Поначалу военная кампания складывалась для римлян неплохо: были одержаны первые победы и захвачено несколько крепостей в Месопотамии. Но со стороны парфян это было военной хитростью. Проигрывая в первых сражениях, они заманивали Красса, как азартного игрока, в глубь бескрайних пустынь своей страны.
Измотав по безводному зною пешее римское войско, они навязали Крассу генеральное сражение под городом Карр, где одетая в стальные доспехи конница врагов наголову разбила римлян. В сражении погиб и сын полководца. Сам он мог уйти через горные перевалы в Армению, но парфяне навязали ему якобы мирные переговоры, на которые Красс, чувствовавший возможный подвох, сразу не пошел, однако измученные солдаты принудили его к переговорам с полководцем парфян Суреной. Плутарх его описывает так: «Огромный ростом и самый красивый из всех; его женственная красота, казалось, не соответствовала молве о его мужестве – по обычаю мидян, он притирал лицо румянами и разделял волосы пробором».
Во время переговоров Красс был предательски убит. Его отрубленная голова была доставлена ко двору парфянского царя.
В этой бессмысленной и совершенно ненужной Риму войне погибло около сорока тысяч человек, тысячи попали в плен и оказались в рабстве. Кроме того, были отчасти утрачены территории, ранее завоеванные Помпеем.
Бесславная гибель Красса в пустынях Месопотамии принесла Риму не только потери на Востоке, но и еще большую смуту в самом Городе. Триумвирата более не существовало, и борьба между Цезарем и Помпеем становилась неизбежной. Причин к тому и поводов было множество, и одной из них стала смерть во время родов Юлии, жены Помпея и дочери Цезаря. Эта женщина обладала прекрасным характером и женским дипломатическим даром, позволявшим ей благотворно влиять на отца и мужа, не допуская сильного обострения их непростых отношений как соперников на политической арене.
Другой немаловажной и как бы отправной причиной открытого противостояния стали бесчинства и беспорядки в столице, грозившие перерасти в полную анархию. Клодий и Милон превратили город в арену вооруженной борьбы и почти парализовали выборы высших магистратов – они не могли состояться из-за всего этого в течение семи месяцев пятьдесят третьего года.
Клодий выдвигал свою кандидатуру в преторы, а Милон – в консулы. Оба вожака в угоде толпе провозглашали более чем демократичные программы, агитируя за себя не только словом, но также деньгами и оружием. В результате консульские выборы превратились в побоище, в котором пострадали и оба действующих консула.
Развязка наступила в начале пятьдесят второго года, когда соперники случайно встретились на Аппиевой дороге. Клодий двигался в сторону Рима с небольшой, человек в тридцать, вооруженной свитой, а попавшийся навстречу Милон ехал в повозке с женой в сопровождении внушительной охраны, превышающей Клодиеву десятикратно. Глубоко презиравшие друг друга вожаки разминулись было без перепалки, но один из сопровождающих Милона гладиаторов затеял-таки ссору с окружением Клодия. Когда тот подъехал узнать, из-за чего шум, ему нанесли удар то ли копьем, то ли мечом. Раненого отнесли в ближайшую таверну, куда явился Милон и приказал добить соперника.
Тело Клодия при огромном стечении народа было выставлено на Форуме. Затем его сторонники перенесли убитого в Гостилиеву курию, место заседания сената, где сложили погребальный костер из переломанных скамей и кресел. Вместе с Клодием в результате сгорела и курия.
Начались страшные беспорядки. Разнузданная чернь и рабы занялись беззастенчивым грабежом. В это время вернулся в Рим Милон и стал настаивать на проведении консульских выборов. При этом он роздал каждому избирателю по тысяче ассов и был уверен в своей победе. Но противная сторона не давала ему спуску. Сторонники убитого Клодия пытались даже поджечь дом Милона.
Словом, наступила полная анархия, и с этим надо было что-то делать. Нужна была крепкая рука, которая бы навела порядок. Сенат решил вручить всю власть Помпею. Он был назначен консулом без коллеги, то есть фактически диктатором. Против этого не протестовал даже Катон, посчитавший, что лучше такая власть, чем безвластие.
