Утром в штабе авиачасти Черенка предупредили, что вручение самолета состоится на аэродроме в двенадцать часов. Покончив с оформлением документов, он приехал на аэродром и не торопясь пошел на командный пункт, покуривая и насвистывая что-то. В обширной светлой землянке он представился дежурному офицеру и предъявил документы. Но тот лишь мельком взглянул на них и тут же вернул обратно, с уважением посмотрев на грудь летчика, расцвеченную золотом орденов.
– О вас уже несколько раз справлялся председатель колхоза, подарившего вам самолет. Вы что, знакомы с ним? – спросил он.
– А кто он такой?
– О! Замечательный дядька! Энергичный такой – куда! Вот кому начальником снабжения быть! Вчера, представьте себе, он нам здесь целую лекцию прочел о разведении хлопка на Кубани, а сегодня с утра ходит по стоянкам да механиков агитирует, чтоб после войны ехали к нему в колхоз механизаторами.
– Как его фамилия? – улыбнувшись спросил Черенок.
– Фамилия? Сейчас… – дежурный заглянул в раскрытый перед ним журнал. – Прохоров фамилия.
– Неужели? – радостно воскликнул Черенок. – А с ним больше никого нет?
– Есть. Девчина одна. Секретарь колхозной комсомольской организации. Вы знаете их? – спросил еще раз дежурный.
– Еще бы не знать! Где можно их найти?
– Должно быть, у самолета хлопочут, на третьей стоянке. Машина, товарищ старший лейтенант, уже облетана испытателем, проверена и ждет вас. На ней маляр сейчас покраской занимается. Если хотите посмотреть идите вдоль стоянки до конца.
Черенку не терпелось увидеть знакомых, а также машину. Поблагодарив дежурного офицера, он заспешил.
У новенького, блестевшего лаком «ила» стояла группа людей в комбинезонах, когда-то синих, но теперь уже утративших свой первоначальный цвет из-за частого соприкосновения с бензином и маслом. По одним этим признакам можно было определить, что здесь собрались авиамеханики. Слышен был оживленный разговор и смех. В центре, выделяясь из всех, стоял довольно располневший, но все еще молодцеватый на вид председатель правления колхоза «Луч Октября» – Прохоров. На нем был добротный синий пиджак, такие же брюки, рубашка с расстегнутым воротником, вышитая крестиком, и сапоги с голенищами чуть выше колен. Загоревшее до цвета красной меди лицо представляло резкий контраст с густыми седыми волосами на голове. Маляр, занимавшийся подкраской машины, сразу обратил на это внимание и, толкнув локтем моториста, пошутил:
– Негатив… Чистый негатив. Ты видел? Дядя Негатив появился…
Прохоров, критически оглядывавший его работу, сказал:
– И краски целое ведро возле тебя стоит. Казалось бы, чего жалеть ее? А поди-ка, надпись ты сделал такую, что и с двух шагов не видать…
– Наставляйте подзорную трубу, товарищ, – съязвил обиженный маляр.
– Только что в трубу… А нужно, чтоб все без трубы видели, чей есть этот боевой самолет и от кого поступил он на вооружение Красной Армии. Понимать надо, товарищ живописец… – подмигнул председатель механикам.
Маляр возмутился:
– Какой вы, оказывается, знаток живописи… Нет бы самому взять да написать… Поучать каждый умеет…
Не обращая внимания на его тон, председатель добродушно улыбнулся. Причин сердиться у него не было. Дела в колхозе шли хорошо, иначе он не мог бы уехать в такую даль. Дела на фронте и того лучше – что ни день, то новые победы, а скоро и войне конец. А тут еще утро такое! Вёдро стоит, степью душистой пахнет, как на Кубани. А поручение, которое он выполняет! Ведь не каждый месяц и не каждому председателю колхоза приходится вручать боевые самолеты летчикам, пусть даже колхоз и миллионер.
– Поторапливайся, товарищ художник, – тормошил он маляра, – дежурный говорил, скоро сам летчик придет. Постарайся, чтоб к тому времени все было в полном порядке…
В это время подошел Черенок.
– Здравствуйте, товарищи! – приветливо поздоровался он.
– Здравствуй, Василий! – воскликнул председатель, поворачиваясь к Черенку. Радостное лицо его расплылось в улыбке, руки распахнулись для объятий.
