Место действия — японский лагерь, в котором содержатся три тысячи русских солдат.
Однообразное течение жизни нарушается страшным происшествием: толпа пленных зверски избивает солдата Куликова, которого обвинили в краже портсигара. Это делается по приговору «суда», который в срочном порядке создали сами пленные.
Картина самосуда — дикая, страшная, жестокая, непереносимая. Куликова отбивает у озверелой толпы японский переводчик. Вникнув в суть дела, он качает головой: «Эх, вы, русские, русские. Вот какая ваша славянская доброта!..»
Переводчик уходит. Куликова уносят японские солдаты. А русские пленные всё никак не могут успокоиться: возбуждённо делятся впечатлениями.
Всеобщее отрезвление наступает только тогда, когда Куликов через несколько часов умирает:
«Начинают все разом галдеть, возмущаясь убийством. А некоторые, жалея покойника, находят даже, что, может быть, он совсем не виноват, — портсигар у него не нашли, а признаться он мог с испугу или от того, что память отшибли. Отъявленной бранью ругают зачинщиков и всех главарей».
Чувство раскаяния охватывает тех, кто несколько часов назад был увлечён судилищем над, возможно, невиновным человеком:
«Кавалерист, высокий и худой, с сумрачным лицом, изгибаясь, крутя головой, выкрикивает надтреснутым голосом:
— Братцы! Мы православные христиане или аспиды? Я спрашиваю вас — кто мы? Пошто погубили христианскую душу? Человек остался жив от вражеских пуль, а мы, свои люди, взяли да и укокошили его… Да где совесть наша? Мы…
Задохнувшись, он болезненно кашляет, а в это время чей-то высокий тенор советует:
— Надо зачинщикам рёбра помять… Через них всё это вышло…
— Я не про то говорю, зверьё проклятое! — оправившись, снова шумит кавалерист. — Я предлагаю сбор устроить, чтоб похоронить покойника как следует, да памятник поставить, да его детишкам деньжонок послать, как полагается по-христиански…
Все, казалось, только и ждали такого предложения — с радостью хватаются за него».
Через два дня жители японского города, где царят «чистота, блеск, веселье», становятся свидетелями необычной для них похоронной процессии: «Это хоронят Куликова. За чёрным гробом, который попеременно несут четверо солдат, стройно идёт, шагая в ногу, ритмично покачиваясь, бесконечная вереница пленных, — без священника, возглавляемая лишь большим хором. Здесь и палачи, и судьи, и все те, кто принимал участие в кровавой сцене. Расплываясь в утреннем воздухе, носятся над городом звуковые волны погребального пения, печальные и заунывные, грустью пронизывают сердце людей, напоминая им о смерти, о разлуке человеческой души с прекрасной землёй. У них обнажённые и поникшие головы, у всех на лицах неподдельная скорбь».
Сцена похорон контрастирует с окружающим миром, в котором много ярких красок, света и восторга:
«Благоухая ароматами, ликует земля, оплодотворённая живоносным огнём неба, вся в роскошном наряде из зелени и цветов. Далёкие горы, поднимаясь в прозрачную высь, будто дрожат от радости в лиловом мареве. Ветерок, пошелестев листьями, летит дальше, играет уже с морем, весело рассыпаясь по его лазури серебряной рябью».
На похоронах присутствует и переводчик, который отбил Куликова от толпы. Он вдумчиво слушает проникновенное пение, зорко следит за тем, как засыпают могилу, как ставят на ней мраморный памятник, как красиво убирают её белыми лилиями и лотосами, «делая всё это серьёзно, с молитвенным благоговением, точно похоронен здесь близкий и дорогой всем родственник». Переводчику известно, что оставшиеся от похорон деньги решено послать родственникам Куликова. «Удивлённый, он обращается к своему соседу, пожилому унтеру, говоря:
— Непонятный вы народ, русские…
— А что? — спрашивает унтер.
— Совесть у вас какая-то двойственная.
— Известное дело… Какой же ей быть?
— То вы очень скверные, то очень добрые.
— Знамо так. Иначе — как же?»
