В июле 1788 года, когда почти вся русская армия была занята в войне с турками на юге, шведский король Густав III внезапно объявил России войну. Санкт-Петербург, оставшийся временно без обороны, казалось, был отдан на милость шведского флота и армии. Мелиссино поручили в течение шести недель подготовить три артиллерийских батальона, состоявшие из рекрутов, и он обратился за помощью к своим инструкторам и ученикам. Граф де Сегюр, французский посланник при дворе, вспоминал «огромных и нелепых рекрутов, которых наставляли на маршировке и учениях дети, вызванные из военной школы, которые влезали на стулья и скамьи, чтобы выпрямлять головы, шеи и груди этих гигантских животных».

Война тянулась два года; в итоге русские проявили себя лучше, чем ожидали и шведы, и они сами. Они не дали Швеции одержать быструю победу, на которую она надеялась, и в конце концов был подписан мирный договор, согласно которому Швеция оставалась в том же положении, в котором была до начала войны. Между тем военные успехи трех артиллерийских батальонов способствовали повышению престижа школы, и, возможно, это побудило графа Николая Салтыкова, который был известной фигурой в Санкт-Петербурге и занимался образованием двух внуков Екатерины, Александра и Константина, обратиться к Мелиссино в поисках наставника, который обеспечил бы военную подготовку его сына. Конечно же выбор пал на первого ученика – Аракчеева.

Когда это произошло, Салтыков стал оказывать Аракчееву еще большее покровительство, чем Мелиссино. Директор корпуса хотел использовать молодого подпоручика в качестве своего помощника, но Салтыков заинтересовался Алексеем и проявил к нему сочувствие. Он добился для него увольнительной, и после почти семилетнего отсутствия двадцатилетний Аракчеев вернулся в Бежецк в том самом красном мундире, о котором он мечтал с детства, и с золотыми часами, подаренными ему графиней Салтыковой перед отъездом. Семья встречала его как героя. Впоследствии Аракчеев любил рассказывать, как отец сразу же отобрал у него часы и повесил их над своей кроватью. Он вернул их только тогда, когда для Алексея пришло время возвращаться в Санкт-Петербург, со словами: «Возьми часы. Я дарю их тебе. Знай и помни, что ты мне ими обязан. Не помести я тебя в корпус, ты не учил бы у Салтыковых и часов бы не имел». «Потому, – говорил Аракчеев, – я и сохраняю их как отцовский подарок». Вскоре Аракчеевы тоже навестили сына. Когда мать увидела комнаты Алексея, то с удовольствием отметила чистоту и порядок. Отец же, осмотрев письменный стол, кожаную софу, кресло с подлокотниками и шкаф красного дерева, сказал, нахмурясь: «Послушай, Алексей, скажи честно, как сын отцу: ты не воруешь и не берешь взяток?» Уже будучи в зените своей славы, Аракчеев однажды сказал сослуживцу: «Мой отец часто говорил мне: «Алеша, ты дослужишься до майора, уйдешь в отставку и получишь пенсион; тогда мы все будем счастливы». Что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас?»⁷

Следующий шаг в своей карьере с далеко идущими последствиями Аракчеев сделал сам. Ободренный дружелюбием Салтыкова, он попросил помочь ему в получении вакансии адъютанта и помощника директора школы. Мелиссино был неприятно удивлен этой попыткой.

Он предпочитал иметь среди своих сотрудников богатых и уважаемых в свете людей и относился к Аракчееву как к заслуживающему доверие подчиненному, но слишком зависимому от воли вышестоящего офицера, чтобы продвигаться по службе. Но он не осмелился отказать в просьбе такому влиятельному человеку, как Салтыков, и в июле 1791 г. Аракчеев получил должность. Мелиссино, сохраняя внешнее дружелюбие, начал искать возможность убрать Аракчеева из школы. Такой случай представился лишь год спустя.

В 1790 г. Мелиссино был назначен командующим русской артиллерией с сохранением за ним должности директора корпуса. Несмотря на свое высокое положение и общественное признание, он никогда не пользовался успехом при дворе Екатерины. Фавориты императрицы относились к нему как к шуту, и он платил им той же монетой. Однажды кто-то услышал, как Мелиссино довольно нелестно отозвался об одном или двух придворных, и донес князю Потемкину. Тот потребовал, чтобы Мелиссино явился к нему, и принял его, лежа в постели, и грубо посоветовал ему попридержать язык⁸. В результате отношение Мелиссино ко двору стало еще более враждебным, и с этого времени он начал сближаться с окружением сына Екатерины – великого князя Павла Петровича, который жил в своем имении в Гатчине в шестидесяти километрах от Санкт-Петербурга.