– Э-ва! Какой ты стал молодец! – говорил он, обнимая и целуя его. – Любо-дорого смотреть. Ну, рад, рад видеть тебя. Здравствуй. Смотри-ка, какой самолет мы тебе справили! Это твой самолет, Вася, твой! – хлопнул он рукой по крылу машины. – По молодцу, как говорится, и шапка…
Черенок обошел вокруг «ила», привычно, по-пилотски, взялся за скобу на борту кабины и рывком очутился на крыле. Изучающий взгляд его скользнул по многочисленным кранам, кнопкам, стрелкам приборов и остановился на середине приборной доски. Обернувшись, он поискал глазами Прохорова. Председатель стоял около машины и улыбаясь что-то записывал в блокнот.
– Николай Харитонович! – позвал Черенок. Прохоров повернул голову. Черенок спрыгнул с крыла, крепко сжал ему руку.
– Спасибо, Николай Харитонович! Всем колхозникам спасибо, – взволнованно говорил он. – Не подведу… Буду драться. Так драться… Стыдно не будет вам за меня… Вам, Николай Харитонович, и всем колхозникам.
– Мы, Василий, верим тебе… – отозвался Прохоров. – Верим. – И, помолчав, добавил: – Ну, а теперь отойдём немножко да поговорим, потолкуем в сторонке. Я тебе целый мешок приветов привез.
– Спасибо, Николай Харитонович! Но почему же вы один? Почему мама Паша не приехала?
– Эге, чего захотел! – засмеялся Прохоров. – Маму Пашу теперь не оторвешь! Быть бригадиром полеводческой бригады имени Советской гвардии – это не шутка!..
Оглянувшись на мотористов, он с таинственным видом, по секрету, сообщил:
– Видал? Озорники… Перекрестили меня здесь… Дядя Негатив, говорят…
Черенок усмехнулся:
– Авиаторы – народ веселый – И сразу сделавшись серьезным, сказал: – А дежурный передал мне, что с вами еще кто-то приехал.
– Он не соврал. Мы приехали вдвоем с Марусей. Она от комсомолии нашей… Сейчас только с девушками в рощу побежала… цветы ей понадобились зачем-то. Известно, девчата… – промолвил Прохоров и тут же принялся перечислять приветы от колхозников хутора Николаевского.
– Особый привет тебе наказан из Черкесска, от секретаря нашего райкома партии Александры Петровны Пучковой. Обижается, что редко пишешь, – добавил он в конце и покосился на лицо летчика, покрывшееся легким румянцем.
«С чего бы это он, как красная девица?» – мимолетно подумал председатель и тут же заговорил о другом.
Через час комсорг колхоза «Луч Октября» Маруся Ковалева и ее новые знакомые из аэродромной службы обвили винт и кабину самолета огромной гирляндой полевых цветов.
«Ил» был торжественно вручен старшему лейтенанту Черенкову. После окончания официальной части Прохоров поцеловал летчика и сказал с чувством:
– Желаю тебе, дорогой Вася, на крыльях этих берлоги фашистов достичь, а после победы к нам в гости на Кубань-матушку прилететь. Мы тебе и аэродром на толоке приготовим…
Маруся, следуя примеру председателя, также хотела было пожелать летчику удачи в бою и побед, но после поцелуя Черенка залилась румянцем и, потупившись, опустила глаза.
– Эге! Вот это по-гвардейски! – весело воскликнул Прохоров.
Черенок, смеясь, развел руками.
– Это, Николай Харитонович, в порядке подшефной благодарности от гвардейцев… А теперь, дорогие шефы, по неписаному закону авиации мне надлежит прокатить вас – с ветерком или без ветерка, это уж по желанию… Прошу в кабину, – пригласил он председателя.
– Ну тебя с твоим ветерком! Думаешь, так я с тобой и полетел! – ответил Прохоров под общий смех.
– А что, дядя, на арбе с кукурузой лежать спокойнее? – съехидничал маляр и тут же исчез за спинами техников.
– Садитесь в кабину, товарищ. Не беспокойтесь. Все будет в порядке, – посоветовали Прохорову окружавшие его летчики других самолетов.
– Эге! Он, шальной, еще мертвую петлю завернет или посадит так, что без печенок останусь… А у меня еще делов в колхозе недоделано сколько! – шутил председатель.
– Николай Харитонович, – нарочито спокойным тоном отвечал Черенок, – такую посадку, как вы видели тогда зимой, я сделал единственный раз в жизни. Теперь не смущайтесь. Надевайте парашют да залезайте в кабину.
