– Это почему? – поинтересовался я.

– Просто будьте осторожны.

Судя по всему, предостережение касалось именно Крылова. Господи, что он еще натворил?

Замок идентифицировал карточку, я приставил глаз к окуляру сканера, считывающего рисунок сетчатки, индикатор сменился на зеленый. Овальная дверь отошла в сторону.

Я подсознательно ожидал увидеть внутри чешуйчатого лупоглазого монстра, в которого превратился Руслыныч, но реальность оказалась вполне прозаичной. Коленька, одетый в стандартную темно-голубую униформу сотрудника отдела, сидел перед голографическим проектором, увлеченно гоняя трехмерную игру-стрелялку. Обернулся на звук.

– Привет! – искренне обрадовался Крылов. – Ты к Вениамину Борисычу? Его сейчас нет, появится через часик.

– В общем-то я пришел к тебе. Не помешал?

– Проходи, конечно! У меня тут скромненько, но вполне удобно!

Насчет «скромненько» Русланыч явно преуменьшил. Ничуть не хуже моей роскошной каюты, слева – прозрачный шлюз в соседнюю лабораторию, полно комнатных растений, несколько клеток с маленькими незнакомыми животными, наверняка привезенными с Гермеса.

– Тебя что, отсюда не выпускают?

– Выпускают, конечно. Гуляй где угодно. Только я сам не хочу, да и Веня не рекомендует.

– Почему?

– Как бы это сказать, чтоб не соврать? Я иногда чужу. То есть чудю. В смысле, могу почудить так, что без обмороков среди здешних впечатлительных барышень не обходится. Ты садись! Выпьешь?

– Пиво есть?

– Полно! Ты ведь тёмное любишь?

– Гляди-ка, запомнил! Тащи, что найдешь.

После вчерашнего разговора с Гильгофом я заново просмотрел личное дело Крылова. На год меня младше, закончил питерский Университет, подает очень серьезные надежды в области биологии. В своем нежном возрасте успел защитить кандидатскую диссертацию, был замечен Вениамином Борисовичем и принят на работу в ОББ, но после путешествия на Гермес и известных событий стал главной диковиной отдела. Занимался регби и французским боксом, не курит, алкоголь не употребляет. Точнее, раньше не употреблял…

Как и говорил Гильгоф, изменения организма на внешности не сказались, человек как человек. Но почему тогда сам Коленька предпочитает сидеть взаперти, а охрана относится к нему с заметной предубежденностью?

– Явился посмотреть на невиданную зверюшку? – Крылов поставил на стол бутылки с пивом и внимательно уставился на меня. – Веня думает, что я ничего не понимаю в происходящем, результаты исследований мне не показывают. Но я же не полный дурак, могу разобраться что к чему! Обидно…

– На обиженных воду возят, – легкомысленно отозвался я. – С виду ты вполне… гм… адекватен.

– В гробу я видел такую адекватность, – вздохнул Коленька. – Истыкали всего иголками, пробы крови берут каждый день по два раза, обычные сотрудники едва только не шарахаются в сторону, меня завидев. Как от прокаженного. А я в отместку устраиваю им шоу со спецэффектами!

– То есть?

– То и есть… Гляди.

Крылов взял со столика нож, покрутил за рукоять и запросто воткнул лезвие в левую ладонь, прошив ее насквозь. На пол упали тяжелые капли темно-красной крови.

– Совсем спятил?!

Нож был аккуратно возвращен на место, а сквозная рана начала затягиваться у меня на глазах.

– Мгновенная регенерация, – пояснил Русланыч, словно это и без его комментариев не было очевидно. – Хочешь, могу устроить харакири, результат будет аналогичный. Больно, конечно, но терпимо…

– Нет уж, благодарю покорно! Это так ты «чудишь»?

– Не только. В репертуаре есть фокусы и посерьезнее. Двойное зрение, например. Оказывается, я способен видеть в инфракрасном диапазоне, но надо настраиваться… Не могу объяснить, как это получается. Резко чувствую настроение людей, идут цветные пятна перед глазами, можно точно определить интерес, неприязнь или страх. Самая настоящая эмпатия!

– Ну а я как к тебе отношусь? Сможешь понять?

– Золотисто-желтый… Скорее заинтересованность, но без опасений. Спасибо. Большинство людей просто меня боятся, даже лечащие врачи. Крыша едет… Гильгоф уверяет, что это временное явление, последствия перенесенной инфекции, но я знаю, что останусь таким надолго, если не навсегда. Шестое чувство. Блин, теперь и застрелиться нормально не получится, все равно регенерирую!

– Неужто пробовал? – Я усмехнулся.

– Стреляться? Пока нет. Просто надоело всё. Сижу тут как в тюрьме. Единственное развлечение – пугать коллег до мокрых штанов. Рожи у них после очередной забавы самые дурацкие. Позавчера повесился в главном коридоре на оптоволоконном кабеле. Шум, гам, истерики, а я вишу и за всем этим наблюдаю. Смешно…

– Вовсе не смешно. Можешь прекращать испытывать терпение Гильгофа, он тоже не двужильный. Хочешь обрадую? Заточение кончилось. Через несколько дней мы летим обратно на Гермес.

– Мы – это кто?

– Вся ваша компания, я и четырнадцать хмурых дядек, ничего не понимающих в высоких научных материях, зато способных решить любые проблемы более нехитрыми методами.

Крылов помолчал, глядя в сторону. Затем очень тихо спросил:

– Вы что, собрались говорить с ними языком оружия?

– С кем – «с ними»? – Я подался вперед и услышал вполне ожидаемое:

– С теми, кто сделал меня… таким. С хозяевами Гермеса. Они существуют.

– Знаю.

– Ни хера ты не знаешь! – вдруг обозлился Коленька. – Равно как и я! И никто ничего не узнает до тех пор, пока мы не столкнемся с ними лицом к лицу!

– Не ори. Давай лучше пива выпьем.

– Вот почаще бы мне такие слова говорили, а то кроме гильгофовского «успокойтесь, все обойдется» и шипения по углам «мутант», ничего не услышишь.

– Чего, на самом деле? Так и говорят?

– Не в лицо. Но я научился чувствовать их мысли. Противно… В чем я виноват, скажи?

– Забей. По крайней мере двое друзей у тебя точно остались. Я и Веня.

– Анечка третья, каждый вечер заходит. И Луи на Гермесе. Собаки у него хорошие… Скорей бы туда вернуться.

Русланыч грустно вздохнул, и мне показалось, будто он сам себя похоронил. Понять человека можно, а поддержать – нужно. Займемся.

Крылова надо немедленно вытаскивать из депрессии, это ясно как день. В этом случае нет ничего лучше смены обстановки и доброжелательной компании. Надеюсь, все это мы обеспечим Коленьке в ближайшие дни. Займется делом, а дальше видно будет! Как это всегда и происходит, Бог не выдаст, а свинья не съест – мы несъедобные!