В октябре 1934 года А. С. Новиков-Прибой приглашён на празднование двадцатилетия линкора «Октябрьская революция». Как всегда, он берёт в эту поездку сына Игоря.
И. А. Новиков позже напишет: «Мы поднялись на палубу линейного корабля. К нам подошли, отдали честь, пожали руки командующий Балтийским флотом флагман 1-го ранга Лев Михайлович Галлер и командующий бригадой линкоров флагман 2-го ранга Константин Иванович Самойлов. Сразу завязалась непринуждённая дружеская беседа».
«Находясь на судне и наблюдая за отцом, — вспоминает Игорь Алексеевич, — я удивлялся его неиссякаемой энергии. Для него, человека „морской косточки“, корабельная жизнь была привычной и желанной средой. Он вставал рано, вместе с побудкой на линкоре, ложился спать, когда на судне объявляли отбой. Ежедневно на верхней палубе присутствовал на утренних и вечерних поверках команды корабля, при подъёмах и спусках гюйса и кормового флага. В течение дня он успевал побывать в разных отсеках линкора, поговорить с краснофлотцами о военной службе, их интересах и увлечениях, семейных новостях, ознакомиться с современными военными приборами и аппаратами, выяснить у командира корабля их особенности в походах и на манёврах, побеседовать с механиками о технических данных судовых машин, расспросить специалистов об огневой мощи и мореходных свойствах линкора».
Во время пребывания на линкоре Новиков-Прибой познакомился с молодым, подающим надежды поэтом Н. Флёровым.
Тесная дружба связывала Алексея Силыча с писателями-маринистами Всеволодом Вишневским и Леонидом Соболевым. Алексей Силыч очень любил спектакль «Оптимистическая трагедия» и много раз смотрел фильм «Мы из Кронштадта», снятый по сценарию Вишневского.
Мария Людвиговна и Алексей Силыч всегда были желанными гостями Вишневского на премьерах его новых спектаклей в московских театрах. В пьесе «Раскинулось море широко», созданной Вишневским в 1942 году в блокадном Ленинграде, любовно выписан образ носителя лучших морских традиций — боцмана Силыча, названного так в честь А. С. Новикова-Прибоя.
Жизнь в Москве 1934 года продолжала кипеть.
Осенью на экранах всех кинотеатров города появился «Чапаев», очереди у касс были невообразимые, а мальчишки умудрялись смотреть его всеми правдами и неправдами десятки раз.
Ощущение праздника закончилось 1 декабря. В Ленинграде был убит один из истинных народных кумиров — Сергей Миронович Киров. 4 декабря тело Кирова привезли в Москву, гроб был установлен в Колонном зале Дома союзов. Прощание было многолюдным и многослёзным.
Но уже 25 декабря москвичи спешили посмотреть вышедшую на экраны первую советскую музыкальную комедию «Весёлые ребята». Новые всеобщие кумиры — Любовь Орлова и Леонид Утёсов.
В 1935 году в жизни семьи Новиковых — новое приятное событие.
Вскоре после появления в семье дочки Новиковы решили поменять жильё на более просторное. Сложилось всё очень удачно: переехали в пятикомнатную квартиру в своём же доме, в Большом Кисловском переулке, даже в этом же подъезде, только этажом ниже.
В середине 1930-х годов Новиков-Прибой вместе с писателями Перегудовым и Низовым объездил с литературными вечерами несколько городов Донбасса.
Там писатели побывали на заводах, в шахтах, в забоях и у мартеновских печей, знакомились с работой горняков и литейщиков, восхищались их самоотверженным трудом. Везде они встречали удивительно внимательное, тёплое к себе отношение, все встречи проходили с особым подъёмом и, как всегда, в роли самого яркого рассказчика оказывался Алексей Силыч.
В 1937 году Новиков-Прибой работает над либретто оперы «Цусима». Наброски либретто хранятся в РГАЛИ. Предполагалось масштабное действо со множеством персонажей. Опера должна была состоять из шести картин с прологом и эпилогом.
18 июня 1936 года. Умер писатель Максим Горький. Да ещё при непонятных обстоятельствах. Врачи-отравители! Сердце кипит искренней ненавистью к убийцам любимого писателя. И не высказаться по этому поводу нельзя. И Новиков-Прибой в числе других писателей выступает с гневными статьями в газетах, искренне веря в заговор против молодой советской республики.
