– Это холм, ребята. Посмотрите, это холм. Знаете, что это такое? Холм, это я вам сейчас объясню. Вот, видите, где мы были? Там низко. Потом мы поднялись сюда, и что мы видим? На не-ко-то-ром рас-сто-я-ни-и… земля поднимается! Видите, насколько? Это называется холм… Ну а теперь пойдемте дальше.
Вообще, трудность, связанная с качеством преподавания, научения в самом широком смысле – трудность извечная. Прогресс может проявляться где угодно, только не здесь. Скорее, возможны отдельные удачи, в любом отрезке исторического времени и на каждом участке географического пространства. Говорить же о какой-то преемственности, скапливании воспитательской традиции нельзя. Допустим, в наши дни родитель, заботящийся о полноте развития собственного дитяти, выдвигает такую программу: идем в Третьяковскую галерею, а на обратном пути заходим в «Макдоналдс». Что получается? Сначала ребенок, весь в мыслях о бигмаке и картошке фри, понуро влечется из одного художественного зала в другой, после чего, оказавшись наконец в закусочной, жрет вожделенные продукты с выпученными глазами. Папа с мамой при этом блаженствуют: таки приобщили чадо к прекрасному.
Согласен, между «Явлением Христа народу» и замучиванием насмерть дворовой кошки – пропасть. Другое дело, что «Явлением» кормят насильно и оно почти не переваривается, а истязание братьев наших меньших, эксперименты со спичками, подворовывание денег и прочие ужасы (в кавычках, равно как и без них) – явления, имманентные определенному возрасту. Крайности по отношению к подобным вещам, типа полного игнорирования или ожесточенной с ними борьбы, чреваты результатами с точки зрения клинического обществоведения впечатляющими. Ментальное содержимое детей чаще всего остается тайной за семью печатями. Опять же, первый пример, который приходит в голову, беру из личного опыта.
Обязанности дежурного по классу состоят из нескольких актов казарменного формализма. В частности, дежурный должен проветрить помещение, подравнять парты, собрать валяющиеся под ними бумажки, проверить – мокрая ли тряпка для стирания с доски и так далее. Все перечисленное возможно при условии, что остальные учащиеся проведут время перемены вне класса. То есть дежурный плюс ко всему прочему должен еще и выставить остальных за дверь. Когда настало мое дежурство, я столкнулся с несколькими уе… или, ладно, скажем так, «несознательными учащимися». Почти все они имели уважительные причины на то, чтобы задержаться в классе, и от них в конце концов удалось избавиться. Но один из них оказался особенно тяжелым, так сказать, в общении. Пришлось перевести общение в область дипломатии, стремящейся к нулю. По сути, вышла драка. Вопрос только не в том – ЧТО произошло. Вопрос в том – КАК это происходило. Мой соперник, видимо, хотел покуражиться, интуитивно чувствуя: где ум большой – там силы нет. Он пренебрег роковым для себя нюансом. При всем уме, таланте и начитанности я был серьезно недовоспитанным ребенком. Мальчиком с полностью отсутствующим уличным образованием, тотально рафинированным, былинным. Образно выражаясь, являлся «мыслящим тростником» или форменно диким – суть одно и то же.
Как вы думаете? Подобного рода мальчик… Как бы он вот… э-э… ну, допустим. Что бы он стал делать? Стал бы он пинаться?.. Или повалил бы врага на пол? Или внутренний аристократизм сподвиг бы его на серию пощечин? Может, он сам бы убежал из класса – весь в слезах и соплях? Не знаете?..
Я тоже не знал. То, что я сделал, – есть акт исключительно зоологический. Акт вне разумения и за пределами относительности. Как у зверей, которые о смерти не ведают, но все равно умирают.
Утопая в слепой ярости, я безмолвно ухватился двумя руками за щеки противника и что есть силы начал отрывать их!! Продолжалось это примерно минуту – то есть сравнительно вечность. Привлеченные душераздирающими воплями, в класс залетели ученики и учителя. Кошмар! Нас разняли. Визги! Разлетающиеся пуговицы. Моя прическа испорчена. Физиономия врага на глазах покрывается чернеющими пятнами. Что произошло?!! Признавайтесь! Драка?!!