В 1792 г., когда Павлу понадобился квалифицированный артиллерийский офицер для службы в Гатчине, он обратился к Мелиссино, и судьба Аракчеева была решена. Мелиссино был уверен, что Аракчеев достаточно квалифицирован, чтобы удовлетворить строгие требования великого князя, но он не мог даже представить, на какой славный путь он направил своего работящего, но несимпатичного лейтенанта.

Когда Аракчеев прибыл в Гатчину 4 сентября, уже одетый в темно-зеленую форму войска Павла, он оказался в прусском военном лагере. В поместье были плацы, казармы и часовые на каждом шагу, которые, по прусскому обычаю, окликали проезжавших. Крестьяне, жившие в деревне, подчинялись лагерной дисциплине. Жизнь была подчинена распорядку дня великого князя, который вставал в 4 часа утра к первому параду и проводил день, устраивая учения и маневры своей маленькой армии. «К десяти часам вечера все в имении уже спали, и единственными звуками, которые раздавались, были шаги патруля и крики часовых», – писал один из скучавших гостей. «Все было устроено на прусский манер, причем на старый прусский манер, – заметила княгиня Кобирская. – Хуже всего были русские солдаты, изображавшие пруссаков и одетые в старинную форму Фридриха-Вильгельма Первого»⁹.

В свои 38 лет Павел был человеком разочарованным и ожесточенным. Когда-то он был умным, очаровательным и многообещающим ребенком, но с самого рождения его бабушка, императрица Елизавета Петровна, разлучила его с матерью, и впоследствии у него никогда не было хороших отношений с Екатериной. Унаследовав трон, Екатерина продолжала держать сына на расстоянии, не позволяя ему участвовать в управлении империей и даже в многочисленных проводимых во время ее царствования военных кампаниях. Сомнительные притязания Екатерины на трон и страх, что сын может приобрести популярность и посягнуть на ее абсолютную власть, были, несомненно, причиной этого остракизма. Кроме того, почтительное отношение Павла к памяти отца, которого он не знал, вряд ли способствовало приязни к женщине, руководившей его предательским убийством. Возможно, это было вызвано неосознанным преклонением перед отцом, который тоже обожал все прусское и даже начал обучать во время своего недолгого царствования санкт-петербургский гарнизон на прусский манер. Вероятно, визит, который великий князь в двадцатидвухлетнем возрасте нанес прусскому двору, находившемуся в Берлине, стал поворотным моментом его жизни. Фридрих II постарался сделать все, чтобы угодить русской делегации, и пристрастие Павла ко всему прусскому с тех пор превратилось почти в манию. «Вижу, в какие руки попадет империя после моей смерти, – с сожалением заметила Екатерина после одного из разговоров с Павлом. – По воле Пруссии мы превратимся в провинциального вассала».

В течение последующих лет разочарованность Павла росла и в значительной мере сказывалась на его характере. Он впал в уныние и стал подвержен приступам неукротимого буйства, которые начинались из-за пустяков. Его жена Мария Федоровна, урожденная герцогиня Вюртембергская, с которой Павел познакомился во время поездки в Берлин, старалась успокоить его, но ей редко удавалось на него повлиять. Княгиня Кобирская выразила общее мнение, когда сказала, что «великий князь умен и может, если захочет, быть очень милым, но в нем много странного и непостижимого». Граф де Сегюр писал, что ему потребовалось немного времени, чтобы понять его беспокойную, непостоянную, подозрительную и очень чувствительную натуру, которая впоследствии стала причиной его ошибок, несправедливости и несчастий; в другой раз он заметил: «На свете не было человека более неуверенного, робкого, непостоянного и менее способного принести счастье себе и другим»¹⁰. Павел был несчастен в Санкт-Петербурге. Фавориты Екатерины обращались с ним с неприкрытым презрением. Он не пытался скрыть неприязнь к правительству своей матери и открыто говорил, что, как только получит власть, выгонит ее советников плеткой. Когда Екатерина в 1784 г. купила ему Гатчину, он с облегчением уехал туда и старался приезжать в столицу как можно реже.