как его — Гаршину. Но ты же сама говоришь, что ему отказали в операции. Насколько мне известно, у Канецкого посолиднее стаж, чем у Кириллова.

— При чем тут стаж? Канецкий дрожит за свою репутацию непогрешимого.

— Кириллов выскочка. Бьет на эффект. Но учти, у него самая большая смертность.

— Послушай, Андрей, ты же не знаешь Кириллова. Ты же повторяешь чужие слова!

— Ты ошибаешься. Мой пост обязывает все знать, — суховато произнес Андрей. — Извини, Анна, я ничем тебе не могу помочь. И потом, понимаешь, я буквально на днях троих знакомых устроил в клинику.

— Но тут речь идет о жизни человека!

— Что не могу, то не могу. Если что нужно будет, приходи, я всегда с удовольствием. — Он отвел глаза от Анниного насмешливого взгляда.

— Знаешь, а я жалею, что пришла. Человеку трудно расставаться с иллюзиями.

И, не дожидаясь ответа, вышла.

«Ну что же, будем стучаться в другие двери», — сказала себе Анна, выходя из управления.

Чтобы немного успокоиться, отправилась в клинику к Кириллову пешком, хотя она и находилась за городом.

В Кириллове было что-то чеховское. Сквозь толстые стекла очков глаза смотрели на собеседника пристально и доброжелательно. Во всей его фигуре, в скупых жестах красивых крупных рук какая-то внутренняя собранность и неуловимое изящество. Он слушал, глядя Анне в глаза, а когда она замолчала, заговорил не сразу, словно ожидая, не скажет ли она еще что-нибудь.

Потом долго изучал снимки.

— Да, да, согласен. Тут двух мнений не может быть. Операция нужна по жизненным показаниям. Это единственный шанс. Но прежде чем прийти к окончательному решению, следует посмотреть больного.

— Вам его привезти?

— Что вы? По нашим дорогам. Я приеду сам.

— Понимаете, — Анна замялась. — Главврач отказала мне в консультации. Ну, словом, я подпольным путем.

— Подпольным так подпольным, — Кириллов махнул рукой. — Только прошу: договоритесь с директором относительно места… — Он взглянул на часы: — Сейчас вы его еще застанете. Зайдите потом, чтобы я знал результаты.

Сидя в приемной директора, Анна вспомнила все, что слышала о Назаренко. Кандидат. Умен. Резок. «А что, если он так же, как и Андрей! Пойду тогда в горком», — решила она.

Назаренко, предложив Анне сесть, остался стоять.

— Прошу самую суть, — сказал он, — в моем распоряжении десять минут. У меня ученый совет.

Он так и не сел. Дважды их прерывали телефонные звонки. Рассматривая снимки, он с любопытством поглядывал на Анну.

— Все ясно. Мест у нас нет. Вы же знаете: нас лимитируют путевки, но коль вопрос стоит о жизни — найдем.

«Ты молодец!» — мысленно восхитилась Анна, а вслух сказала:

— Спасибо, — и протянула ему руку. Он энергично тряхнул ее и сказал:

— Я бы вас взял в нашу клинику. С удовольствием. Нет званья! Ерунда! Приобрели бы. Я люблю таких!

— Каких? — невольно улыбаясь, спросила Анна.