Заканчивается рассказ словами: «Перекрестившись, надев на головы фуражки, пленные возвращаются в свои бараки уже более бодрой походкой, точно вместе с покойником свалили в яму тяжесть своего страшного греха».
Созданная в рассказе «Две души» картина самосуда — прямое продолжение темы очерка «Озверели». И не связанный на первый взгляд с событиями Гражданской войны рассказ «Две души» — результат тяжёлых размышлений автора над тем, как коверкает любая война человеческую душу, в которой всегда есть и светлое, и тёмное начало, и как страшно, когда побеждает зло, которое побеждать не должно.
В другом рассказе Новикова-Прибоя «На медведя» нет непосредственного отклика на современность, но тема смерти главного героя, растерзанного медведем, накладывает на повествование отпечаток трагедийности, столь характерной для того времени.
В «Сибирском рассвете» (1919. № 9) Новиков-Прибой опубликовал и свою повесть «Море зовёт».
Повесть «Море зовёт» — это лирическая история любви русского моряка Антона к англичанке Амелии, которая, не дождавшись любимого, выходит замуж за другого. Незамысловатый сюжет — не главное в этом произведении. Ведущая тема — море, его притягательность, его необъяснимая загадка, его власть над душами людей, вставших на путь служения прекрасной и грозной стихии — служения, которое в любую минуту может превратиться в непримиримую схватку не на жизнь, а на смерть.
«Чайки — любимые птицы моряков. Они постоянные наши спутники в морских скитаниях». Легенду о переселившихся в птиц душах погибших моряков Антон рассказывает Амелии, когда они покачиваются в ялике, любуясь спокойным морем. Ласковое, умиротворённо играющее солнечными бликами, оно не может обмануть героев. И бывалый матрос, и выросшая в портовом городе девушка знают, какие опасности таят в себе бескрайние морские просторы, чем может обернуться обманчивый штиль. О приближающейся буре и предупреждают мореплавателей тревожные крики чаек, летящих за кораблём.
Мечтательная Амелия не может остаться равнодушной, слушая печально-красивую легенду. «Ах, если бы я могла переродиться в чайку, — говорит она. — Я бы летала за тем кораблём, на котором плавает самый милый для меня моряк. Каждое утро, с восходом солнца, я каким-нибудь особенным криком посылала бы ему приветствие…» Это и есть объяснение в любви, не требующее никаких других слов.
Герои повести знакомятся в море, в море проходят их свидания, но и разлучает их именно оно.
Знакомство состоялось, как пишет автор, «при необычайной обстановке»:
«Помню: жаркий день и спокойное, дремлющее море, словно утомлённое зноем полуденного солнца. Я купаюсь, отплыв далеко от берега, ощущая прилив бодрости и свежих сил в мускулах. Ко мне, плывя навстречу, приближается пунцовая повязка на голове женщины. Видны узкие круглые плечи, точёная шея, слегка побледневшее от усталости лицо с изумрудными глазами. На фоне прозрачно-зелёной воды, в озарении буйного света, позолотившего её свежее тело, в сверкающих брызгах, падающих, как бриллианты, от взмахов её рук, женщина мне кажется прекрасной морской феей, какой-то солнечной сказкой. Я чувствую, что мой покой нарушен надолго».
Море подарило герою повести любовь. Любовь, которая согревает и успокаивает тоскующую душу в далёком плавании. Любовь, которая светит путеводной звездой в любую непогоду и даёт силы перемочь все трудности.
Все моряки — романтики. И необходимая суровость, приобретённая в походах, сочетается в них с нежностью и даже сентиментальностью, которые они конечно же пытаются скрыть всё той же суровостью, но уже во много раз преувеличенной, чтобы, упаси бог, никто не догадался, как отзывчивы они на красоту и ласку.
Амелия не приходит в назначенный час на свидание, и расстроенный Антон нанимается на первый попавшийся корабль, чтобы как можно быстрее покинуть город, «отравивший его сердце».
Трёхмачтовый парусник «Нептун», набитый товаром, держит путь на Александрию.
