Было бы интересно посмотреть ленту Чарли Чаплина, где в титрах было бы скромно обозначено имя сценариста – Уинстон Черчилль.

К сожалению, проект не был осуществлен. Жаль.

Крах биржи в Нью-Йорке, вошедший в историю под названием «Черного вторника» и положивший начало Великой депрессии, ударил не только по Соединенным Штатам. Экономика европейских стран, разоренных войной и державшихся на американских заказах и на американских кредитах, зашаталась еще и побольше американской – по крайней мере, в Германии. Если в США уровень безработицы превысил 20 % уже в 1930 году и подошел вплотную к 23 % в 1932-м, то в Германии он достигал трети всей рабочей силы.

Экономика Англии провалилась вниз в похожих масштабах – число безрaбoтных за один только год увеличилось с 1 миллиона человек до 2 с половиной миллионов – 20 % всех работающих по найму. На северо-востоке страны безработица достигала 70 %, судостроение сократилось до одной десятой того уровня, на котором оно было всего пару лет назад. Как всегда в таких случаях, в бедах обвинили то правительство, которое в момент катастрофы было у власти. В данном случае – правительство лейбористов. Доверие к нему было подорвано, и в 1931 году были проведены досрочные выборы в парламент.

Премьер Макдональд провел переговоры с консерваторами и либералами об образовании национальной коалиции – и этим расколол свою партию так, что ее исполнительный комитет исключил его лидера из рядов лейбористов. Выборы дали консерваторам огромное большинство. У них было 473 места в парламенте, а у лейбористов – только 65, причем с Макдональдом оставалось только 13 из них. Либералы, расколотые на сторонников национальной коалиции и на ее противников, совместно завоевали 68 мест, и 35 из них были готовы присоединиться к Макдональду, игнорируя мнение номинального главы своей партии Ллойд Джорджа.

В итоге было сформировано так называемое «национальное правительство», состоявшее из консерваторов, национальных лейбористов и национальных либералов. Консерваторы по числу мест в парламенте превосходили своих партнеров по коалиции вчетверо, но премьером остался Макдональд.

Kонечно, лидер консерваторов Стенли Болдуин оставил за ним этот пост, исходя только из собственных соображений. Надо было принимать непопулярные меры – так почему бы не сдвинуть ответственность за них на плечи Макдональда?

Так что «национальное правительство» формировалпрактически Болдуин. И Черчилля из него он исключил – самым дружеским образом.

Он его попросту туда не пригласил. Болдуин ничего не делал просто так, не стал исключением и 1931 год.

Кошкой, пробежавшей между ним и Черчиллeм, стал вопрос об управлении Индией.

После сипайского восстания 1857–1858 годов Англия прилагала самые серьезные усилия для того, чтобы дать индийскому административному слою, на котором держалось управление, английское образование.

И поистине преуспела в этом начинании – лидер индийских националистов Джавахарлар Неру оканчивал ту же самую школу Хэрроу, в которой учился в свое время Черчилль, разве только учился Неру несравненно лучше. Махатма Ганди, духовный вождь национального движения, и вовсе был юрист, учившийся в Лондоне и принятый в «Достопочтенное Общество Юристов Миддл-Темпл» – «The Honourable Society of the Middle Temple» – одну из четырех профессиональных юридических лиг, на которые опирался английский верховный суд.

Но теперь «ученики» выросли и требовали самостоятельности и независимости, к великому негодованию Черчилля. Он соглашался передать индийцам местное управление, но настаивал на сохранении верховной власти в Индии за Британией и был категорически против предоставления Британской Индии статуса доминиона.

По его мнению, то, что было прекрасным решением для Канады или Австралии, для Индии категорически не годилось. Хотя бы потому, что местное правление неизбежно приведет к дикой коррупции, а может быть, и к резне. Надо сказать, очень многие консерваторы Черчиллю сочувствовали.

У Болдуина на этот счет – как и на любой другой – особых убеждений попросту не было. Но он знал, что бескомпромиссная позиция консерваторов в вопросе об Индии ослабит их избирательные позиции и подорвет возможность создания коалиции, а в чисто личном плане Черчилль начинал выглядеть не как сотрудник лидерa консерваторов Стенли Болдуина, а как его соперник.

Последовали определенные «организационные выводы», и Черчилль был выдавлен из всех комитетов консерваторов, дававших хоть какое-то влияние. Все, что он сохранил, было его место в парламенте.

Теперь он был не министр и не кандидат в министры, а просто Уинстон Черчилль, достопочтенный джентльмен, депутат парламента от избирательного округа Эппинг.

Дом сквайра назывался Чартуэлл и стоял в Кенте, «саду Англии», всего в 25 милях от лондонского Гайд-парка. Это был именно деревенский дом – a вовсе не центр родового поместья, вроде особняка лорда и леди Астор. Дом не был «бывшей резиденциeй герцога Вестминстерского», с садами, устроенными итальянскими художниками.

Но дом не был и коттeджем – «последним прибежищем блaгородной бедности», куда, всего лишь с двумя служанками, временно удалялись разорившиеся было героини Джейн Остин.

Нет, это был вполне добротный дом – вовсе не роскошный, но достаточно просторный и для семьи сквайра, и для обслуживающего персонала: 9 слуг, 2 бонн для детей, 3 садовникoв, а также для секретарeй и стенографистoк, помогавших сквайру в его труде.

Ибо сквайр много работал – ему были нужны деньги. Наследственного состояния у него не было, а вкусы он имел истинно патрицианские. И он не любил экономить – как он сам говорил: «Я легко довольствуюсь всем самым лучшим».

Деньги он добывал пером.

Он был, вероятно, наиболее высокооплачиваемым журналистом Великобритании. Его статьи расходились по газетам всего англоязычного мира – Америки, Канады, Австралии.

Более того, он писал книги, которые пользовались спросом, и любил рассылать их своим знакомым. Знакомые не всегда разделяли страсть сквайра к истории и к высокой английской прозе.

Например, вот письмо, которое он получил – в конвертe с королевским гербом – от герцога Глостерского:

«Дорогой Уинстон,

Благодарю Bас за посылку мне Bашей новой книги.

Я поставил ее на полку вместе с другими книгами».

Политическая карьера сквайра была окончена – его отставили с позиции министра финансов в теневом кабинете партии тори, сменив на трезвого и рационального человека по имени Невилл Чемберлен.

В 57 лет сквайр оказался не у дел. Хотя он и сохранил свое место в парламенте, но потерял всякое значение и всякое влияние, и для него, занимавшего в свое время чуть ли не все возможные посты в правительстве, сознание своего бессилия было тяжело.

Теперь он редко бывал в Лондоне на заседаниях парламента. Проводил много времени в Чартуэлле, много писал. Ездил на лето в Европу, обычно на юг Франции. Его общества за границей все еще искали, в основном по старой памяти.

В Германии в 1932 г. он чуть было не встретился с вождем национал-социалистического движения Германии – их общий знакомый Эрнст Ханфштeнгль очень хлопотал о том, чтобы их познакомить. Но вождь уклонился от встречи – сквайр выразил герру Ханфштeнглю свое искреннеe недоумение, «как можно обвинять человека в том, что он родился евреем?» – и лидер национал-социалистов не захотел говорить с британским политическим деятелем, который настолько не разделял его заветные глубокие убеждения.

Сквайр не расстроился.

Вернувшись домой, он взялся за постройки. Умея класть кирпичи как заправский каменщик, он начал возводить стенку вокруг своего нового бассейна. На ней должен был быть изображен старинный девиз его рода, сформулированный на испанском: