– Я бы… Я бы… Ну…

– Скорее всего, стал бы делать то, что она бы тебе сказала. Расстался бы с Вителлиной, закончил учебу, женился на Весане, – со вздохом пресек я попытки друга ответить. – Так что в хитрости ей не откажешь. И в понимании тебя – тоже.

– Но ведь без любви? Как же? Я же не мог бы ее любить после всего!

– Ну, во-первых, стерпится – слюбится, как говорится. Во-вторых, я многое понял из краткого разговора с ней. Там, в тупике. Может, я все придумал, но мне показалось, что ей твоя любовь по большому счету и не нужна. Главное, что ты – рядом, под ее крылом, и даешь ей возможность жертвовать собой во имя будущего Великого Лекаря, спасающего сотни людей. Потом, когда-нибудь в далеком будущем, она стала бы тебя попрекать своим самопожертвованием… а может, не стала бы. И знаешь, что еще скажу? Очень возможно, со временем ты бы стал с ней счастлив.

Сен уставился на меня как на что-то невиданное. Будто не знал меня все эти годы и вот только сейчас рассмотрел и удивился. Он прокашлялся и, выдержав паузу, сказал:

– На миг мне показалось, что рядом сидит мой дедушка и учит меня, несмышленыша. Откуда в тебе это, Филин?

– Не знаю. Книг много хороших в детстве прочитал. Не все еще понял, но уже многие вспоминаю совсем иначе, чем в те годы. Меня в схоле некоторые называли мудрым Филином, а только теперь я стал понимать, насколько был глуп тогда. Однако, возможно, так надо было? С каждым поколением надо говорить на его языке… Ой, что-то меня на поиски смысла жизни потянуло. Верный признак того, что пора перекусить. Или выпить. Не откажешься вечерком посидеть со мной в кабачке?

– Прости, но… откажусь. Надо с Вителлиной сходить на это… как его… представление алхимиков.

– Ну что ж, желаю приятно провести время.

Мы поспешили на следующую лекцию, а я подвел итоги нашего разговора. Главное, что я не потерял друга.

Если вдуматься, это чистейшей воды эгоизм. Я – не потерял! А он? Приобрел? Неизвестно. Время покажет. Даже и не знаю, как к самому себе относиться.

Дознаватель, видимо, не стал спорить с моей родней и решил, что от него не убудет, если он заявится во дворец герцога самолично. Господина Юргениана провели в кабинет, и, как он ни пытался воспрепятствовать, Свента составила нам компанию.

Весь облик этого типа буквально кричал о связях и протекции – напомаженные волосы, ухоженные руки, надменный взгляд вершителя судеб человеческих, изысканные манеры и легкое презрение ко всем, кто ниже его по рангу или не принадлежит КСОРу.

Не исключено, что этому кадру с подачи его покровителя поручают только такие дела, как мое, где преступники пойманы на месте преступления и изобличены. Осталось все правильно оформить – и можно указать в отчете еще одно завершенное дело, получить премию и благодарность руководства. Правда, умный начальник никогда не будет ставить подобного типа в пример остальным подчиненным.

Аккуратно записав мои показания, дознаватель начал нести какую-то муть. Мне показалось, что он хочет добиться от меня признания, что я сам целиком и полностью виноват в случившемся. При этом в протоколе он так записал мои объяснения касательно отсутствия сопровождения гвардейцев личной охраны герцога, что по прочтении казалось, будто речь идет о королевских гвардейцах. Видимо, кто-то здорово получил по шапке в этом ведомстве и теперь всеми силами ищет, на кого бы свалить вину. Предупреждение тещи было своевременным, и я отказался подписывать протокол. Дознаватель кривился и морщился, но исправлял текст, пока я не согласился со всеми формулировками. На этом мы распрощались, и я понял, что в дальнейшем не испытываю ни малейшего желания встречаться с господином Юргенианом.

Впоследствии Лабриано рассказал, в чем была причина нестыковки. Оказывается, накануне новогодних праздников в штаб гвардии короля поступил приказ выделить необходимое число гвардейцев для охраны целителей. И тут же поступил еще один приказ – подготовить к праздничному смотру весь личный состав. При этом требовалось обратить особое внимание на наличие нововведенного отличительного знака – то ли шеврончика, то ли галунчика, то ли бантика – у всех гвардейцев короля. Что такое непорядок в форменной одежде армейца, мне когда-то популярно объяснила Свента. В штабе, естественно, тоже решили, что идеальный вид формы – это святое, поэтому целители недельку обойдутся без охраны, ибо конфуз на строевом смотре страшнее захвата столицы лоперцами.

– У тебя все в порядке, Сен? Как Вителлина? Надо ли чем-нибудь помочь? А у ребят на курсе как дела?

Сен странно посмотрел на меня, помялся, перебарывая свою сверхделикатность, и наконец мягко, словно у тяжелобольного, спросил:

– Филин, ты ж меня прости. Может, это глупый вопрос, но… с тобой-то все в порядке?

Я в несчетный раз подивился, как боги умудрились наделить этого человека внешностью громилы и тонкой душой настоящего поэта в придачу к ясному уму. Стихов и картин он, правда, не пишет, но кто скажет, что кулинария не искусство? А в этом деле он достиг фантастических успехов. Даже участвовал в одном престижном конкурсе поваров-любителей, где жюри сначала долго пыталось определить, при каком дворе Сен работает шеф-поваром и как наказать этого мастера экстра-класса, возжелавшего почему-то лавров любителя.

А на практических занятиях по лекарскому делу? Всегда одно и то же. При первой встрече больные бледнеют и прячутся под койку от ужаса, узнав, кто будет «вбивать» в них здоровье. Про шоковую терапию слышали многие и теперь, казалось, точно знали, что это такое. Однако после первых же процедур бегали за руководителем практикантов, упрашивая не менять куратора, настолько их поражала его деликатность, аккуратность и компетентность.

Я оценил, каких нервов стоило другу заговорить со мной на эту тему, но уточнил:

– А что со мной не так?

– Ты за минувшие полдня уже в шестой раз задаешь мне этот вопрос.

– Правда? В шестой?

– Я считал, – серьезно ответил друг. – Обрати внимание, одногруппники стараются обойти тебя сторонкой, чтобы в очередной раз не рассказывать о здоровье и делах.

Я вздохнул и безуспешно попытался привести мысли в порядок. Полтора года. Целых полтора года продолжается эта гонка с освоением магии по методике Финь Ю. Само слияние завершилось через два месяца после зимних каникул в конце четвертого курса, как он и обещал, но после этого только и началась настоящая учеба.

Шесть часов объективного времени – это более двух суток субъективного в состоянии транса, в четыре раза ускоряющего субъективное время. Конечно, Финь Ю для занятий формировал в нашем совместном сне самые разные интерьеры, хотя слово «интерьер» я бы применял только к жилым помещениям. Они, конечно, тоже присутствовали, как правило, тесные и неудобные, для того чтобы я в полной мере ощутил все их особенности и научился вести бой в таком вот пространстве. Но по большей части мне приходилось работать в болотах, по грудь в засасывающей жиже; в пустынях, тренируя способность видеть зыбуны и не забывая отбиваться от массы фантомных противников с самой разной техникой боя и оружием; в горах; на качающейся палубе верткого суденышка в шторм; в лесу, прыгая по веткам, где иной раз нестерпимо хотелось заухать, оскалить зубы и зачесаться, подражая макакам из зоопарка. И так, за редкими исключениями, каждый день.

Если вспомнить, что учебу в академии никто не отменял, как и занятия с Лабриано (амулеты-артефакты) и с Греллианой (узоры внутренних органов и методы коррекции), то становится понятно, почему я хожу, словно живой мертвяк из детских страшилок.

Правда, Финь Ю о методах Греллианы отзывался несколько пренебрежительно. Дескать, если долго мучиться, что-нибудь получится. Лет через двадцать – тридцать. То есть ее практики рассчитаны на авось: авось когда-нибудь случится качественный скачок и знания, полученные в свернутом виде в лабиринте под Сербано, наконец проявятся и усвоятся. А вот обучаясь его методике, я так скакну… Лишь бы не заржать смертельно раненным боевым конем и не рухнуть, задрав копыта.