Придурки! Какая драка?! Просто на минутку вернулась эра мезозоя. Чего не случается в детстве…
Чаще всего в детстве случаются издевательства. Скажем, игрушки разламывают, желая увидеть внутренности. С живыми существами – сложнее и тоньше. Тут осуществляются своеобразные подступы к взрослым порокам, к неосязаемому вожделению. Повыкручивать руки, посворачивать шею, послушать пищание, отнять чего-нибудь. Потом вроде отдать, но лишь для того, чтобы снова отнять, послушать пищание. И все – в таком полубессознательном чувстве, влечении каком-то. Пока кто-нибудь из проходящих мимо вдруг не пройдет мимо, да не остановится, да и не гаркнет заправским судьей (чаще всего баба страшная, с хозяйственной сумкой):
– Нет, вы это что такое делаете, я говорю!!! А?!! Я кому сказала?!! Вот я сейчас родителям твоим!.. Зачем вы его мучаете?! Что «просто так»?! Что «просто так»?! А если я вот сейчас возьму тебя просто так, да помучаю?! А?.. Что «не надо»?! «Не надо»… Нет, надо!!
И глядишь, глядишь – весь пыл мучителей куда-то испарился. И жертва сразу оклемалась. И снова друзья. И снова мучают друг друга… годами…
Что говорить, окружение удручало физической силой, затмевающей элементарные способности. Как много позже признал еще один мой знакомый (признал, правда, по другому поводу): «Со стороны-то мы все здоровые, но через военную медицину ни один бы не прошел». Я откровенно мучился, например выслушивая потуги одноклассников к чтению вслух. Нам, видите ли, устраивали практику чтения, когда задавался текст, и все читали его друг за другом по абзацам. Мы перешли из первого класса во второй, потом – в третий, кажется, даже в четвертый, – и все читали друг за другом тексты по абзацам. Другими словами, шли годы, а один читал с одними и теми же затыками через слово. Другой произносил «что» и «чего» со всеми буквами, прямо по написанному: «Что», «ЧеГо». Всем было глубоко, педагогически насрать. Похоже, такие отклонения воспринимались ответственными лицами в качестве индивидуальных особенностей, а значит – виделись чем-то положительным, даже нуждающимся в развитии и поощрении. Все может быть! Да и в состоянии ли нормальный (в моей трактовке!) человек воспринимать печатное слово, если книга, которую он держит в руках, скверна по определению: от качества бумаги до внутреннего содержания.
О точных науках я вообще молчу. Но допустимо ли «проходить» «Войну и мир» пару недель в окружении недорослей, объективно ставящих поллюцию на первое место среди жизненно важных проблем? Абсурд! Я лично прочитал «Войну и мир» – полностью, по своей воле – в десятилетнем возрасте. Абсурд в квадрате! Но им впору гордиться. Тогда вообще все как-то легко давалось – деньги (карманные), знания. Потом начался скрип.
Когда схватываешь сразу, мозги не работают, с годами могут и атрофироваться. Нечто подобное – хорошо хоть, избирательным образом – приключилось со мной. Дисциплины, не требующие ничего, кроме нормально подвешенного языка, я тянул на должном уровне, зато к точным наукам проникся отвращением.
Здесь, в общем, необходим маленький экскурс назад. В начальном детстве я воспринимал фары автомобилей, решетку радиатора, капот – в общем, передний вид машины – как нечто законченное, художественно целое. Я видел… лица машин. Следовательно, каждая автомобильная марка, в зависимости от того, с каким выражением лица она ездила, имела свой, абсолютно индивидуальный характер. Я придавал человеческие черты куску железа, чему-то бездушному, холодному. То же самое – с учебниками. Будь то алгебра, физика, астрономия – один хрен! – для меня они различались едва уловимыми особенностями «характера», демонстрировали черты индивидуального лика. Например, темный алгебраический лес мало чем отличался от геометрического. Но сплошная цифирь в учебнике алгебры – это вам не катеты с гипотенузами. Не будете же вы утверждать равенство сангвиника и флегматика!
Потом, свою лепту вносили учителя. Может ли преподаватель, скучный, как жеваная бумага, интересно излагать предмет? Да еще предмет, где слова-то нормального не встретишь!
