Время от времени из пыльной мглы выныривал грузный «ил» и, подскакивая на ухабах, стремительно несся на отведенное ему место. Слева от машины Остапа заруливал на свободную стоянку прибывший в полк молодой летчик лейтенант Долидзе. Немного не рассчитав, он вынужден был добавить обороты винта, чтобы поставить самолет на место. Мотор рявкнул, и пыль тучей взлетела над машиной, закрыв всю стоянку. Замешкавшийся Остап враз стал похож на мукомола – так занесло его пылью. Рассерженный неуклюжестью Долидзе, он повернулся к нему и повертел пальцем у своего лба, что, по его мнению, должно было выражать высшее порицание мастерству молодого летчика.

Долидзе моментально выключил мотор и виновато взглянул на Остапа, ожидая от него нагоняя. Но внимание Остапа было уже отвлечено другим – что-то хрустнуло под каблуком его сапога. Он нагнулся, поднял с земли какой-то темный комочек и, выпрямившись, хмыкнул:

– Хо! Картошка?! Лаптенко, смотри, куда мы сели, – показал он клубни своему бортстрелку. – По правилу этот аэродром надо называть не просто Сток, а Бульбосток. Вот еще новая штука. В горах приземлялись, в лесу, на воду садились, на жнивье, пахоту, но чтоб на огород – такого еще не случалось…

Лаптенко молча зачехлял пулемет. Ему было не до разговоров. Забитые пылью глаза резало, по щекам ручьем текли слезы. Он торопился разделаться с завязками чехла да бежать в хутор, к колодцу, промыть глаза.

По западной окраине поля тянулись высокие заборы скрывавшие за собой дворы. В хуторе была всего одна улица. Привычных глазам телеграфных столбов или радиомачт не было. Зато по обоим концам улицы маячили огромные черные кресты, потрескавшиеся от непогоды. Вокруг них такие же ветхие ограды из штакетника. На одном из крестов висел грубо вырезанный из дерева Иисус с отломанной ногой, обвешанный старыми, растрепанными веночками из блеклых бессмертников. Он уныло глядел с креста на стоявшую здесь же рядом часовенку без окон.

Такова была первая база летчиков в Польше. У себя на родине, в Советской России, им никогда, даже в годы военных скитаний, не приходилось видеть такого глухого селения. За хутором начинался большой лесной массив, разрезанный просеками на правильные прямоугольники. Он тянулся до самых берегов реки Супрасли, за которой начинались городские предместья Белостока. На востоке, уходя вдаль, виднелись разбросанные клочки полей, перегороженных длинными деревянными изгородями, – давно забытая на родине чересполосица… Из лесу в поля забегали деревья. Скопляясь, они образовывали зеленые островки, темневшие над желтой травой, или стояли вдали друг от друга, как угрюмые отшельники.

Рядом со стоянкой " второй эскадрильи находилась такая же рощица. Ее Черенок облюбовал для своего командного пункта. Вернувшись от Хазарова, он позвал летчиков и вместе с ними направился к ней, чтобы выбрать место. Сзади них тащился связной с катушкой телефонного провода за плечами и с аппаратом в руках.

– Как же можно работать да к тому же еще оперативно на этой проклятой авиаточке? Пыль валит столбом, – недовольно говорил Зандаров.

– Давайте подумаем, как лучше организовать ее, чтобы никакая пыль не мешала взлету групп.

– Проще всего вызвать пожарников, пусть поливают огород и все тут… – бросил с иронией Зандаров.

– Остроты потом, – заметил Черенок – Помнит ли кто-нибудь из вас наш перелет из Крыма через Запорожье?

– Помним.

– А как взлетали в Запорожье сталинградские летчики, видели?

– Еще бы! Взлетали красиво, четверками сразу!..

– Там поле, а не огород. Есть где развернуться! – раздались со всех сторон голоса.

Черенок остановился.

– Не красоты ради они взлетали так, товарищи. Очевидно, в свое время нужда заставила их применить такой порядок. Почему нам не использовать этот прием? Я уверен, что после тренировки и мы сумеем так взлетать. Завтра же попробуем парами, а потом и четверками. Должно получиться.

Они уже подходили к рощице, как вдруг издали до их слуха донесся чей-то испуганный крик. По полю наперерез им бежал какой-то человек. Размахивая руками, он кричал одно и то же:

– Панове… стрелять… минен!

– Что он там кричит? – спросил Черенок, глядя на подбегавшего человека.

– Стрелять грозит минами… – недоуменно ответил Долидзе.

– С ума спятил! В кого стрелять? – удивился Остап.

– Возможно, туда ходить нельзя. Может быть, он хозяин этой рощи! Ведь они все здесь индивидуалы, – высказал предположение Долидзе.

– Пошли, – хмуро сказал Зандаров и решительно шагнул вперед. Но бежавший человек закричал еще испуганнее и громче. Вспыльчивый Зандаров, насупив брови, остановился, поднял кулак с добрый футбольный мяч и вопросительно взглянул на Черенка.

– Подожди, разберемся, – остановил его тот.

Бедно одетый, босой поляк подбежал к ним, отчаянно жестикулируя и испуганно вращая глазами. Он что-то быстро выкрикивал, но из всей его речи можно было разобрать только одно: – «Стрелять, минен».

– Послушай, приятель, – остановил его Остап, – давай пореже… Ничего у тебя не поймешь. Мины?.. Стреляют… Это и без тебя доказано…

– Так, так, правда цо пан каже… Минен, стрелять! – обрадованно говорил человек, тыча пальцем в рощу. – Корова – пуф! Вепш – пуф! Коза – пуф! – размахивал он руками.

– Ясно, – сказал Черенок, – спасибо, что предупредили, – поблагодарил он крестьянина. – Роща, оказывается, минирована. Придется искать другое место, – повернулся он к летчикам.

– А не кулак ли он будет, владелец рощи этой? Бывают такие, – проворчал с сомнением Зандаров.

– Не похоже, – ответил Остап, оценивая взглядом крестьянина, но для убедительности все-таки спросил: – Пан, а ты случаем не куркуль? Не господарь рощи?

– О-о! Господар! – печально улыбнулся поляк. – У мене ниц нема, туварищ. Я… – подумал он минуту, – я – пролетариат!

– Вот это по-нашему! – улыбаясь похвалили его летчики.

Группа, разговаривая, вернулась на стоянку.

С тех пор как наша армия переступила границу, летчики все чаще говорили о мире. О чем бы речь ни шла, мысль о Родине, о доме не покидала их.

Иногда приходили такие минуты, когда Черенку начинало казаться, что войны больше нет, что наступил уже мир, иначе почему он так ясно видит будущее, видит себя в обстановке совершенно мирной? То он испытывает новый, невиданный самолет. Вокруг него синева неба, а позади, за самолетом, белые кудрявые следы. То вдруг он представляет себя едущим почему-то на троллейбусе среди цветущих акаций, точно по белому коридору, то сидящим ночью у распахнутого окна за новой, нечитаной книгой, и за окном цветет акация.

Вот и сейчас, растроганный поступком польского крестьянина, Черенок задумался о будущем. И не беда, что мирные, заветные мысли рождались под скрип солдатских ремней.

На следующее утро штурмовики приступили к своей обычной работе. Вторая эскадрилья, вооруженная противотанковыми бомбами, находилась на аэродроме в готовности «номер два» на тот случай, если командование потребует срочного вылета для удара по танкам. Но вызова не поступало. Летчики лежали под крыльями машин, спали, курили, играли в неизменного «козла», глотали пыль. Под тенью крыльев было душно. Гимнастерки промокли. За воротники заползали муравьи.

Летчики других эскадрилий за это время уже успели вдоволь налетаться Оленин с Поповым вторично повели свои группы на Ломжу. Аверин, как передал приехавший на стоянку капитан Рогозин, час назад вдребезги разнес вражескую автоколонну, а сейчас пошел на штурмовку эшелона на станции Остроленка.

– А еще к нам в полк приехал оператор кинохроники. Завтра собирается с нашими лететь в Ломжу… – передал он последние новости.

– Спасибо, товарищ капитан, за информацию. Все это очень интересно, но для нас сейчас, поверьте, нет ничего более утомительного, чем оставаться в бездействии и слушать о делах других, – с досадой сказал Остап.

Свинцово-желтая пелена пыли продолжала качаться в воздухе, путалась в ветвях деревьев и, медленно сползая, покрывала крыши домов.