С помощью солдат Помпей быстро разогнал разнузданную толпу, и порядок в городе был восстановлен. После этого начались процессы над виновниками беспорядков. Был привлечен к суду по настоянию Цезаря и один из главных смутьянов Милон. Защищать его вызвался Цицерон, имея перед ним личные обязательства и наивно полагая, что раз Милон – человек Помпея, то диктатор заинтересован в оправдательном приговоре. Но он глубоко заблуждался. Цицерон дальновидностью не отличался и поэтому не понимал, что Милон был нужен Помпею лишь как противоядие против Клодия, человека Цезаря. А раз Клодий уничтожен, то и Милон в сложившихся обстоятельствах Помпею был совершенно не нужен (на консульских выборах он не стал его поддерживать), даже наоборот – свершая акт справедливого возмездия в отношении убийцы, он укреплял свои позиции как беспристрастный руководитель. Помпей даже взял на себя представительство в суде. И когда Цицерон явился на Форум, чтобы оправдывать своего подзащитного, он увидел войска и «Помпея, сидевшего на возвышении, словно посреди военного лагеря». Великий оратор до того перетрусил, что, как пишет Плутарх, «голос его прерывался, руки и ноги дрожали». Стоит ли говорить, что Милон был осужден на изгнание, а его имущество было распродано за долги.
Казалось, Помпей в этот период был недосягаемым соперником для кого бы то ни было, в том числе и для Цезаря. Он обладал всей полнотой власти как консул без коллеги, проконсул Италии и главноуправляющий по снабжению Рима продовольствием. Обе последние синекуры он получил не без помощи Цицерона, так что не зря старался, вытаскивая оратора из ссылки. По Лукскому соглашению имел он власть и над Испанией.
Стремясь еще более упрочить свое положение и укрепиться на будущее, Помпей добивается принятия законов о продлении своих полномочий в этой стратегически важной провинции на очередные пять лет, при этом власть Цезаря на тот же срок в Галлии не продлевалась. А по соглашению в Луке полномочия заканчивались первого марта сорок девятого года; и по тем же договоренностям он становился консулом на сорок восьмой год, таким образом, в течение десяти месяцев, с марта по конец декабря сорок девятого года, он становился частным лицом и мог быть привлечен к суду по любому поводу: за злоупотребления властью, ошибки, подкупы и упущения во время наместничества. Враги Цезаря уже предвкушали сладкую месть, когда он явится из Галлии весной сорок девятого года в качестве беззащитного соискателя консульской власти.
Подобная перспектива Цезаря никоим образом не устраивала, и он через доверенных лиц в столице пытается путем щедрых взяток и соблазнительных обещаний сенаторам и должностным лицам изменить ситуацию в свою пользу. Но большинство сената к Цезарю расположено не было. Все помнили его диктаторские замашки во время консулата, когда он добивался принятия своих законов, не считаясь с мнением сената, да и все вопросы решал единолично, отстранив практически от должности второго консула Бибула. Помпей был более приемлемой фигурой для господ сенаторов. Он хоть и обладал всей полнотой власти в период до гражданской войны, все же старался казаться «первым среди равных», не ссорился с аристократами и проводил выгодные для себя законы и постановления именно через сенат, который был ему нужен и как мощное оружие против Цезаря.
Цицерону была дана в управление Киликия, но ему очень не хотелось покидать столицу, и он медлил с отъездом, да и добирался до места службы непозволительно долго. Поначалу он объехал все свои восемь поместий в Италии, заехал в Афины и лишь к концу лета пятьдесят первого года, а выехал он в конце зимы, прибыл в свою провинцию, где постарался показать, что не будет противоречить своим теоретическим установкам, сделанным им в труде «О государстве».
Его правление, к великому удивлению киликян, резко отличалось от методов его предшественников. Он снизил налоги, отменил действие Юлиева закона, по которому наместника должны содержать за свой счет аборигены, а кроме того, удивил всех тем, что «никого не наказал розгами, ни с кого не сорвал одежды, в гневе никогда не сквернословил, не унижал и с позором не наказывал» (цитата из Плутарха).