Со смертью Алексея Максимовича, «флагмана советской литературы», забылись все обиды. В семье Новиковых — настоящий траур. И все разговоры — только о Горьком, об учителе.
Часто вспоминая о жизни на Капри, Алексей Силыч рассказывал, как каждое утро почтальон с проклятиями тащил в гору на дачу Горького громадный кожаный мешок, доверху набитый письмами, журналами, газетами, книгами. Всю эту громадную корреспонденцию Алексей Максимович всегда разбирал и прочитывал сам. Без ответа не оставалось практически ни одно письмо, и все книги и журналы были внимательно изучены. Читал Горький невероятно много. Толстую книгу в 400–500 или 600 страниц прочитывал очень быстро.
Удивляясь этому, Алексей Силыч говорил:
«У меня создавалось впечатление, будто Горький не читает, а только листает, просматривает книги. А чтобы в том увериться, взял и самым внимательным образом проштудировал одну из книг, только что просмотренных Горьким, а вечером спрашиваю:
— Вы, Алексей Максимович, читали эту книгу?
— Да!
— А как вам нравится описание грозы в лесу?
Ничего не подозревая, Алексей Максимович самым обстоятельным образом разбирал описание грозы, чуть ли не цитируя некоторые строки наизусть из этого описания».
Очевидно, Горький блестяще владел навыками того, что мы сейчас называем скорочтением, хотя тогда эту технику ещё никто не изобрёл — и это было или его собственным, удивительным для того времени, изобретением, или чудесным природным даром.
Рассказывая о Горьком, Новиков-Прибой открывал некоторые тайны жизни великого пролетарского писателя:
«Горький получал немало за издания книг, и всё-таки у него частенько не хватало денег. Рассылал их нуждающимся писателям, раздавал тем, кто обращался к нему за помощью. А всё хозяйство в доме вёл повар-итальянец. Преизрядный прохвост, он самым бесцеремонным образом обирал Горького. И самому Алексею Максимовичу не раз приходилось занимать деньги у повара. Конечно, Горький не мог не догадываться, откуда у того деньги».
Воспоминания о Горьком, очевидно, самому Новикову-Прибою доставляли немалое наслаждение. Не спеша, раздумчиво он извлекал из памяти характерные чёрточки, живо лепя лицо, фигуру великого писателя. Он рассказывал, как Мария Фёдоровна Андреева покинула Горького, как Горький переживал это, как старался разговорами с друзьями скрасить пустоту, образовавшуюся с её неожиданным уходом.
Рассказы Алексея Силыча, как пишет его друг писатель Степанов, всегда были необыкновенно интересны, полны любопытных деталей:
«Горький был человеком исключительной образованности, невероятной начитанности и, что особенно важно, обладал гениальной памятью на лица, людей, даты, фамилии. Главное, он никогда не забывал того, что однажды прочитал или услышал. И, может быть, поэтому стоило только „завести“ его, то есть сказать, например: „А вот в Нижнем Новгороде был цирк братьев Никитиных“, — как он тотчас же вспомнит всех известных артистов цирковой труппы, шутки, какие выкидывал в ту пору знаменитый Дуров, какие происшествия волновали город, какие сплетни ходили по купеческим и мещанским домам. Неистощим был на воспоминания. Слушаешь его, и люди, нравы старины проходят перед тобой, как на экране хорошего кино почти в объёмных образах.
Неподражаемый рассказчик, он был подлинным учителем писателей.
Меня он „натаскивал на литературу“, как опытный охотник охотничьего щенка на дичь. Многим, бесконечно многим обязан я ему. Да разве только я один?! Почти все писатели последнего полустолетия, начиная от Леонида Андреева и кончая Константином Фединым, прошли через его руки, благодаря ему стали на ноги».
Степанов рассказывает, что, вспоминая о Горьком, Алексей Силыч по-горьковски ставил локти на стол и иногда чуть подкрашивал речь своеобразным волжским оканьем: «…и тогда на лице его, широком и скуластом, на одно-другое мгновение появлялось что-то схожее с чертами самого Горького, и даже голос его звучал интонациями, свойственными низкому чистому басу Алексея Максимовича, и тогда невольно представлялось, будто Новиков-Прибой непостижимым, почти чудеснейшим образом перевоплощается в Горького».
